Джессика была в восторге от перспективы жить в Вашингтоне, но все-таки немного нервничала.
– Не бойтесь, – сказал я. – Ведь я тоже буду там.
Для тех, кто видел фильмы с ее участием, в первую очередь «Разыскиваются в Миннесоте», очевидная чувственность первой леди не стала открытием. Но так как это все же немного необычно для дам такого статуса, то служащие Белого дома были в большей или меньшей степени, но шокированы.
Через несколько недель после переезда ко мне явилась миссис О'Двайер, тяготевшая к раз и навсегда установленному порядку шестидесятилетняя ирландка, которая возглавляла штат личной прислуги. Она очень нервничала, сжимала пальцы и говорила, до чего все «неправильно» и до чего слуги «растеряны». Ей никак не удавалось сформулировать причину смятения, да, собственно, и не надо было. Я сам все понял.
Пришлось объяснить ей, что президент и его супруга все еще переживают начальную стадию любви, и нам всем остается лишь благодарить Бога за то, что мы работаем на такую счастливую пару. Слуги должны радоваться, а не пугаться, ведь пугаться нечего.
– Но в двенадцать часов дня, мистер Вадлоу? В гостиной?.. На полу?..
Меня это тоже удивило, однако, покашляв, я предложил, чтобы в будущем, во избежание неловкости, слуги стучались, прежде чем войти в личные апартаменты хозяев. При этих словах миссис О'Двайер как будто окаменела и заявила, что неловкость в данном случае не на совести слуг.
В первое лето президентства Такера, кстати необычно жаркое лето, ко мне в кабинет зашел Билл Дейл, начальник одной из смен службы безопасности Белого дома. От него не могла укрыться ни одна деталь, и президент благоволил к нему. Сидя в моем кабинете и говоря о неожиданно возникшей «необычной проблеме», он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Пришлось подбодрить его, сказав, что все мы в Белом доме одна семья и не стоит смущаться.
Он сообщил, что ночью президент и первая леди, почти раздетые, покинули личные апартаменты и долго плескались в новом бассейне на Южной лужайке. Из сумбурного сообщения Билла я понял, что они не только плескались.
Естественно, это дело мужа и жены. Проблема состояла в том, что президент отпустил сопровождавших его охранников до утра. Однако служба безопасности обязана – в самом деле, обязана, – все двадцать четыре часа не спускать с президента глаз. Билл со своими людьми спрятался за рододендронами, поддерживая радиосвязь со снайперами на крыше. Президент обнаружил их и разозлился. Нынешней ночью он, рассказывал Билл, вылез из бассейна в чем мать родила и, мокрый, с хмурым видом подойдя к ближайшим рододендронам, приказал Биллу и его людям убираться в дом.
Какие бы ни были инструкции, трудно не подчиниться прямому приказу президента Соединенных Штатов Америки. Бедняга Билл отошел на несколько ярдов и, несмотря ни на что, продолжал наблюдение, пока президент и первая леди не вышли из бассейна, не пересекли, держась за руки, словно подростки, лужайку и не скрылись в Белом доме.
Даже я, как ни близок был к первой семье Соединенных Штатов Америки, не мог указывать президенту, что ему делать и чего не делать со своей женой.
На другой день я организовал доставку в Белый дом нескольких сотен фунтов льда и, пока президент с супругой развлекали за обедом гостей, лично приказал высыпать его в бассейн. Одновременно инженерная команда получила указание понизить температуру воздуха в президентской спальне до девятнадцати градусов. Если кому-то мои методы покажутся нечестными, не забывайте, что я старался только ради безопасности президента и первой леди.
Операция «глубокая заморозка», как я назвал ее, не была успешной. Президент открыл все окна в спальне и приказал нагреть воду в бассейне. Моему ужасу не было предела.
Наконец мне в голову пришло радикальное решение. Я посоветовал майору Арнольду положить легкое успокоительное в те две унции рома, которые президент обычно выпивал после окончания работы. Арнольд испугался. Через час мне позвонил министр обороны и спросил, какого черта я себе думаю. Нации в случае ядерного нападения не нужен командующий, потерявший способность соображать.
В конце концов ненавистные агентам секретной службы рододендроны стали каждую летнюю ночь выставляться возле бассейна, обозначая «свободную зону» для президента. Нельзя сказать, чтобы агентам это нравилось, но покой дороже.
