— Знаете, я играю неважно…
Феррейринья оглушительно захохотал:
— Не слушайте вы его, капитан. Манека — мастер в покере… Нет партнера, который бы с ним справился.
Манека отстегнул револьвер с пояса и положил его во внутренний карман пиджака, чтобы он не мозолил глаза. Жоан Магальяэнс размышлял, не лучше ли ему проиграть в первой партии, чтобы не сразу выявить свои таланты. Мальчик из бара принес колоду, Манека спросил:
— Курингадо?
— Как хотите, — ответил Жоан Магальяэнс.
— Ну, это не покер, — заявил Тотоньо, и это были его первые слова. — Пожалуйста, не кладите в колоду курингу.
— Ваше желание исполнено, кум, — и Манека выбросил курингу из колоды.
Феррейринья взялся распродать фишки; каждый купил на пятьсот мильрейсов. Жоан Магальяэнс приглядывался к Тотоньо из Риашо-Секо. Кривой, с тремя пальцами на одной руке, он держался мрачно и молчаливо. Ему выпал жребий сдавать. Жоан решил не жульничать, играть честно, допустить даже, если представится возможность, какую-нибудь оплошность. Таким путем он заполучит партнеров для следующих игр, которые принесут ему гораздо больше.
У него на руках была пара королей, он вступил в игру. Манека Дантас поставил еще шестнадцать, Феррейринья спасовал, Тотоньо остался в игре. Жоан добавил. Феррейринья начал раздавать прикуп: Манека попросил две карты, Тотоньо — одну.
— Все три… — заявил Жоан.
Тотоньо спасовал, Манека поставил, никто не захотел посмотреть его карты. Манека снял банк и не удержался — показал блеф:
— Несчастная тройка…
У него были вначале король, дама, валет, и он просил две карты для «стрита». Жоан Магальяэнс засмеялся, похлопал Манеку по спине:
— Прекрасно, полковник, хорошо сыграно…
Тотоньо мрачно взглянул и ничего не сказал. Жоан Магальяэнс потерял всякое уважение к партнерам. Он наверняка разбогатеет в этом краю какао.
Коммивояжеру надоело наблюдать за игрой, и он поднялся на палубу. Свет луны падал на Марго, которая, облокотившись на поручни у борта, о чем-то задумалась. Море было темно-зеленое, последние огни города уже давно исчезли. Пароход сильно качало, почти все пассажиры разошлись по каютам или растянулись в шезлонгах, укрывшись теплыми одеялами. Из третьего класса вновь доносилась какая-то грустная мелодия гармоники. Луна теперь стояла уже высоко в небе. С моря резко потянуло холодком, принесенным южным ветром — он развевал длинные волосы Марго. Она вынула шпильки, и ветер растрепал ее белокурые волосы. Увидев ее одну, коммивояжер присвистнул и бесшумно подошел к ней. У него не было никакого определенного плана, лишь смутная надежда в сердце.
— Добрый вечер…
Марго обернулась, придерживая рукой волосы.
— Добрый вечер…
— Дышишь воздухом?
— Да…
Она снова взглянула на море, в котором отражались звезды. Потом покрыла голову платком, затянув им волосы, и подвинулась, чтобы коммивояжер тоже мог облокотиться на перила. Они стояли молча. Марго, казалось, не видела его, она унеслась далеко, созерцая тайны моря и неба. Наконец он заговорил первым:
— В Ильеус?
— Да.
— Хочешь там остаться?
— Может быть… Если хорошо устроюсь…
— Ты была в пансионе Лизии, да?
Она неопределенно покачала головой.
— Вот доказательство: я видел тебя в субботу. Ты была там с доктором…
— Ну и что… — прервала она и принялась снова смотреть на море, как бы показывая, что у нее нет желания говорить с ним.
— Ильеус — край больших денег… Такая красотка, как ты, может обзавестись там плантацией… У тебя не будет недостатка в полковниках с тугим карманом.
Марго отвела глаза от моря и взглянула на коммивояжера. Она как будто колебалась, стоит ли ей с ним разговаривать. Но затем отвернулась, так ничего и не сказав. Коммивояжер продолжал:
— Около тебя начинает увиваться Жука Бадаро… Будь осторожна…
— Кто он такой?
— Местный богач… Отчаянный человек. Говорят, его жагунсо дьявольски озорничают. Захватывают чужие земли, убивают, творят всякие безобразия. Он — хозяин Секейро-Гранде.
Марго явно заинтересовалась. Коммивояжер продолжал:
— Говорят, вся их семья такая: и мужчины и женщины. Даже женщины, поговаривают, имеют на своей совести убийства. Вот тебе мой добрый совет — не связывайся с ним.
