Впрочем, Закон по ту пору пить пиво на улице позволял.
– Что же ты делаешь со мной? – спросил Борис Петрович, вынимая из кармана газету. – Ты разве не знаешь, кем я работаю.
– Ну, все, мосты сожжены, обратной дороги нет.
Бориса Петровича прямо-таки оторопь взяла после такого резкого заявления, он набрал воздуха в грудь, чтобы с выдохом начать обличающий монолог, но выдохнул вхолостую, потому что Тепин заговорил раньше – ровным и спокойным голосом: он как будто инструкции давал, свою волю навязывал. Прежде всего, не надо бояться публичности; время пришло – пора быть популярным. Будут хвалить – хорошо, будут ругать – отлично. Начнут приставать с интервью, пусть Борис Петрович отвечает уклончиво. А как было (или как быть должно было быть), Дядя Тепа сам расскажет. Или Катрин. Что по сути одно и то же.
Кстати! – заерзал Борис Петрович, пытаясь прервать тепинский словопоток. Кстати: Катрин. Об этой Катрин тут Борис Петрович выразить мысль пожелал – в смысле, что – Вы тут сами. Того. А я ни при чем. Без меня.
Дядя Тепа по-своему понял:
– Нет! С тобой. Со Щукиным и с тобой.
– Что – со мной?
– А вот осенью в Германию поедем, на конференцию. Со Щукиным и с тобой.
– Мы уже были в Германии.
– Это другое.
Борис Петрович дешевых понтов терпеть не мог. (Знаем мы твои конференции.) Он сказал:
– Нельзя дважды подняться на одну гору.
– Нельзя дважды повторять одну остроту, – мгновенно ответил Тепин. – Поднимись на другую.
Подносили синхронно ко рту, синхронно глотали.
Дядя Тепа козыри раскрывать не торопился. Он назвал несколько иностранных имен – Шварцкоглер, Лауден, Орлан, еще какие-то; полюбопытствовал, что знает Борис Петрович об этих людях. Чибирев не знал ничего ни о ком.
– Между тем это художники.
– Такие же, как мы?
– Покрупнее, – признал Дядя Тепа чужое величие. – Вообще-то стыдно не знать.
– А если я тебя об Ушинском, о Сухомлинском спрошу, – спросил, мстительно прищурясь, Борис Петрович, – или о Корнейчуке? (Корнейчук был чистой воды блеф, так звали директора соседней школы, с которым Борис Петрович встречался постоянно в роно; никакой корифей педагогики не обязан был знать фамилию Корнейчук).
– Вот. – Без лишних слов Дядя Тепа открыл сумку, плотно набитую книгами и журналами.
– Ты никак книгоноша? – пожелал отшутиться Борис Петрович.
– Есть куда положить?
Борис Петрович расстегнул плащ и с выражением “ну ладно уж” засунул в брюки журнал, под ремень. Листать при Дяде Тепе ему не хотелось.
– Терминологию посмотри, основные течения. Вот еще монография.
Книжица в кармане плаща поместилась.
– О “новой искренности” посмотри. О нонспектакуляторном искусстве…
– Чего? Чего? – Бориса Петровича передернуло даже. – О каком искусстве?..
– Разберешься. Там много полезного. Красавица, подвезешь за сто рублей до Плеханова?
Борис Петрович оглянулся. Дядя Тепа обращался к наезднице. Две – лет по шестнадцать – сидели в седлах. Куда-то цок-цок. Любительницы лошадей.
С некоторых пор Борис Петрович постоянно встречает таких в местах скопления туристов. На Итальянской улице, например, (за площадью Искусств) или на углу Невского и Маяковского. Здесь – только проездом. Конец рабочего дня. Борис Петрович хорошо знал приемы этих артисток. Раньше они клянчили деньги на прокорм лошадей, приставая к прохожим, а теперь требуют у иностранцев, имевших удовольствие (или неосторожность) сфотографироваться рядом.
Остановилась. Оценила взглядом с высоты своего положения.
– За пятьсот.
Ее подруга продолжала движение, но не прямо по улице, а вдоль ограды – по кругу площади.
– За триста, – вступил в торг Дядя Тепа.
– Я в другую сторону еду, – сказала наездница. Дядя Тепа спросил:
– Как зовут?
– Как надо, так и зовут.
– Я спрашиваю, коня как зовут.
– А чё коня спрашивать, он не ответит. Дядя Тепа поощрительно засмеялся.
– Во, молодежь, – сказал Борису Петровичу.
– Маяк, – снизошла до знакомства юница. – Это мерин. Маяк.
– Ах, вот оно что… – Дядя Тепа смотрел на животное с неподдельным сочувствием.
– Что же, ты никогда меринов не видел? – попытался подколоть Дядю Тепу Борис Петрович.
– А куда за триста довезешь?
– До Звенигородской.
– Поехали.
