Вениамин Чернов - Разрозненная Русь

Большие глаза Радуни округлились... Она вскрикнула, закрыла лицо руками и бросилась вон со двора...

В это время Святомир - Третьяк не видел, когда он вышел, - рослый седовласый, белая борода до пояса, - наблюдавший с крыльца, выпрямил, сколько мог согнутую спину, заговорил неожиданно громким, сильным голосом. (Из избы высунулась рыжебородая, гривастая голова попа.)

- Дети мои!.. Не могу принять я христову веру, предать своих богов... - голос крепчал: - Не могу и, как вы, двурушничать: одной рукой креститься - другой требы класть упырям и берегиням. Да и не верую я в вашего Бога, - он повернулся к попу, - от которого люду тяжелее становится жить - ведь каждую десятую часть всего имения забираете и, кроме того, еще: крестины, именины, праздники тьма тьмущая... венчания, похороны... Если бы это Богу шло, дак нет - вам, попам и церковным клирам идет на обогащение! Странно проповедуете: нам - народу - одно, что б мы смиренны были, лишения, нищету терпели и за то будто бы в Рай попадем, а сами, прикрываясь крестом, богатеете... Вы что сами в Рай не хотите?.. Или вера ваша для холопов, что б их в узде держать?!.. Мало вам имения съестного, рухляди, дак вы еще землю, леса, луга вместе с боярами отобрали у нас... Какой это Бог, если он допускает такое унижение одних и разбой других! Никто не должен сметь присваивать себе то, что на Земле - все это общее, каждому поровну дано!.. - продолжил потише: - Я еще помню - отроком был, - когда Русь была едина, когда приезжал Великий Мономах и закладывал город Володимер... И един князь был на Руси, и раз в год приходили его дружинники к нам - свободным, вольным - и собирали небольшую дань - не то что теперь: свора бояр, попов, княжьих дворян и тиунов - все обирают нас... (Снова громко.) Трутни! Зачем они нужны, зачем живут они?! - зорят и сосут кровь у трудового человека...

Не хочу креститься! И я не умру, пока не отведете меня в капище к моему брату, и не поклянетесь справить по мне тризну...

12

К вечерней трапезе подали кушанья. Сидели четвером: князь, княгиня, повар и Прокопий-паж. Как обычно, перед вкушанием пищи Андрей Юрьевич попросил своего пажа сотворить молитву.

- Отче наш, Иже еси на Небеси! Да святится имя Твое, да приидет Царство Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. - Прокопий, встав на колени перед образами, ловко бил поклоны и пел высоким чистым голосом: - Хлеб наш насущий даждь нам днесь...

Остальные, сидя - взгляды устремлены на иконы - крестились и негромко вторили:

- Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и нынче, и присно, и во веки веков. Амин. Господи, помилуй. Господи, благослови!

Блаженный отрок дважды поклонился.

Повар разлил из большой мисы в тарели густую золотисто-масляную стерляжью уху. Первым начал хлебать - за ним остальные... Подали тушеную телятину в сметанном соусе с хреном... Князь зорко смотрел, чтобы его сотрапезники не отставали от него и ели все то же, что и он... Заедали солениями, мочеными яблоками, брусникой прошлогодней, запивали хлебным квасом...

Андрей Боголюбский вытер губы рушником, уперся рукой об стол, встал. Обратился к Богу. Стоя, все слушали.

- Благодарим Тя, Христа Боже наш, яко насытил нас земных Твоих благ; не лишил нас и Небесного Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас, - перекрестился. Повар - толстый, лысый - смотрел изумленно на своего господина: "Странный молебен проговорил!.."

Князь повернулся к Прокопию и - назидательно:

- "Пищу имей умеренно, да не в объядение владеши. Ибо сладкоядение и многоядение гроб есть... Но, не пища Зло, а чревоугодие" - утверждал святой Максим Заповедник, - с усилием улыбнулся.

Вышли из трапезной. Разошлись.

Князь направился по переходам в храм, чтобы отстоять вечерню. Остановился, обернулся к отставшей княгине.

- Ты чего?!..

- Андрей! - голос ее вздрогнул, смотрела она как-то странно, разглядывала его. Черные глазки ее, на круглом смуглом личике, вдруг нежно затуманились, повлажнели... Заморгала, опустила головку - прядь черных вьющихся волос выскользнула из-под вышитого золотом и жемчугом кокошника. Но, пересилив себя, продолжающим вздрагивать голоском, чуть нараспев, красиво коверкая слова, вопросила, чтобы Андрей позволил ей уйти ночевать к своей подруге - боярине.

- Ты же все равно на охоту уедешь? - спросила-сказала.

- Наверно, теперь уж под утро выедем. За Нерлю - на кабанов... - князь Андрей про себя был рад, что жены не будет этой ночью. (Он собирался на "охоту", но не на кабанов!..)

То, что они врали друг другу, между ними - давно - с первого разу, когда она, увидев своего жениха, старого - пусть и сына великого князя - изобразила себя влюбленной. А он сделал вид, что верит. Вот и пошло. И странно: ее, красивую, молодую, он не может любить, как Улиту. Видимо, если мужчина не в состоянии исполнять обязанности мужа, то он и любить не может и быть любимым!..

Он-то, седой, "мудрый" - на что-то еще надеялся... Думал, что она поймет его, но они все дальше и дальше удалялись душами друг от друга. У него дернулась левая бровь, щека - ему сейчас не до женщин; дай Бог жизни и силы, что б смог он выполнить свое предначертание Судьбы: объединить Русь - как Рим, Византия. Иначе не стоило родиться Андреем Боголюбским!

* * *

- Ефрем!.. Мозеич! Ты что такой?.. Сидишь - только пьешь, не ешь ничего, не слышишь?..

Ефрем - сотский - бледный, - молча повернул голову, и посмотрел на Петра своими синими глазами - в них боль, ярость и еще чего-то, но не страх... Он уже давно никого не слушал - думал, переживал вновь, что было в его тридцатилетней жизни. Иногда (привычно!) возникали перед внутренним взором черные женские глазки; они то любовно смотрели, то насмешливо блестели... Мягкий круглый овал смуглого личика; носик... узорчатый вырез ноздерок... Она, даже став княгиней, женой Боголюбского, не отпускала его от себя!.. А ведь когда-то он сам сватался к ней, но ему, родовитому, но бедному, ясину отказали! Так и остался служить у ее отца, потеряв голову, и вместе с головой гордость... Поехал с ней в Русь.

"Джани (она всегда для него будет Джани)?!.. Не можно ее ни понять, ни обдумать... Ох, уж эти женщины - не человеки они!.. И какая стала: мужу изменяет... Полюбила Якима"...

Надо было на нее обидеться, но не мог: сам виноват, когда-то, когда она - тайно - полюбила его, молодого, красивого, он, проверяя ее ("Крепко любит - простит!") любовь, изменил ей и так, чтобы она узнала об этом... Теперь всю жизнь кается: "Зачем так сделал?!.."

Вон сидит Яким Кучкович - ее любовник, - Ефрем все знает, но делает вид, что ему не известно... Странно, но нет у него даже злости к нему... Ефрем знает, что это до поры у него: хоть взглядом, движением губ даст она понять, что она простила ему, и вновь любит, он ринется в бой, он устроит резню, перебьет всех этих чванливых бояр, увезет ее к себе. ("А вдруг она все еще любит и со зла делает так!") И он решил: что как только уберут Андрея, он увезет ее на родину. Он любит ее не только как женщину, но и как частицу своего народа. О!.. Его несчастный и прекрасный народ!..

"Где же она сейчас? Надо послать к ней, пусть тайно передадут, что я ее увезу... Никому больше ее не отдам!.. Якима - убью!.. Господи! Дай мне разума и сил" - забывшись, перекрестился.

- Смотрите! Мозеич уж крестится со страху...

Ефрем вскочил, бешено заворочал глазами - прямые черные волосы разлетелись, - короткая борода и оскал белых зубов - звероподобный рык:

- Кто говорил?!.. Убью!..

Петр схватил рукой за плечи сотского - ясина.

- Да что ты, что ты!.. Это так: с дуру - перепил... Коренастый, ростом с Петра, но сухой, натянутый как струна - в глазах посверкивают голубые искорки - сотский Ефрем застонал, скрежетнул зубами: ух! сколько у него теперь злобы!.. О-о-о! Как он их всех ненавидит... "Все!.. Хватит терпеть - в первую очередь этого старика - князя, который отобрал мою любовь, а потом - вон того: Кучкова!.." - Он взял со стола кубок с вином, опрокинул себе в рот. Поднял глаза и увидел своего земляка, Анбала - низкородного, холопа - дворецкого, у которого ничего не было за душой, а сейчас сидит с боярами и как равный с равными... "Да как Анбал может сравнивать себя?!.. Он позорным способом разбогател: воровал у своего господина-князя... Этот выродок, родившийся от совокупления половецкого быка, на человека-то не похож... Какой он ясин! Какой мне земляк!.. Позорник, весь мой народ позорит - мужчина-джигит добывает себе имение в бою или честным трудом!.. А чваниться ворованным богатством... О! Что еще может быть поганее!... - Ефрем сжигал Анбала глазами: он поставит этого холопа на место - раб от рождения не должен и не может быть господином!.. Человек, с детских лет росший в нищете, в невежестве, дорвавшийся до богатства, власти, неимоверно возгардывается и спесью, чванливостью губит свою душу!..

Петр налил, протянул кубок с вином, попросил Ефрема выпить и сесть. "Не-ет! Я больше не буду пить - нельзя мне быть пьяным..."

В горницу влетел один из Петровых холопов - охранников и - в ухо своему господину: "Снаружи подошли князьи пешцы и обложили двор!"