Уже пора было расчищать участок и забивать сваи, а Мируся все ещё сопротивлялась.
— Дом! – говорила она, качая головой. – Да как я своим всем в глаза буду смотреть, когда ты его отгрохаешь!
В. В. медленно, но верно гнул свою линию.
Первый раз он привёз жену на уже развернувшуюся стройку, когда залили фундамент. Она походила по периметру, пробуя ногой застывший бетон, повздыхала и изрекла:
— Зря ты меня не послушал.
И пока дом строился, она все вздыхала и качала головой, высказывая время от времени свои соображения, всегда исключительно негативные:
— Это ж лет десять будут строить!
Или:
— Кто, интересно, будет его убирать?
— Найдём женщину, — говорил В. В., у которого на все был готовый ответ.
— Да ты с ума сошёл, у меня сроду домработницы не было, и у мамы моей не было, ни у кого не было в нашей семье (неправда, у тётки её была, сама же рассказывала), что я – барыня, что ли! И вообще, зачем мне чужая женщина в доме!
Но вот стали проступать очертания будущих спальни, гостиной, кабинета, и В. В. стал замечать у жены первые проблески интереса.
— А здесь что будет? – спрашивала она, переступая через горы строительного мусора и заглядывая в проем двери.
В. В., радуясь этому её интересу, говорил самым миролюбивым тоном:
— Что скажешь, то и будет. Ты же хозяйка! (При слове «хозяйка» она хмыкала). Хочешь, сделаем тебе гардеробную, чтобы никаких шкафов, а все вещи – здесь, в отдельной комнате?
— Почему это мне? Я сто раз уже говорила: мне ничего не надо.
— Ну, хорошо – нам, нам, детям нашим. Соберём всю семью под одной крышей.
Эта перспектива (на самом деле довольно мифическая) кое‑как примиряла её с происходящим.
Дом строился не десять, но пять лет, тоже немало, и был совсем готов к круглому, 2000–му году, и тот Новый год встречали уже в новых стенах, чем В. В. был чрезвычайно горд и доволен. К этому времени и она успела привыкнуть к мысли, что у них есть теперь свой дом, и даже размечталась, как они станут в нём жить и принимать гостей – друзей и родных. Но как раз в это самое время политический ландшафт в стране в очередной раз резко поменялся, начались крупные кадровые пертурбации, и Владимира Васильевича неожиданно (впрочем, сам он давно этого ждал) призвали на работу в Москву. Тут она впервые призналась, что ей жаль оставлять дом и жаль, что они в нём так и не пожили.
— Ничего, ещё поживём! – говорил В. В. – Подумаешь, два часа лёту! На выходные будем летать.
И действительно, с тех пор они стали жить как бы на два дома, если не сказать – на три, потому что вместе с новой должностью появилась ещё госдача под Москвой, в Успенском, куда они изредка выезжали в конце дня пятницы, чтобы вернуться в Москву в понедельник утром. Но жена говорила, что эта дача ей совсем чужая, там даже запахи все чужие (за время советской власти кто в ней только не жил, да и в новые времена она сменила уже трёх хозяев).
Напротив, «домик у моря», как она его называла, и особенно сад, разбитый на месте бывшего оврага и уже плодоносящий, она очень скоро полюбила и в последнее время даже стала приезжать сюда сама и уже не боялась ночевать одна в доме, говорила, что привыкла к его звукам – скрипам, шорохам и свистам. Вдруг становилось ей скучно и неуютно в Москве, она бродила, не находя себе места, по их большой квартире, на 7–м этаже знаменитого «брежневского дома», старого, но ещё добротного, и говорила, что хочет домой. «Домой» в этом случае означало – на Инжирную. Собиралась и летела сама в С. Но пожив там несколько дней, опять начинала беспокоиться, теперь уже о каких‑то своих делах в Москве (вроде того, что цветы без неё завянут или собака, оставленная соседям, заскучает) и говорила Аннушке: «Поеду‑ка я домой», что означало – в Москву, на Кутузовский.
Тем не менее В. В. не любил отпускать её куда‑либо одну, всегда почему‑то волновался и нервничал, но волнения его относились главным образом к поездам и самолётам, вообще к дороге, а как только она добиралась до места, он сразу успокаивался, особенно, если этим местом был их дом в С., надёжно обустроенный с точки зрения безопасности – жалюзи на дверях и окнах, видеокамера на крыше, да и живая охрана в лице Аннушки с Костей. «Теперь я понимаю, что значит «Мой дом – моя крепость», — усмехалась Мируся. Казалось, беспокоиться не о чем, когда она там.
И вот тебе на: именно оттуда, из собственного их дома она и пропала.
Два часа полёта из Москвы в С. он провёл в самых тревожных размышлениях, перемежавшихся, впрочем, и некоторыми посторонними мыслями, как то: о вероятных перестановках в правительстве, о недавнем заседании межведомственной комиссии, в котором он участвовал (допоздна сидели и толкли воду в ступе) и совсем уж лишняя мысль пришла – о намеченной на начало следующего месяца поездке в Японию, которая теперь может сорваться. В Японии он, объехавший за свою жизнь полмира, никогда ещё не был. Эти побочные мысли несколько отвлекали Владимира Васильевича и возвращали его в привычную реальность, на фоне которой неожиданное исчезновение жены снова казалось ему совершенно неправдоподобным. Может, это Аннушка что‑нибудь забыла, напутала и зря подняла переполох? («Уволю к чёртовой матери!» — злился наперёд В. В.). А может, он сам что‑то забыл или пропустил мимо ушей, когда жена говорила ему о своих планах на ближайшие выходные?
Теперь ругал себя за то, что вообще отпустил её, пусть бы сидела в Москве и ждала, пока он освободится от дел, поехали бы неделей позже, зато вместе, и ничего бы не случилось. Злость на себя смешивалась с досадой на жену: ведь наверняка сама виновата, куда её понесло, зачем, почему никого не предупредила? И все перекрывал страх за неё: где она сейчас, что с ней? Мысли о несчастье он все ещё не допускал, упорно надеясь, что все прояснится, как только он прибудет на место и лично во всём разберётся. Может, пока он летит, она уже нашлась и ждёт его дома, бросится на шею и скажет: «Прости меня, Котик, тут такая ерунда вышла…».
Он даже задремал, чтобы уж скорее прилететь и убедиться, что именно так все и будет.
Но прилететь в город, в котором отработал десять самых смутных реформенных лет, так, чтобы никто из местного руководства об этом не знал, было трудно, почти невозможно. Принято было встречать людей такого ранга, как В. В., у трапа, целой толпой, везти сразу ужинать и за рюмкой водки докладывать обстановку в городе и, пользуясь случаем, набрасывать проблемы, в которых нужна его, высокого гостя, помощь.
В. В., однако, умел избегать этого ненужного ему (сейчас – особенно) ритуала. В аэропорту города С. встречал его, как и было условлено, только старый приятель Лёня Захаров, человек небольшого роста и неопределённого возраста, из той породы людей, которые до старости сохраняют юношескую фигуру, не седеют и не лысеют, не обзаводятся животом и вторым подбородком, благодаря чему остаются лёгкими на подъем, почти не меняют своих житейских привычек и продолжают нравиться молодым девушкам. Лёня, к тому же, очень смахивал лицом на артиста Збруева, чем не раз злоупотреблял при знакомстве с женщинами. Он был один из немногих, с кем В. В. удалось продружить всю жизнь. Когда‑то давно, «на заре туманной юности» оба они жили в славном южном городе К., оба учились на юридическом, оба начинали работать в комсомоле, вместе занимались боксом (в разных весовых категориях), потом вместе были призваны в «органы», работали операми бок о бок, в соседних отделах, но постепенно пути их разошлись. В. В. рванул вперёд и вверх, дослужился до генерала и с годами сильно изменился – раздобрел, поседел и полысел, сделался солидным и респектабельным. Лёня подотстал и где‑то в середине 90–х, после очередной реорганизации конторы и перемены её названия, плюнул на все и в звании полковника (а больше ему не светило), уволился подчистую, переехал не без помощи старого друга в ещё более южный город С. и открыл здесь собственное охранно–сыскное агентство. Состав его нынешних «клиентов» был примерно тот же, что и на прежней работе, только тогда это были котрабандисты, валютчики и цеховики, и он их изобличал, а теперь – уважаемые бизнесмены, и он их охраняет. Лёню это не слишком удручало, он давно научился смотреть на жизнь философски.
— Значит, так, – доложил Лёня, едва только обнялись. – Больницы, морги проверил – ничего. Оперативную сводку ГУВД по состоянию на 18.00 смотрел – тоже ничего похожего.
— Ладно, поехали, может, там что‑то знают! – заторопился В. В., стараясь держаться бодро.
У ворот дома на Инжирной, несчастные и перепуганные, встречали их Аннушка с Костей.
Лёня Захаров в дом не пошёл, сказал, что подъедет позже, через часок. Он решил объехать пока рестораны, их не так много в городе, и в каждом есть у него свои, доверенные люди. Вдруг да видели её накануне с кем‑то или в компании. Когда дело касается женщины, даже такой, как Мирослава, никогда не лишне проверить для начала главную версию…
