Что молчите, алло?
Соображаю, можно ли отличить настоящий с исторической точки зрения сон от фантазии или пьяной галлюцинации, ответил Охлопков. Вик покосился на него удивленно.
Дельное замечание. Но научились же археологи отличать статуэтки Анубиса-шакала эпохи Среднего царства от подделки каирского лавочника? Впрочем, согласен, материал, конечно, ненадежный, эфемерный. Некоторые даже вовсе отказываются принимать это явление за действительное. На каком основании? А на таком, что заявление “Я сплю” абсурдно. Человек не может знать, что он спит. Если он спит, то не знает этого, да и ничего не знает. Следовательно, неизвестно, видит ли он сны или выдумывает их, уже проснувшись.
Странная идея, пробормотал Охлопков.
А это вообще непонятная вещь — сон. Уже сколько тысячелетий человечество спит и не может решить, есть сновидения или их нет. И если есть, то как их отличить от реальновидений? Эта мысль однажды ударила в весьма умную голову — Декартову. Он долго мучился и наконец пришел к выводу, что все дело в связности. Ну, если эти события как-то связаны с прошлыми событиями, — значит, это скорее всего явь.
Но бывают сны, связанные как раз со снами.
Вик уже неотрывно наблюдал за Охлопковым, прислушиваясь.
Вдруг припоминаешь, что ты уже бывал там-то и там-то, а когда просыпаешься, понимаешь, что бывал в предыдущих снах, а не наяву, заговорил с искренностью Охлопков, увлекаемый уже мыслью о странном пространстве, в котором разворачиваются сны. Действительно, в каком?
Верно, в снах сказывается опыт снов же. Например, вдруг приходит спасительная мысль о способности к воздухоплаванию. И что надо предпринять? А ничего, просто шагнуть, как всегда, в окно... На том краю как-то по-детски засмеялись. Но смех тут же замер. Хотя, должен заметить, тут есть проблемы. У вас вообще-то бывают сны-воздухоплавания? И ничего не мешает? Ну, скажем, провода? Электрические? телефонные?.. Днем пойдете по городу — обратите внимание, ведь и не так густо проводов, пролететь можно. Но почему-то небо снов не такое безопасное. Всюду провода. Иногда — в несколько ярусов. Они трещат от напряжения. А тебя несет слепая сила. Впрочем, возможно, тут уже заявляет о себе явь.
Смерть пана на севере, некий прибор, пьяные галлюцинации, странные идеи, это как-то напоминает “Барабаны молчания”, думал Вик, об этом можно сочинить песенку.
Не знаю, продолжал звучать голос в трубке, у вас в детстве ловили во дворе голубей?.. на нитку и хлебные крошки? А потом?.. А мы как-то решили эксперимент поставить. Вдруг всем зачем-то это понадобилось: узнать, как поведет себя ослепший голубь. Но как его ослепить. Можно было чем-то замазать глаза. А легче всего проткнуть. И он полетел, как пьяный, ударился о бельевую веревку, перекувыркнулся в воздухе, но не упал, взлетел выше и наткнулся на ветки, запутался и рухнул на крышу гаража. Мы пытались туда залезть, но тут выскочила тетка, та, чье белье там висело, и накинулась на нас с криком. Голубь забрызгал ей простыни. Мы убежали. Под вечер вернулись. Но голубь куда-то уже исчез. Алло? Да. Странно, что в целях безопасности электрические провода не покрывают какой-нибудь специальной светящейся ночной краской... Чьей безопасности? Птиц, воздухоплавателей. Вообще требуются особые правила по технике безопасности воздухоплавания. Где? Простите? Воздухоплавания где? Голос улыбнулся. В высоких широтах. Собственно, этим я и занимаюсь, но мне мешают... командировки. Голос прервался, короткие гудки были похожи на радиосигналы терпящего бедствие корабля. Охлопков озадаченно посмотрел на трубку, осторожно положил ее. Тут же телефон зазвонил. Он взял трубку. Алло? — тот же голос. Что-то сорвалось. Я хотел сказать... Связь снова оборвалась. Короткие гудки пульсировали в ночи. Где, в каком из переулков, в какой скорлупе кирпичных или бетонных стен находился обладатель этого голоса?
Он еще раз позвонил. Алло? Что-то сегодня в эфире неладно. Но я закончу, если вы и кто там еще мне позволите. Почему-то в снах чудится какая-то надежда, она там есть. И может быть, третий Корабельщик, преодолев океан снов, принесет какую-то другую весть.
— Кто это так долго висел? — нетерпеливо выкрикнул Вик, когда Охлопков опустил трубку.
Тот взглянул на него и развел руками.
— Не понял! Ты базлал с незнакомым?
— Возможно, это тоже какой-нибудь сторож... почему-то кажется, из музея. Сидит среди витрин с мундирами, доспехами, саблями, седлами, киверами. В больших очках...
— ...в папахе, курит кальян, — подхватил Вик, — с медовым “Золотым руном” и гашишем. Угости сигареткой, кстати.
Охлопков задумчиво посмотрел на Вика и напомнил, что тот хотел рассказать о Медовщикове.
— Медовщик? — быстро и торжествующе спросил Вик. — Он заиграл!
— Как?
— А вот так! Хей-хоп! хей-хоп!.. Как только сняли швы. Я, говорит, их намозолю.
Охлопков покачал головой:
— Упрямый парень.
— Сибиряк, — с иронией, но и с тихим восхищением ответил Вик.
— И получается? — Охлопков рассеянно подул на остывший чай.
— Да, — ответил Вик, тряхнув волосами.
— Слушай, Вик, — сказал Охлопков, — ты как-то рассказывал об Аргентинце... то бишь как? Австралийце? Ну, об этом.
— Ну-у.
— А где он сейчас?
Вик хмыкнул и ответил, что не знает. Но сомневаться не приходится, что где-то здесь, в крепких объятиях родины... может быть, даже с завязанными за спиной рукавами.
— Гм, а у него как вообще?.. — С этими словами Охлопков дотронулся до лба.
Виталик воззрился на брата, губы его брезгливо скривились.
— Чего “вообще”?
— Ну, в смысле, голова в порядке?
— Не просек, — сказал Вик, — с чего ты взял... Ты же, кажется, сам собираешься делать ноги? Хоть и в другую сторону.
— Ну, я просто подумал... ведь там пичкают всякой всячиной. И обстановка.
— Не знаю, — ершисто ответил Вик. — Я там не был и вообще этого чувака не видел.
— А кто-то из ваших?
Виталик быстро взглянул на брата:
— А чего тебе вдруг приспичило?
— Да так просто, вспомнилось... вспомнилась ваша вещь, — сказал Охлопков, подслащивая чай.
Вик исподлобья его разглядывал. Охлопков перехватил его взгляд. Вик потянулся, зевнул, спросил безразлично:
— Не первый раз, что ли, звонят?
— Кто?
— Ну, из музея, — выговорил напряженно Виталик.
Охлопков прищурился, устремляя взгляд на брата, — и рассмеялся. Виталик начал краснеть.
— Ладно, хватит! — воскликнул он грубо. — Баки мне забивать! Дашь сигарету или идти на улицу стрелять?
— Да уже поздно, — мирно откликнулся Охлопков, — стрелять.
На следующий день вечером появился Дюша Елесин. Он ничего не жевал, вид имел самый серьезный, мрачновато-озабоченный. Не снимая куртки, сел к столу, забарабанил пальцами; на нем были модная куртка из тонкой кожи, настоящие джинсы, белый шарфик; хорошо пахло каким-то одеколоном.
— Гена, — решительно начал он, — у вас была мама?
Охлопков кивнул. Елесин тоже кивнул.
— Она вернулась из Болгарии, — объяснил он.
Ирма поерзала в кресле. Охлопков бросил на нее взгляд. Вот откуда все — духи, одежда, ответил ее взор. Охлопков не понял.
— Мм... — Елесин вытянул толстые губы, побарабанил по столу. — Да-а... море, солнце... — Он вздохнул.
— Она зачем-то сюда приходила, — напомнил Охлопков.
Елесин недоверчиво-настороженно посмотрел на него.
— Меня не было, — сказал Охлопков.
— А, ну тогда... — улыбнулся Дюша и замолчал, взглянув на Ирму в кресле с книжками. — Но ты, — обернулся он к Охлопкову, — в курсе? все знаешь?
— Что?
Елесин повернулся, увидел чайник, взялся за него.
— Я попью? — сказал он, уже наливая в кружку воду. Напился, достал чистый платок, приложил к губам, ко лбу и с прежней мрачной решимостью посмотрел на Охлопкова.
— Да, да, — ответил Охлопков, — так в чем там дело, Дюш? Какая-то сага о Форсайтах.
Елесин кивнул.
— Это так и есть! — воскликнул он. — Черт! — Он постучал по часам, не находя слов.
— Куда-то спешишь?
— Да, Геныч! Да! Ибо ситуация... ситуация выходит или даже вышла из-под контроля.