— Эй, братан, ты чё-та очень быстро едешь. Легавые кругом. Сбавь скорость немного.
Даррен сбавляет.
— Слушай, чё я те скажу: Питер очень обрадуется, если узнает, где она сейчас живет, верно? Да-да. Зуб даю. Вот чё, я ему звякну прям щас. Дай-ка мобилу, пжалста.
Алистер берет сотовый телефон с приборной доски — «Эрикссон», затянутый в черный виниловый чехол, будто для какой-то игры в садомазо, — и протягивает Даррену, который принимает телефон и извлекает из его глубин запомненный номер, нажимая кнопки большим пальцем. Подносит к уху.
— У него телефон выключен. Козел. Сам не знает, чё упустил.
Он кладет телефон обратно на приборную доску.
— Потом еще раз попробую. Дребаная шлюха.
Раскрасневшийся, возбужденный, лихорадочно поворачивается к Алистеру и ухмыляется.
— Отлично, Алли. Вот теперь я в правильном настроении. Вперед, на однорукого козла!
— Окей. А ты не хочешь сначала остановиться где-нибудь?
— А, да. Та чертова почта. Надо посмотреть, как туда ехать. Куда ты дел эту долбаную карту?
Они сворачивают на мост, пересекают реку Ди, справа широко раскинулся зеленый ипподром «Королевский парк». Лошади бегут, и люди, сбившись в кучу, наблюдают за ними. Проносится мимо римский амфитеатр, относительно хорошо сохранившийся, за оградками — целехонькие каменные сиденья, сцена ныне служит кормушкой для туристов, археологов, историков, и вообще всех книжников, что по роду занятий имеют дело с мертвечиной. Не в бумагах, не в папках бегут женщины и льется кровь, и сила воли набухает под пытками, но на улицах, в комнатах, в конторах, и адепты лихорадочно и любовно пересекают, как в тумане, эти жаркие гроты, безумные анфилады, сцементированные бредом, и все это — о деньгах, что переходят из рук в руки, и все эти руки тянутся к общей тайне.
Честер убывает за спиной. Рексэм растет впереди.
В «Лондисе» напротив пожарного депо у двери висит доска объявлений, с рекламой местной газеты; объявление на доске гласит, что вскорости откроется новый центр телефонного обслуживания: «300 новых рабочих мест для нашей округи». Теперь я знаю, что мне предложат в собесе — современный вариант потогонной мастерской. Весь день напролет отвечать на звонки. «Ваше увечье не помеха в такой работе», — скажут они, и еще всякой чуши наговорят. Но какое увечье они имеют в виду? У меня их много, что внутри, что снаружи. Отсутствующей рукой дело не ограничивается.
Хотя я все равно наверняка провалю психологические тесты, если только не прикинусь нарочно тупым. В таких местах все собеседования, все анкеты и вся прочая хрень заточены на одно: выяснить, достаточно ли ты туп для этой работы, потому как если набрать людей с живым воображением, ни один не сможет тянуть лямку за гроши сорок часов в неделю. И, конечно, большинство людей и вправду слишком умны для такой работы, но все равно жизнь толкает их туда, а причиной, как всегда, деньги. Результат неизменно бывает очень, очень плачевен. Приходит разочарование, за ним бессилие, а потом — жуткая злость. Питер Солт, мой куратор в наркологической клинике, как-то, в одном из тех редких наших разговоров, который не касался меня и моих позывов к алкоголю, сказал про ето психологическое состояние: «когнитивный диссонанс»; имея в виду ощущение вывихнутости, какое бывает, когда все время поступаешь совершенно наперекор своему «я», например, для того, чтобы вписаться в определенного типа работу: когда человек, замкнутый по натуре, или, по крайней мере, не очень болтливый, работает в телефонном центре и вынужден вежливо разговаривать с сотней тысяч бестелесных голосов. Или ему приходится быть вежливым с разными хамами, когда на самом деле хочется послать их к ебене матери. Ты вынужден вести себя наперекор собственному характеру, постоянно, тебе неловко, не по себе, и ето чувство не проходит, а все тянется и тянется, в аккомпанемент монотонной неумолимой работе. Просто пиздец что за ситуация, и ты пытаешься протестовать, хоть для того, чтоб не потерять остатки уважения к себе, или уверенность в себе, или еще что, и начинаешь вести себя глупо, как мальчишка: крадешь всякую ерунду с работы, или начинаешь увлекаться сплетнями, или вместе с другими работниками травишь кого-нибудь одного, и прочее в том же духе. Выражение «когнитивный диссонанс» здесь очень подходит: оно рисует картину души не звучащей, не рифмующейся. Душа не звучит, потому что ты ведешь себя по-детски, и это разъедает твой образ самого себя как хорошего по сути, достойного человека. Ты перестаешь себя любить. Твоя душа фальшивит, потому что ты пытаешься подняться, почувствовать себя выше окружения, сильнее, и начинаешь творить всякие глупости, например, воровать, чтоб хоть как-то сквитаться с теми, кто властвует над тобой. Так начинается замкнутый цикл, мелочный, пошлый. Незрелый, несвязный мир, из которого можно бежать лишь одним способом — уйти, бросить работу. Пошли на хер эту работу и отправляйся прямиком на позор — садись на пособие.
Или сдохни.
Хороший выбор.
И твоя душа просто перестает звучать в лад. Тот ты, что у тебя внутри, больше не собирается из кусков. Твоя новая душа не в рифму звякает, фальшивит, скрежещет.
А эти их разговоры про «выбор» и «возможность»… щас прям. Такие слова говорит только начальство, те, кто имеет возможность заставлять, принуждать, требовать чего-то от других. Начальство понятия не имеет, что означают ети слова. Представления, мать их, не имеют. Когда они говорят «выбор», ето значит — «дилемма». Ето значит «тебе деваться некуда». Ето значит «сделаешь что говорят — будет худо, а не сделаешь — тоже будет худо, но по-другому».
Сволочи. Мать вашу, да возьму я ваше пособие, возьму. На пособие по инвалидности можно жить, в отличие от пособия по бедности или по безработице; получаешь по инвалидности — хватит на крышу над головой, курево, хавку. Вот тебе и возможность: потерять руку либо ногу. Схлопочешь гангрену от сломанной иглы, загниет рука, оттяпают ее, как гнилую ветку от дерева.
«Когнитивный диссонанс». Хар-рошее выражение.
Вижу Трясучку, он идет в паб через дорогу, у моста. Не бухать, а работать. Трясучка, он успел поработать уже почти во всех пабах города, а их тут немало. Он тоже с Ливерпуля, уехал поискать чего другого, а может, ему просто нельзя было там больше оставаться, как и Колму. И мне. И еще чертовой куче народу.
Трясучка машет мне рукой, я машу в ответ, и он исчезает на задворках паба, в направлении кухонной двери. Пялюсь в окна паба, проходя мимо, слышу собственный всхлип, быстро отвожу глаза, ускоряю шаг, упорно глядя себе под ноги, каменные плиты мелкие сорняки сверкает слюда чипсы окурки плюха жвачки вроде маленького розового мозга без толку не могу картина все не уходит:
Приглушенный свет. Тускловатый, багровый свет, будто в утробе, прекрасный. Ясные желтые блики играют на пивных кранах, вделанных в стойку бара, у стойки — несколько ранних пташек-завсегдатаев, расслабились, облокотились. Первая пинта за день. Неразбавленной водки или виски — унять дрожь в руках. Белая пена, пузырики бегут вверх, и цвет, чистое золото, бля. Лихорадка в крови. Далекое биение, все громче, столько часов еще впереди, и где ты будешь, когда ети часы истекут? Куда заведут они тебя, они и бухло? Время от времени являются твои друзья, а не друзья, так незнакомцы, неся весть о новых местах, которые надо обследовать. Пойло в бездонном стакане никогда не кончается, свет на улице меркнет, день уходит из мира, что так далек от тебя, отодвинут, ты вне этого мира, сидишь на табуреточке у стойки бутылка в одной руке сигарета в другой и в голове зудит, о господи, это проклятое бззззззз, ты отделен от мира тебе тепло безопасно и так близка опасность. Все раскрывается тебе навстречу так гостеприимно и
Господи-исусе. В таких местах я падаю на колени. Хочу упасть, как только войду. Не успев открыть дверь, бля.
Наверх, на Трефечанский мост. Ветер в лицо. Внизу кричат гуси. Легкий привкус соли ветер с моря и
Я под этим темным светом, среди сотни хохочущих людей. Как грелось и росло мое сердце и етот дивный аромат выдохшегося пива и застарелого табаку и етот запах теперь преследует мя то ли в етом мире то ли в моей калечной памяти не знаю но чую етот запах так силен так соблазнителен похоже на мя опять накатило язык пересох да гляжу на часы руки дрожат трясутся как в лихорадке ето
10:45 ета жажда бля жажда бля глубоко в горле вкус железа жуткая сухость в полостях лица за глазами в носу губы такие сухие сейчас потрескаются и осколки посыплются етот вкус ета жажда язык скручивается как горелая пластмасса ето пепел все пепел внутри моего лица ето вкус пепла о Господи етот вкус ничем не смыть етот вкус кроме кроме одной только одной только одной маленькой только смыть етот вкус вымыть изо рта ету мерзость чтобы язык опять покрылся кожей умоляю 10:46 корябаю подбородок ощутить щетину надо было побриться царапает в горле трескается в глотке до того сухо что волдыри пошли как от солнца брошен на солнце на солончаке где-то в какой-то пустыне безвидной и сухой кожа идет пузырями сухо как песок как камень как трава выжженная до бурого цвета и земля потрескалась запеклась есть такое слово умираю от жажды обез-воживания слишком мало воды не хватит на испарение я иссохну только одну ты сволочь ну одну маленькую одну о господи вкус я чувствую етот вкус что ето за вкус пожираю свое лицо етот вкус 10:47 кусаю грызу нижнюю губу у мя губы зубы такие сухие что больно бля губы волдырями пузырями они они они полопаются и трещины через все лицо бля оно развалится надвое крови не будет потому как я высох так высох что внутри пусто лишь прах и соль я просто выкрошусь запекся словно кирпич кусай сильнее этот проклятый вкус еще сильнее кусай чтоб до крови вот вкус крови ну глотай жадно чтоб забить тот вонючий чертов вкус глотай поможет пей 10:48 сухо пустыня соляное озеро внутри так сухо так сухо так сухо бля представьте волдыри на языке они лопаются и сочатся помни ети волдыри на языке пусть ети волдыри на языке лопаются сочатся лопаются сочатся пощады пощады от етой адской засухи выбелен сух трещиноват морщинист съежился и сжался ни капли влаги во мне я жрал тюфяк вот что ето за вкус дюжина сухих крекеров не могу говорить не могу глотать не могу бля дышать ну одну 10:49 черт только б выпить облегчение свобода вдох кайф пять минут и мерзости во рту больше нет новая кровь новая жизнь свежесть о свежесть что за слово льется потоками в глотку под водопад разинув пасть чтоб заглотать целое море золотой пенистый океан ныряй плыви разинув глотку пусть орошает каждую клетку каждую клетку бля моего иссохшего визжащего тела ето тело это тело из соли я не могу жить все соки выпущены сухо сухо так сухо 10:50 вой вой проси хоть стакан чего угодно один стакан только бля о этот вкус господи хоть что-нибудь а то умру бля сейчас обращусь в пепел в кости две тонны соли я съел не могу моргать вместо глаз орехи камушки галька на пляже раскаленном от солнца куда не достигает прибой о прибой в стакане ловящий свет в нем свет я бы выпил свет жидкий не могу дайте бля жидкого дайте дайте мне дайте мне во мне прямо в легких крик дайте выпить ладони мои вот 10:51 бумага сгибаю пальцы слышу кожа шуршит чешуйки перхоти сухая кожа под волосами кожа кожа как наждак лицо как наждак лопается пересохло как сухо о господи ну хоть стакан один хоть глоточек а то умру сейчас обвал гравия шлака песка соли дайте дайте ты бля дай ты бля хоть один стакан давай кругом и обратно в паб нет ничего только ета жажда етот крик жажды ето ПИТЬ ПИТЬ ДАЙ ПИТЬ ДАЙ ПИТЬ ДАЙ ПИТЬ ДАЙ ПИТЬ ДАЙ ПИТЬ ДАЙ ПИТЬ ДАЙ ПИТЬ ПИТЬ ПИТЬ ПИТЬ вот