— А кто тебе сказал, что я им интересуюсь? Это он обхаживает меня, как старый петух молодку… Мне он вовсе не нужен, я за деньгами не гонюсь…
Коммивояжер недоверчиво усмехнулся; она пожала плечами, как бы желая показать, что ее мало интересует его мнение о ней.
— Рассказывают, что жена Жуки Бадаро однажды велела обрить одну девчонку, которая спуталась с ним…
— Но откуда ты взял, что он меня интересует? Он может иметь каких угодно женщин, но не эту… — и она ударила себя рукой в грудь.
Марго замолчала, как бы снова усомнившись, стоит ли ей разговаривать с коммивояжером, но потом решилась:
— Вот что, в субботу ты не видел, что я танцевала с Виржилио? Он сейчас в Ильеусе, я к нему еду.
— Верно, я и забыл… Он там, да, да. Адвокатствует… Похоже, парень с будущим. Говорят, что это полковник Орасио выписал его для своей партии… — он с убежденным видом покачал головой. — Если так, я молчу. Только советую тебе: будь осторожна с Жука Бадаро…
Он удалился, дальнейший разговор не имел смысла: влюбленная девка хуже такой, что вовсе не знала мужчин. Интересно, как поведет себя Жука Бадаро.
Марго сняла платок и подставила ветру свои кудри.
Тень скользит по трапу; прежде чем ступить на палубу первого класса, человек оглядывается по сторонам: не идет ли кто-нибудь. Он приглаживает волосы, на шее у него повязан платок. Руки его еще распухли от ударов, полученных в полиции, однако перстень с фальшивым камнем все же налезает на палец. Помощник полицейского инспектора сказал, что, видно, ему надо поломать вообще руки, тогда он перестанет лазить по чужим карманам. Фернандо поднимается на последнюю ступеньку, направляется в сторону, противоположную от борта, где стоит Марго. Он медленно пробирается и ложится возле шезлонга, на котором храпит какой-то человек. Его ловкие руки скользят под плед, под пиджак, касаются холодной стали револьвера, вытаскивают из кармана брюк туго набитый бумажник. Человек даже не шелохнулся.
Затем он возвращается в третий класс. Прячет деньги в карман, бумажник выбрасывает в море. Теперь он обходит группы спящих пассажиров третьего класса, присаживается на корточки, разыскивая кого-то. В одном углу храпит, лежа лицом вниз — как если бы он спал на земле, — старик, едущий отомстить за смерть сына. Фернандо вынимает несколько ассигнаций из пачки и со всей ловкостью, на которую только способны его руки, засовывает их в карман старика. Потом прячет оставшиеся бумажки за подкладку своего пиджака, поднимает воротник и укладывается в самом дальнем углу, где Антонио Витор грезит во сне, будто он в Эстансии и рядом с ним горячее тело Ивоне.
На рассвете стало холодно, пассажиры спрятались под одеяла. До Марго откуда-то издалека донесся разговор:
— Если цена на какао будет четырнадцать мильрейсов, я свезу в этом году семью в Рио…
— А я собираюсь построить дом в Ильеусе…
Все новые люди подходили.
— Скверная штука получилась. Застрелили Зекинью в спину… — сказал кто-то.
— Ну, на этот раз не миновать процесса. Будьте уверены…
— Дожидайся…
Какие-то мужчины остановились напротив Марго и без всякой церемонии стали ее разглядывать. Низкорослый осклабился под своими огромными усищами, которые он поминутно разглаживал.
— Простудишься, девочка.
Марго не ответила. Другой спросил ее:
— Где же ты поселишься в Ильеусе? В пансионе мадам Машадан?
— А вам какое дело?
— Не будь такой гордой, милашка. Не за наш ли счет ты будешь жить? Вот кум Моура, — и он показал на своего собеседника, — может тебе построить домик.
Низкорослый хихикнул, подкручивая усы.
— Что ж, и построю, красотка. Только скажи «да»…
Подошел Жука Бадаро.
— Позвольте…
Те двое слегка отодвинулись.
— Добрый вечер, Жука.
Жука кивнул им и обратился к Марго:
— Тебе пора спать, дона. Лучше уж спи, а здесь нечего стоять и флиртовать с каждым…
Он сердито посмотрел на ее собеседников, и те сочли благоразумным удалиться. Марго осталась с ним наедине.
— Кто вам дал право вмешиваться в мою жизнь?
— Слушай, дона. Я пойду спущусь в каюту, посмотрю, как там жена, и сразу вернусь. Если ты будешь еще здесь, то берегись! Моя женщина должна меня слушаться… — и он удалился.
Марго с отвращением повторила: «Моя женщина» — и медленно побрела к себе в каюту. Уходя, она слышала, как низкорослый усач сказал вслед:
