Евгений Харитонов - Рассказы

По канве Рустама

Ланкастер: Лучше всего быть в мыслях у всех и каждый твой шаг облюбован всеми — на ком ты в прошлых гостях останавливал глаз, как незабываемо играл с тем сразу с той и с той, все твои перепады ловились ценителями, а у кого нет доступа к тебе, только и ищут мест где ты по слухам можешь появиться — как в областном городке с замиранием ждут нового на поселение, на ком он здесь остановится с улыбкой и их жизнь повернется как хотелось в мечте.

Регина: Или в класс где все друг друга знают вдруг поступает новенький из Америки. Конечно, его должен опережать хороший кордон тех кто пожизненно любит знает его привычки, их чудесное постоянство или наоборот перемену, чтобы другим было от кого о нем узнавать, а не самому про себя на каждом новом месте.

Сестра Регины: И конечно ни с кем в таборе не составляй ясную пару, чтобы новым другим, у кого будешь в мечтах, была на тебя хоть раз надежда, как будто если с тобой хоть раз поспать, станешь немного как ты.

Регина: А ты с годами отходишь. В молодости впереди всех и потом резкое увядание.

Сестра Регины: Или в молодости хуже других, а потом что-нибудь, когда другие пошли на спад. Одна женщина с неважной жирной кожей в годы начала расцвета сильно уступала ровесницам с натянутыми фарфоровыми лицами а потом у них всё обвисло сморщилось в мелкую сетку а она расправилась всех удивляла затяжным цветением. Искусное больше манило чем неподдельное молодое.

Ланкастер: Заметьте, что самому совершенно не надо стараться. Надо чтобы к тебе тянуло поневоле. Тебя осаждают а ты оградился другими.

Регина: И те кто только мечтают попасть, знают что все места заняты и распаляются еще сильней.

Ланкастер: Думают — почему почему я не выделен как он. Их друг. Их либэ дих. А ты за верным кордоном привыкаешь на всем готовом и совершенно не закален в борьбе. Если бы не был выделен, ты бы не выжил.

Сестра Регины: Кто-нибудь тоже чувствует себя по твоему примеру. Как Наташа, думает, все сами должны приходить все приносить. Так не случается, а она не может иначе, загубленный человек. А чем вербовать к себе когда годы уходят и красоты нет или не было? Какое-нибудь дарование, дело рук, все время корпеть в заточении, зарабатывать любовь света при редком выходе туда.

Регина: Все время играть без свидетелей а потом показать сплетенную вещь и скорее назад опять дни и ночи играть одними руками без ног чтобы к тебе не пропал интерес при новом выходе в свет, тело только мешает усидчиво плести узор, с трудом держится при редком выходе в свет, уже хочет скорей в заточенье, не следить за собой когда никто не смотрит.

Сестра Регины: Ковер.

Регина: Гобелен.

Ланкастер: То ковер, а то гобелен. Гобелен картина, можно и картину не разбирать что на ней, смотреть как узор. Расцветка зубцы полоски. Эта полоска туда а эта туда. Но видно: эта полоска пошла туда а эта туда показать чью-то морду, не для узора. А сама полоска к полоске не подходит. А на ковре полоски подобраны к полоскам. Даже если похоже — это как будто баран или лебедь, они взяты потому что у них в жизни крыло подобрано к крылу рог к рогу всего по паре, они в жизни узор. Кайма стриженый ворс всё поле заняли розетки бордюр козьей шерсти молитвенный коврик с подпалиной вручную в монастырских мастерских двухслойный с отливом цветочный с бобами с огурцами верблюжья дорожка узлы пройма свекольного цвета бергамский с пиявками гирляндами турецкий с гребешками и клеймом. И вся наша жизнь поступки и случаи — тоже узор. Хотя, как узор. Узор на оси, и от оси в разные стороны одно и то же или похоже, а жизнь — встречи потери новые мальчики-девочки, эти отходят, никакого узора. Нет, просто очень хитрый узор. Не видно оси. Со звезд видно, потому раньше по звездам гадали, и сейчас, во Франции.

Чучмек с ковром:

Этот узор в точности снят с ковра такого-то царя. Ткачи взяли рисунок за красоту и забыли: на том ковре ни за что пролилась кровь того царя. И так каждые сто лет на нем лилась новая кровь. И так узор говорит, они потом разобрали: один раз на мне кровь, потом сто лет любви, кровь — любовь любовь любовь, кровь — любовь любовь любовь. Договор. Но давно, давно на нем не убивали. Он почти обесценен.

Ланкастер: Сколько за него?

Чучмек: Тридцать тысяч.

Ланкастер: Пожалуйста.

Военный: Здравствуйте.

Регина: О, здравствуйте! Куда вы скачете?

Военный: Враги заняли те поселки, нас послали отбивать.

Регина: Не подведите.

Военный: Мне сюда (сворачивает).

Регина (Ланкастеру): Почему и мы сюда?

Ланкастер: Я роза среди роз, сказала роза. Ты роза среди роз? Я роза среди роз. А где примета? О мой июль, сердцевина лета! Кровь черенков примета. Ковер! Ты подложишь ковер!

Регина: Не поняла.

Ланкастер: Ковер! Попросишь военного!

Регина:?

Ланкастер: У вас была любовь? Попросишь подложить ковер!

Регина: Зачем кричите!

Ланкастер: Подложить наш ковер под войну!

Сестра Регины: Как лунатик.

Ланкастер: Молчать!

Сестра Регины: Я вас боюсь.

Ланкастер: Молчать, кому сказал.

Сестра Регины: Это так, это поверье!

Ланкастер: Поверье! Поверье кто-то выдумал, он мог наплести это, не это, но он наплел это, и то что он сплел, нас увлекло. Это мы сами увлеклись, но значит, тот кто это выдумал, сделал чтобы мы увлеклись. Дальше: мы думаем — это мы сами для интереса ведем себя так, чтобы поверье сбылось. Это мы сами так захотели чтобы оно сбылось, и оно сбылось. Значит, тот кто его выдумал, сделал что мы захотели и повели себя так, чтобы оно сбылось. Значит, тот кто его выдумал, выдумал точно что с нами будет. Иди проси военного.

Военный: Что?

Регина: Подстелите ковер туда. Поверье узор кровь любовь.

Военный: Ладно. Только сами уйдите. Возьмите бинокль. (Людям) — Мы осажденная крепость на которую смотрят со всех мест мира, и действуя с военной беспощадностью, зная о том что наступит всеобщая социалистическая война, и при гораздо большем оружии чем мы умеем подсчитать и раздать для обучения взрослого населения без различия пола всем военным операциям, мы лучше отдадимся им, связанные насильственным миром.

Ланкастер (в бинокль): Никто не упал, никто не упал, опять не на него убили, опять. Так!

Регина: Куда вы!

Сестра Регины: Побежал подвинуть! Он… а!

Регина: А!

Военный: У нас хватит шерсти на всех леса железа чтобы братья ходили в крепкой обуви и недраной одежде и пусть во всеобщей войне подверглись сознательному разрушению мосты паровозы и дипломатическими курьерами по выданным специальными отделами бумагам для спекуляции вывезены золото серебро частные вещи под видом посольского инвентаря, но при общем разграблении отбросами мы в силах одолеть изъявления усталости и колебания и укрепить себя в сознательной выручке, став как светоч для всех в горниле кровопролития.

Регина (Ланкастеру): Не умирай!

Ланкастер: Все, все. В вашей памяти большое место для любви, оно только и ждет когда его кто-нибудь займет. Оно не хочет пустовать, во все глаза смотрит где человек для вас, когда вы и не думаете. А, вот он, и у него такое место пустовало, смотрело то туда то сюда. Вы бросились друг к другу, умираете как дети, не разорвать. Но вы уж пережили не одну любовь и знаете — кто-то из вас отпадет первым. И знаете кто, и на его месте останется такая рана, что лучше бы не прирастал. Это место не терпит чтобы вместо него прирос кто-нибудь, хотя знаете — кто-нибудь, если бы был до него, мог бы так же прийтись. Пусть скорей это место затянется, хотя оно не хочет не верит, что то что было, навек закончилось. Пусть выветрится из памяти отпавший человек умрет и тихо покоится в ней как умер в жизни. Хорошо что он правда умер в жизни и не переменился к вам. Хорошо что он в жизни не прирастал ни к кому, и к вам, и ничего о чем я говорю и не было. А то как бы вы его пережили.

Регина: Не умирай, не уми

Сестра Регины: рай.

Он в нашем обществе скинул с себя рубашку туловище как у школьника и отлетел ко мне потерял опору, заметил как я с него не сводил глаз. Легко поманит оставит мальчик который любит любить и чтобы его любили, играет с вами отлично и понимаете, так же станет играть при виде нового усмешкой лёгкой лаской, танцуя от вас к другому. Алёша, знает себе цену, все заглядываются, надо дарить подарки возить в гости в лучших одеждах, ходит в чём попало и просто привяжется будет любить того кто его будит любить, сам станет о вас заботиться. И если вы захотели любви с ним не на словах и поселить его у себя, тоже нужен талант, большая школа стиль импровизация расчёт, и что-нибудь одно: или талант к жизни, или живите словами любви денег нет жизнь уходит на отработку признаний и ему скучно быть натурой для ваших узоров чтобы вы насмотревшись отошли от неё на целый день углубясь в своё художество. Вам не сравниться с ним видом и поведением и потому вас так тянет к нему умирая от любви целовать целовать не выпуская как скупой рыцарь заполучив для себя не давая другим беря поцелуями всё что от вас уходит, с годами не восстановится и кажется никогда не бывало, такие руки ноги туловище глаза он их с ухмылкой наводит при выходе в свет. А при дневном свете когда его руки ноги не ваши вы возмещаете неприглядность вашего вида поведением, иначе, душой. Но если вы хотите преуспеть в любви на словах, ваша душа не дойдёт до него, он по молодости и непросвещённости не проникнется вашими признаниями. Если бы их сбыть на рынке как редкий товар и получить признание самого высшего света и место звезды первой величины, дойти до нужного вида в одежде окружении обстановке за вашу любовь на словах и в своём роде сравниться с ним — но вы у нас безнадёжны. И вы захотели просто любви счастья и поселить его у себя тогда возместите свой вид душой в жизни, подарками поездками весёлыми заработками. Мы торгуем с западными странами. В магазинах, если поискать, есть отличный товар. Но опять не раздевайтесь перед ним на словах. Вы отлично знаете про себя — он такой, что лучше для вас не придумать. Но вы совсем не то, о чём он должен был мечтать. Вы заполучили того, о ком только могли мечтать, а он обделён. Но не открывайте ему этого, и не открывайте что любят того кем хотелось бы быть и невозможно быть, что вы хотели бы быть им и завидуете его виду, что ему не надо тратить усилий в любви, он ясно увидит что вы говорите правду и что вы просто хуже его и не представляете в своём роде той силы, какой ему до невозможности хотелось бы быть умирая от любви целовать целовать целовать беря поцелуями всё чего у него самого нет и не будет. Вам хочется слов открыто сказать всё как есть, и кажется вы и любите, что перед тем кого любите, наконец, можно предстать таким каким есть не боясь разоружиться. Но эти слезы и слабость, чего вам так хочется в минуты любви, и убивают любовь к вам. В вас, с ваших слов, меньше достоинств чем в нём, иначе вы бы его так не любили, и правильно что вы просто боитесь его потерять и дошли до последнего признания что это неизбежно. А ему, как вам и любому, тоже лучше припасть к человеку с которым ему самому не сравниться и открыться перед ним, что он сам перед ним ничто, потому что он тоже любит любить за то что только в любви можно так ослабеть и преклониться. Поэтому, раз вы хотите любви и счастья в жизни, не надо признаний о себе, они нужны вам только как человеку слова, а раз вы хотите любви и таланта в жизни а не в словах, они не нужны и вам. Когда вы любите чтобы поплакаться и покаяться тому кого вы любите, вы расслабляетесь и теряете то, что ему надо видеть в вас, ваш успех у всех.