Президент осознавал, что ему придется пойти на жертвы и ограничения. Например, в Айдахо он позволял себе длительные прогулки в горах. Теперь во время прогулки за ним неизменно следовали 435 человек (включая связистов). Но кое-что у него вызывало особое раздражение – например, когда в прессе критиковали высказывания его жены.
Миссис Такер отличалась потрясающей прямолинейностью, к тому же природа не отказала ей в чувстве юмора. Казалось, она попросту не способна дать скучное интервью, а это приводило к неприятностям; например, репортерше из дамского журнала она заявила, что считает Вашингтон скучным городом. Господи, ну и шум поднялся! А потом в «Тайм» напечатали, что, по ее мнению, китов как вид «переоценивают».
Несмотря на склонность к блеску и театральным эффектам, свойственную людям ее профессии, Джессика была вполне практичной женщиной. Как-то даже призналась мне, что всегда помнит о воплях, обрушившихся на бедняжку миссис Рейган, когда та заказала сервиз за 209 000$, которые выложила из собственного кармана. Наверное, поэтому, когда миссис О'Двайер проинформировала ее о том, что постельное белье в Белом доме выносилось и даже начинает рваться, она и пальцем не пошевелила. Потом президент стал время от времени жаловаться, что просыпается «в рванье». В конце концов, он попросил меня за его собственный счет заменить все постельное белье в Белом доме, (это обошлось в 3200$). За время пребывания в Белом доме ему пришлось еще кое-что оплатить самому, например, замену гардин в Королевской спальне.
Своего сына Тома младшего, которому было четыре с половиной года, президент называл Хлопушкой. Но миссис Такер это не нравилось, и она вела в одиночку бесполезную борьбу, приучая служащих Белого дома называть мальчика по имени. Том был умным и общительным ребенком, не смущавшимся при виде телекамер. В тот вечер, когда в Нью-Йорке шло последнее голосование, он сидел на полу в номере отеля и чертил каракули на нашей фирменной бумаге. Когда мать спросила, чем он занимается, малыш ответил, что пишет речь, которую собирается произнести. Отец был в восторге, мать – в ужасе от столь явных политических устремлений. Она прочила сыну карьеру в искусстве. Когда я попросил показать мне его творение, он согласился, только если я пообещаю «не рвать его к чертям собачьим». Мне стало очевидно, что ребенок слишком много времени проводил с Фили, и я взял это на заметку. Малыш показал, как будет говорить с возвышения, и я сказал, что речь хороша, исправлять ничего не требуется. Когда же он понял, что причиной всеобщего волнения является не он, а его отец, то был глубоко разочарован.
Тем не менее, Том был настоящим политиком, и не только с точки зрения умения держаться в кадре. Вопреки заявлениям прессы, именно ему принадлежала идея отправить послание советскому премьеру Кропаткину с предложением назначить встречу в верхах. Он рассказал о письме, которое готовит, только одному человеку, потому что, как он позднее признался отцу, боялся утечки информации. Мы же узнали о письме, когда нам в два часа ночи позвонили из нашего посольства в Москве и истерически прокричали, что полный текст послания появится в утреннем выпуске «Правды» со следующими комментариями: сын президента Соединенных Штатов Америки больше, чем сам президент хочет подписать соглашение о разоружении.
Последовала буря, во время которой президент требовал от Хлопушки назвать человека, которому он продиктовал письмо. (Я подозревал Фили.) Однако даже под угрозой порки Хлопушка держался твердо и дерзко отвечал отцу, что дело касается национальной безопасности, а следовательно, «совершенно секретно». На другой день сенатор Кеннеди высказал издевательское предположение, мол, президент собирается назначить сына главой Совета по контролю над разоружением.
Когда Хлопушка не занимался государственными делами, он постоянно попадал в неприятности. На официальном банкете в честь премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер ему каким-то образом удалось переложить несколько живых устриц с сервировочного подноса на стул министра обороны Алистера Хорна. Хорну, чопорному британцу, это не понравилось.
Думаю, в первую очередь виновата сама жизнь: он находился под неусыпным наблюдением. Будучи весьма популярным, Хлопушка спровоцировал довольно много попыток похищения, а так как мать очень боялась за него, то она все реже и реже выпускала его из дома. К концу отцовского президентства в секретной службе он значился под шестым номером.
