Обратная дорога не запомнилась Саше. Возвращались другим путем, напрямик через лес – так было короче, но времени это заняло столько же, потому что бежать приходилось медленнее, чем по шоссе.
На поляне догорали последние угли костра. Женщина в бусах дремала за стеклом машины – когда появились волки, она приоткрыла глаза, помахала рукой и улыбнулась. Из машины, правда, она не вылезла.
Саша почувствовал печаль. Ему было немного жаль старого волка, которого он загрыз в люди, и, вспоминая перебранку, а особенно перемену, которая произошла с Николаем за минуту до драки, он испытывал к нему почти симпатию. Поэтому он старался не думать о случившемся и через некоторое время действительно забыл о нем. Нос еще ныл от удара. Он лег на траву.
Некоторое время он лежал с закрытыми глазами. Потом ощутил сгустившуюся тишину и поднял морду – со всех сторон на него молча глядели волки.
Казалось, они чего-то ждут. «Сказать?» – подумал Саша. И решился.
Поднявшись на лапы, он пошел по кругу, как в Конькове, только теперь перед ним не было противника. Единственное, что его сопровождало, было его тенью – человеческой тенью, как у всех в стае.
– Я хочу во всем признаться, – тихо провыл он. – Я обманул вас.
Стая молчала.
– Я не слышал никакого зова. Я даже не знаю, что это такое. Я оказался здесь совершенно случайно.
Он закрыл глаза и стал ждать ответа. Секунду стояла тишина, а затем раздался взрыв хриплого лающего хохота и воя. Он открыл глаза.
– Что такое?
Ответом была еще одна вспышка хохота. Наконец волки успокоились, и вожак спросил:
– А как ты здесь оказался?
– Заблудился в лесу.
– Я не про это. Вспомни, почему ты приехал в Коньково.
– Просто так. Я люблю за город ездить.
– Но почему именно сюда?
– Почему? Сейчас... А, я увидел одну фотографию, которая мне понравилась, – вид был очень красивый. А в подписи было сказано, что это подмосковная деревня Коньково. Только здесь все оказалось по-другому...
– А где ты увидел эту фотографию?
– В детской энциклопедии.
На этот раз все смеялись очень долго.
– Ну, – спросил вожак, – а зачем ты туда полез?
– Я... – Саша вспомнил, и это было как вспышка света в черепе, – я искал фотографию волка! Ну да, я проснулся, и мне почему-то захотелось увидеть фотографию волка! Я искал ее по всем книгам. Что-то я хотел проверить... А потом забыл... Так это и был зов?
– Именно, – ответил вожак.
Саша посмотрел на Лену, которая спрятала морду в лапы и тряслась от смеха.
– Так почему вы мне сразу не сказали?
– Зачем? – отвечал старый волк, сохраняя спокойный вид среди общего веселья. – Услышать зов – это не главное. Это не сделает тебя оборотнем. Знаешь, когда ты стал им по-настоящему?
– Когда?
– Когда ты согласился драться с Николаем, считая, что не имеешь надежды на победу. Тогда и изменилась твоя тень.
– Да. Да. Это так, – пролаяли несколько голосов.
Саша помолчал. Его мысли беспорядочно блуждали. Потом он поднял морду и спросил:
– А что это за эликсир, который мы пили?
Вокруг захохотали так, что женщина, сидящая в машине, опустила стекло и высунулась. Вожак еле сдерживался – его морду перекосила кривая ухмылка.
– Ему понравилось, – сказал он, – дайте ему еще эликсира!
И тоже захохотал. Флакон упал к Сашиным лапам – напрягая зрение, он прочел: «Лесная радость. Эликсир для зубов. Цена 92 копейки».
– Это была просто шутка, – сказал вожак. – Но если б ты знал, какой у тебя был вид, когда ты его пил... Запомни: волк-оборотень превращается в человека и обратно по желанию, в любое время и в любом месте.
– А коровы? – вспомнил Саша, уже не обращая внимания на новую вспышку веселья. – Говорили, мы бежим в Коньково, чтобы...
Он не договорил и махнул лапой.
Смеясь, волки расходились по поляне и ложились в высокую густую траву. Старый волк по-прежнему стоял напротив Саши.
– Скажу тебе еще вот что, – проговорил он, – ты должен помнить, что только оборотни – реальные люди. Если ты посмотришь на свою тень, ты увидишь, что она человеческая. А если ты своими волчьими глазами посмотришь на тени людей, ты увидишь тени свиней, петухов, жаб...
– Еще бывают пауки, мухи и летучие мыши, – сказал Иван Сергеевич, остановившись рядом.
– Верно. А еще – обезьяны, кролики и козлы. А еще...
– Не пугай мальчика, – рыкнул Иван Сергеевич. – Ведь ты все придумываешь на ходу. Саша, не слушай.