Дядя Тепа встал со скамьи и, обойдя ограду, поторопился занять место около мерина. Хозяйка мерина тем временем спешилась. Она взяла подержать бутылку с недопитым пивом, Тепин же, к удивлению всех троих (включая мерина), довольно проворно, без посторонней помощи, вскарабкался на Маяк, или правильнее, на Маяка (в силу его одушевленности) и уверенно разместился в потертом седле. Мерин Маяк вяло переступил с ноги на ногу и вопросительно поглядел на Бориса Петровича, словно ожидал комментария. Борис Петрович молчал. Тепин наклонился за бутылкой; ее подавая, юница отпустила уздцы, Тепин шевельнулся всем телом и – поскакал по Пушкинской улице.
– Стой, идиот! – закричала девушка, бросаясь в погоню.
Метров через сотню-другую она догнала беглецов, взяла мерина под уздцы и повела. Борис Петрович мог лишь догадываться, что говорила девушка Тепину и что отвечал тот, – судя по жестам, они пререкались. Около Пале Рояля (Борис Петрович мог бы много рассказать об этом удивительном доме) Тепин обернулся и помахал ему рукой.
Другая наездница, подруга той, первой, на другом мерине приблизилась к Борису Петровичу.
– Ну как, дядя, поедем?
“Я не дядя, дядя не я”. А вслух сказал:
– Я здесь. Некуда мне. Пойду.
И он протянул недопитую бутылку дежурившему рядом бомжу.
1
Катрин полюбила русскую деревню. Русская деревня была на холме. Холм принадлежал Валдайской возвышенности.
Валдайская возвышенность находится в Новгородской области. Новгородская область – это область, которая окружает Новгород. Здесь много лесов. В лесах много дичи, грибов и ягод.
Ехать сюда далеко. Сначала поездом, потом автобусом, потом другим автобусом, а потом идти пешком два километра.
Русская деревня, которую полюбила Катрин, была небольшая. В ней было десять домов. Раньше домов было больше. Раньше деревня была большой. Но это было давно. Теперь все по-другому.
Раньше в каждом доме жила семья. Теперь лишь в двух домах живут люди. В одном – Евдокия Васильевна, в другой – баба Маша. Евдокии Васильевне шестьдесят четыре года, бабе Маше – девяноста один.
В остальных домах никто не живет. Эти дома очень старые. Четыре из них купили дачники. Дачники живут в городе. Они редко приезжают сюда. Сюда приехать дорого стоит.
Крайний дом принадлежит композитору Ляпину. Он дачник. Его дом покосился. Крыша течет. К дому примыкает хлев. У хлева обвалилась крыша.
Дом Ляпина стоит на краю оврага. В овраге бежит ручей.
Огород Ляпина зарос крапивой.
Осы свили гнезда у Ляпина на чердаке.
Композитор Ляпин не приезжал сюда шесть лет.
Он дал ключи Катрин и Тепину. Евдокия Васильевна и баба Маша были рады приезжим.
В избе композитора Ляпина мебели было мало. Шкаф, кровать на колесиках, два стола, две табуретки и лавки. Лавки – это скамейки без спинки. На лавках сидят. Лавок было четыре.
Катрин сказала, узнав:
– Матрос.
Оговорившись, она сама засмеялась.
– Матрас, – поправила себя Катрин. Тепин улыбнулся и поцеловал ее в губы.
– Давай разогреем воду, – сказала Катрин.
– И растопим печь, – сказал Тепин. Он взял ведро и ушел на колодец. Катрин взяла веник и подмела пол.
Матрас лежал на кровати. Матрас был большой и пружинный. Еще он был полосат. Матрос относится к матрасу, как матроска к матраске. Под матроской Катрин понимала тельняшку. На матрасе не было белья, а на столе – скатерти. Матраска – это тельняшка матраса.
Скатерть и белье, а также подушки лежали в четырех мешках, подвешенных к потолку. Мешки были из белого ситца. Катрин не знала, зачем висят на веревках мешки. Когда Катрин подметала веником пол, она задевала мешки спиной. Мешки на веревках качались.
Тепин пришел и принес воду. Он поставил чайник на электроплитку. Снял мешки с гвоздей, прибитых к потолку.
– Это чтобы крысы не бегали.
– Вау, – сказала Катрин.
– Крысы не летают, – добавил Тепин и развязал первый мешок.
Уезжая, композитор Ляпин все, что было способно быть спрятанным, надежно спрятал от крыс. В первую очередь он спрятал посуду – тарелки и чашки. Но он забыл убрать мыло. Крысы обглодали большой кусок хозяйственного мыла. Катрин была поражена всеядностью крыс.
Катрин крыс не боится. Катрин вообще ничего не боится. Ей нравится ничего не бояться.
Мыло содержит жиры. Может быть, крысы хотели прочистить желудок.
– Сильная вещь! – Подняла, как меч, над головой мухобойку. – Настоящая охота, – сказала Катрин.
Поражающий элемент кожаной подметки к деревянной рукоятке прибит гвоздиком.
