Все вещи в ее доме, даже сосуды с благовониями, были обрызганы камфарными духами, отчего в комнатах стоял сладковатый приторный аромат. Этот знакомый запах успокаивал Амбапали, как и вид служанки-рабыни, прибегавшей на крик госпожи. В облике темнокожей девушки с полными розовыми губами, неуклюжей и простоватой, не было ничего таинственного.
— К вам гость, госпожа, — доложила рабыня. — Сын начальника по слонам.
— Ах, он… — Амбапали повернулась к зеркалу. — Пусть войдет.
В зеркале отразилось юное лицо с открытым и властным взглядом, изогнутыми луками бровей и немного припухшими веками. Нежные щеки Амбапали были разрисованы сетью мелких узоров, а губы, ярко-алые от постоянного жевания бетеля, казались особенно чувственными.
Амбапали была танцовщицей. Однажды, двигаясь в паланкине вдоль берега священной реки, она увидела на месте для сожжения трупов бурую черепаху. Эта черепаха, ползущая по остаткам погребальных костров, была неуместна возле дарующей освобождение Ганги и как-то особенно безобразна. Черепаха словно бы знала некую ужасную тайну о смерти, и на обратном пути Амбапали вздрагивала от омерзения, припоминая хвост и короткие лапы, испачканные золой.
В тот же день она отправилась к ученому брахману. Крючконосый старик, сидя под стволом кокосовой пальмы, пересказывал всем желающим беседу знаменитого мудреца Яджнявалкьи с раджой Джанакой, повелителем Видехи. Беседа была посвящена вопросу посмертного воздаяния. Заплатив несколько монет, Амбапали прослушала ее дважды. Пот лил с нее градом; ей казалось, что крупные зеленые орехи, висящие под высокой кроной, вот-вот падут на ее голову и тем совершится воздаяние за ее нечистую плотскую жизнь. Амбапали была юна, ее грудь только-только округлилась, лишь недавно раздались бедра и расцвела красота, но, вернувшись домой, она повесила на свои ворота тяжелый засов. Теперь танцовщица, которую называли «жемчужиной Бенареса», слушала брахманов и проповедников, заказывала жертвоприношения и размышляла о воздаянии, а домогавшимся ее юнцам отвечала гордым и неприступным взглядом. Амбапали могла себе это позволить: она была богата.
В комнату вошел юноша в темно-красных одеждах знатного воина из рода шакьев, с мечом на левом бедре. У него были вьющиеся темные волосы и светлое, как у желтого ствола пальмы, лицо. Радужные оболочки его глаз были окрашены в разные цвета, причем один глаз был серый, а другой — карий. Взгляд юноши скользнул по танцовщице и остановился на ямке пупа. Ямка была глубока, как если бы бог, ваявший Амбапали, ткнул в этом месте пальцем.
— Победа тебе, о кшатрий, — улыбнулась Амбапали и потянулась за шелковой накидкой. Она давно не чувствовала влечения к любовной игре, но из какого-то врожденного коварства дала гостю оценить гибкость своего тела. — Сделай честь этой скамье, присядь на нее. Моя служанка омоет тебе ноги.
— Ты ждала меня, Амбапали?
— О да. Ты же знаешь, Девадатта: вместе с гостем в дом входят боги и счастье.
Слугам свойственно перенимать манеры своих повелителей, и рабыня старалась обслужить юного кшатрия, как раджу, подчеркнуто церемонно. Она омыла ему ноги, принесла на подносе фрукты, рис и вино и захлопотала вокруг, возжигая курения.
— Посмотри, что я принес тебе, Амбапали, — сказал Девадатта, вынимая из складок плаща изящный веер из слоновой кости. — Эта вещица сделана из бивня Маха Сундара.
— Маха Сундара?
— Помнишь, весной он передавил кучу народа? Он спокойно стоял в слоновнике, но вдруг до него донесся запах другого слона. Маха Сундар пришел в ярость, порвал путы и вырвался из стойла — погонщики плохо связали его. Я приказал высечь мерзавцев, но было уже поздно…
Танцовщица стала расчесывать волосы. Подобные разговоры она умела слушать вполуха. Начиная с пятого годя жизни Амбапали, по обычаям своей касты, не видела мужчин, включая родного отца, и изучала науки, имеющие отношение к любви. Она училась готовить сласти, составлять букеты, слагать стихи и петь, перебирая тонкими пальчиками струны вины[4]. О, в этих науках она превзошла многих! Амбапали танцевала так, что драгоценные серьги бились о ее щеки, браслеты на запястьях метались из стороны в сторону, а взгляды, которые она бросала из-под полуопущенных ресниц, сводили с ума благородных кшатриев. Она умела шутить, избегая грубости, владела игривой ловкостью разговора, искусством намека и тайного жеста. Амбапали знала, что любовь начинается с созерцания предмета своей любви, потом является задумчивость вместе с игрой воображения, дальше следуют стадии бессонницы, отощания, нечистоплотности, отупения, потери стыда, сумасшествия и обмороков. Таковы девять стадий любви, которые проходят люди, а десятая и последняя стадия — смерть. Именно поэтому Амбапали всегда питала к своим поклонникам только легкое расположение, никогда не переходившее в губительную страсть, и струйки пота редко размывали слой шафранных румян на ее лице, а тело не знало жара слишком усердных объятий. Впрочем, последний раз в объятьях мужчины она была очень давно, как раз накануне встречи с бурой черепахой на берегу Ганги.
— Какие у него были бивни! Настоящие тележные оси…
Девадатта говорил о том, как слон Маха Сундар с огромными бивнями и лбом, окрашенным суриком, носился по улицам, словно в него вселилось полчище ракшасов. С широких висков слона лились темные потоки мускуса, на шее подпрыгивал крюк погонщика. Спасаясь от слона, люди прыгали в сточные канавы. Избавление пришло неожиданно: Маха Сундар, желтый от густой пыли, застрял в проулке между двух стен, сложенных из каменных плит, где его добили копьями.
Дослушав эту историю, Амбапали зевнула.
— Скажи, Девадатта… А как ты вообще оказался в Бенаресе? Ведь ты же из рода шакьев, правда?
Девадатта удивленно посмотрел на нее.
— Ну да… Просто мой отец, еще когда жил в Капилавасту, очень любил белого слона по кличке Виджай…
— Тоже с большими бивнями?
— Еще с какими! Правда, их ему подпилили. Понимаешь, подпиленные бивни притупляют осязание слона, но зато на них можно надеть острые железные колпаки.
— А какой у него хобот?
Юноша задумался.
— Очень сильный, хороший хобот. Если Виджай возьмет в свой хобот железную цепь с парой шаров, утыканных ножами, врагу придется несладко. Виджай вообще очень сильный.
— Ты, кажется, рассказывал мне о своем отце. — Амбапали снова зевнула.
— Ну да. Понимаешь, отец очень любил этого слона. Он даже ночевал в слоновнике. Всегда выбирал его, когда выезжал поохотиться или просто покрасоваться на людях. А потом к царевне Капилавасту посватался раджа Бенареса. По обычаю, зятю всегда дарят слона. И раджа Шуддходана решил, что этим слоном будет Виджай. Отец, конечно, очень рассердился. Он хотел, чтобы взяли любого другого слона, только не Виджая. Но Шуддходана сказал, что все уже решено. Тогда отец объявил брату, что уходит в Бенарес вместе с Виджаем… Он ведь такой, мой отец — от своего не отступит.
— О, боги! Выходит, раджа Капилавасту — это брат твоего отца?
— Ну да! Мой отец — средний из братьев, он все равно не получил бы трона. Так вот он решил уйти в Бенарес. А здешний раджа отцу очень обрадовался и сделал его начальником слоновника. А кто в Бенаресе разбирается в слонах лучше отца? Никто. Ведь быть начальником слоновника не так-то просто, Амбапали. Даже ехать на слоне трудно, потому что очень качает. А начальнику слоновника нужно знать повадки диких слонов, чтобы их ловить.
«Выходит, Сиддхарта — двоюродный брат этого мальчишки! — с волнением подумала Амбапали. — Тот самый Сиддхарта, который провел шесть лет на берегах Найранджаны! Царственный отшельник, который учит освобождению от страданий!..»
— Лучше всего ловить двадцатилетних слонов, — рассказывал тем временем Девадатта. Он пересел на ложе и все ближе подвигался к Амбапали. — Эти слоны еще маленькие, ростом с лошадь, и без клыков. Знаешь, как их ловят? На тропе, по которой слоны идут на водопой, вырывают яму и легко прикрывают ее сверху. Если слон упадет в нее, два-три дня к нему никто не приближается. Затем приходят два махаута, и один бьет слона бамбуковой палкой, а другой отгоняет бьющего и бросает слону охапку травы. И так несколько дней: первый бьет, второй кормит. Неплохо придумано, а? С каждым разом второй погонщик подходит к слону все ближе, приносит ему фрукты и цветы тамаринда, которые слоны очень любят. Махаут гладит и трет слона, пока тот не привыкнет к путам…
— Зачем он трет слона, мне ясно, — сказала танцовщица, неудержимо зевая. — Мне неясно, зачем ты меня трешь. Я тоже похожа на слона?
Девадатта отдернул руку, которую уже почти положил ей на бедро. И сказал, запинаясь:
— Ты похожа на богиню зари, Амбапали.
— Вот как? А ты слышал об идее сансары?