Оба старых волка захохотали, глядя друг на друга.
– Даже если я и придумываю на ходу, – заметил вожак, – это тем не менее правда.
Он повернулся, чтобы уйти, но остановился, заметив Сашин взгляд.
– Ты хочешь что-то спросить?
– Кто такие верволки на самом деле?
Вожак внимательно посмотрел ему в глаза и чуть оскалился.
– А кто такие на самом деле люди?
Оставшись один, Саша лег в траву, чтобы подумать. Подошла Лена и устроилась рядом.
– Сейчас Луна достигнет зенита, – сказала она.
Саша поднял глаза.
– Разве это зенит?
– Это особенный зенит, на Луну надо не смотреть, а слушать. Попробуй.
Он поднял уши. Сначала был слышен только качавший листву ветер и треск ночных насекомых, а потом добавилось что-то похожее на далекое пение или музыку; так бывает, когда неясно, что звучит – инструмент или голос. Поймав этот звук, Саша отделил его от остальных, и звук стал расти, и через некоторое время его можно было слушать без напряжения. Мелодия, казалось, исходила прямо от Луны и была похожа на музыку, игравшую на поляне до превращения. Только тогда она казалась угрожающей и мрачной, а сейчас, наоборот, успокаивала. Она была прекрасна, но в ней были какие-то досадные провалы, какие-то пустоты. Он вдруг понял, что может заполнить их своим голосом, и завыл – сначала тихо, а потом громче, подняв вверх пасть и забыв про все остальное, – тогда, слившись с его воем, мелодия стала совершенной.
Рядом с его голосом появились другие, они были совсем разными, но ничуть не мешали друг другу.
Скоро выла уже вся стая. Саша понимал и чувства, наполняющие каждый голос, и смысл всего вместе. Каждый голос выл о своем: Лены – о чем-то легком, похожем на удары капель дождя о звонкую жесть крыши; низкий бас вожака – о неизмеримых темных безднах, над которыми он взвился в прыжке; дисканты волчат – о радости из-за того, что они живут, что утром бывает утро, а вечером – вечер, и еще о какой-то непонятной печали, похожей на радость. И все вместе выли о том, как непостижим и прекрасен мир, в центре которого они лежат на поляне.
Музыка становилась все громче. Луна наплывала на глаза, закрывая небо, и в какой-то момент обрушилась на Сашу, или это он оторвался от земли и упал на ее приблизившуюся поверхность.
Придя в себя, он ощутил слабые толчки и услышал гул мотора. Он открыл глаза и обнаружил, что полулежит на заднем сиденье машины, под ногами у него рюкзак, рядом спит Лена, положив голову ему на плечо, а впереди за рулем сидит вожак стаи, полковник танковых войск Лебеденко. Саша собрался что-то сказать, но полковник, отраженный зеркальцем над рулем, прижал к губам палец; тогда Саша повернулся к окну.
Машины длинной цепью мчались по шоссе. Было раннее утро, солнце только что появилось, и асфальт впереди казался бесконечной розовой лентой. На горизонте возникали игрушечные дома надвигающегося города.
4 мая 1912 года к колдуну Игнату пришел в гости протоиерей Арсеникум. Пока Игнат хлопотал с самоваром и доставал пряники, гость сморкался у вешалки, долго снимал калоши, крестился и вздыхал. Потом он сел на краешек табурета, достал из-под рясы папку красного картона, раскрыл и развязно сказал Игнату:
– Глянь-ка, чего я понаписал!
– Интересно, – сказал Игнат, беря первый лист, – вслух читать?
– Что ты! – испуганно зашипел протоиерей. – Про себя!
Игнат стал читать:
Откровение Св. Феоктиста
– «Люди! – сказал св. Феоктист, потрясая узловатым посохом. – Христос явился мне, истинно так. Он велел пойти к вам и извиниться. Ничего не вышло».
– Ха-ха-ха! – засмеялся Игнат, а сам подумал: «Неспроста это». Но виду не подал.
– А есть еще? – спросил он вместо этого.
– Ага!
Протоиерей дал Игнату новый листок и тот прочел:
Как Михаил Иваныч с ума сошел и умер
«Куда бы я ни пошел, – подумал Михаил Иваныч, с удивлением садясь на диван, – везде обязательно оказывается хоть один сумасшедший. Но вот, наконец, я в одиночестве...»
«Да и потом, – продолжал Михаил Иваныч, с удивлением поворачиваясь к окну, – где бы я ни оказался, везде обязательно присутствовал хоть один мертвец. Но вот я один, слава богу...»
«Настало время, – сказал себе Михаил Иваныч, с удивлением открывая ставень, – подумать о главном...»
«Нет, точно, неспроста это», – решил Игнат, но виду опять не подал и вместо этого сказал:
