— Теперь насчет ртути…
Мы молча отошли от ребят, чтобы не мешать. Когда мы вернулись, на «лекторской площадке» перед палаткой все еще сидели Валька и Виктор и размахивали в ожесточении руками перед носом друг у друга. Оба слегка охрипли и, видимо, были довольны полуторачасовой беседой. Лешка лежал в стороне, смотрел на небо, кусал травинку. Валька не удержался и толкнул его ногой:
— Что, пижон? Тоже мне триас, юра, мел… Там еще после
твоего мела знаешь сколько этих периодов?!. А я все равно
все выучу!..
Шляемся в маршруты. Теперь я хожу с Валькой. У нас с ним молчаливая дружба. Он очень прост и этим хорош. Все «приблатненное», что было вначале, отстало, как кожура. Дело к осени, и нам надо спешить. Уходим в маршруты на два-три дня. Для легкости берем с собой один мешок и спим в нем вместе. Когда переходим речки, штаны снимаем по очереди. Через одну я переношу его сухого, а через другую он меня. Как-то раз Валька сказал мне:
— Здорово, что я попал к вам в партию. На будущий год тоже поеду. Скучные здесь места, но хорошо вот так бродить, каждый день видеть разное и знать, что не ты один, а сотни людей до тебя бродили по свету. Очень интересная у вас наука. Ведь раньше я думал, что все камни — просто камни, чтобы в собак швырять. Оказывается, и камни имеют мудреные названия, только, наверное, никогда не понять мне этого. На заводе я считался хорошим резчиком. Денег получал примерно столько же, сколько и здесь. Но если бы я знал, так с самого начала сюда бы приехал…
* * *
Вчера был мой день рождения. Достали бутылку спирта, из закуски имели по вареному гусю на брата. Отличные бывают минуты в нашей бродячей жизни. Тихо в тундре. Только журавли кричат, да где-то за увалом гусиный беспокойный гогот. Мерзлотные холмы, как могильные курганы над прахом неведомых завоевателей, пришедших на эту древнюю землю. А тундра все такая же — озерная, местами желтая от осоки. местами белая от пушицы — утопает в мягких увалах холмов, в темной синеве моря. Манят названия: Пытлян, Нгаунако, Релькувеем. А вон та горка называется просто, по-русски — Могила Охотника. Честь ему и слава, этому незнакомому парню.
Все мы немного захмелели. Кто-то сказал, что хорошо бы сейчас войти в блестящий ресторанный зал, немного пофлиртовать с какой-нибудь симпатичной девушкой, почувствовать на себе в полную меру модную одежду, а не эту рванину. Все согласились.
Лешка сообщил, что сразу после приезда махнет в Москву к «предкам» отдохнуть от Севера и подумать о высшем образовании. Валька молчал. У Вальки был трудовой договор. Когда мы вернемся в Провидение, ему надо будет определяться на работу на зиму. Надо будет устраиваться где-то на жительство.
Сергей начал петь наши геологические песни. В этих песнях есть грусть по девушке, тайга, палатки и всякая всячина. Очень хорошие песни, и мы бываем рады, когда их у нас воруют. Так, например, случилось с «Глобусом» и «Угасающим костром». Теперь их знает половина школьников, а десять лет назад их шала лишь кучка студентов. Сергей пел хорошо. Он вообще счастливый парняга: многое получил авансом от жизни и многого добьется.
— Мы с Виктором пошли в палатку.
— Жалко Вальку, — сказал Виктор. — Сезонник. Знаешь, по-моему, он из этих будет, из кадровых…
Я вспомнил один наш разговор с Валькой и согласился. Каждый новый сезон в партию приходят два-три вот таких парня, которые навсегда заражаются нашей скитальческой романтикой. Но работа у нас сезонная, и на зиму каждый из них устраивается как может. Весной они снова бегут к нам, чтобы плыть по рекам, ставить палатки, жечь костры. У них, как правило, не получается семьи, и они застревают на Севере, живут какой-то изломанной жизнью. Мы бываем рады получить в партию такого зубра, и жалко бывает осенью расставаться с человеком, с которым сроднила короткая полевая дружба.
— Валька, наверное, тоже будет такой, — повторил Виктор.
— Что же делать?
— Если не глуп, поймет, что ему делать. Человек сам переводит стрелки…
1 0 а в г у т а. Дождь. Осточертели эти маршруты, гряз
ной щетиной обросли и ввалились наши скулы. Мало шутим,
много едим. У Виктора неважно с коленом. Так бывает всегда
в конце сезона. Лешку, который ходит с ним в маршруты, мы
предупредили, чтобы не очень-то забегал вперед…
Тысячи сухих тараканьих крыльев шуршат по мокрому брезенту. Ладно, хоть отоспимся.
1 1 а в г у с т а. Снег пошел. Писать не хочется, есть тоже.
1 3 а в г у с т а. Пишу подробно. Привет от онкилонов. На скучном месте застал нас этот снег. Речушка такая крохотная, что даже осока, и та вроде брезгует здесь расти. Один ягель почему-то оригинально синего цвета. Продуктов у нас куча, бояться нечего. Первые сутки мы спали, как первокурсники в выходной день, а потом… потом начали болтать. Говорили о женщинах, об абстрактном искусстве, Альберте Эйнштейне, Лолите Торрес, братьях Гусаковых и о мозоли, которая вторую неделю сидит на ноге у Сергея. Мозоль нас доконала.
И тут Лешка рассказал об онкилонах. Черт его знает, где он вычитал про этих чудаков, что жили когда-то здесь, на Чукотке, а потом бесследно исчезли. Тут было что послушать. И седовласый отец Племени с орлиным профилем, и молодой парень Сэт-Паразан, умевший вплотную подползти к дикому оленю, и битвы с черноволосыми пришельцами с юга, и гонки на каяках, когда северный ветер развевает волосы на голых плечах девушек, а парни работают веслами так, что водяная пыль превращается в радугу…
Мы слушали с упоением и только тихо перебирали ногами в мешках: все же ноги мерзли. На другой день снова были онкилоны. По необузданному Лешкиному замыслу племя должно было переместиться вдоль Калифорнийского побережья на юг и далее на остров Пасхи. Тура Хейердала явно не хватало в нашей палатке.
Ночью я проснулся от толчка в бок. Это Виктор во сне работал веслами «под онкилона». Тихое всхлипывание доносилось из Лешкиного мешка.
— Эй, Лешка!
Я никогда не видел более несчастной физиономии…
— Зуб болит, — сказал Лешка, — вторые сутки не сплю.
Не говорите ребятам. И так тошно. Речка эта. Снег…
Мы не стали будить ребят. Пузырек с соляной кислотой всегда при геологе. Нашлась я вата. Испытанный злодейский метод. А теперь спи, Лешка, как спят настоящие парни.
1 5 а в г у с т а. Снег пришел, снег ушел. Далеко позади этот Релькувеем с его проклятым синим ягелем. Мы теперь не просто веселые тундровые бродяги, а онкилоны. И Виктор наш не просто начальник, а мудрый и знающий отец Племени.
«Ой-хо!» — кричит Лешка перед маршрутом боевой клич онкилонов. «Ой-хо!» — отвечаем ему мы.
Веселая студенческая юность, когда все интересно, когда безотказно стучит сердце-часы и тугими переливами ходят на ногах мускулы, казалось, вернулась к нам. Ой-хо, ветер! Черт с ним, с ветром! Еще пяток лишних километров, еще пару проб вон из того развилка.
Августовская желтизна с журавлиными криками, ночным льдом и прощальным растопленным маслом солнца пришла в тундру. Спеши, геолог. Вечерами мы мечтаем о будущем. Будущее — это остров Врангеля. Глаза у Вальки светятся, как китайские фонарики. Эх, как хочется Вальке на Врангеля!
После памятного «сидения» на Валькувееме мы снова начали ходить с Валькой в маршруты. «Ой-хо!» — коротко говорит он, и я вижу его усмешку. Усмехается Валька непривычно грустно. Да и вообще стал он какой-то пришибленный. Интересно почему? На мой вопрос парень долго отнекивался, а потом вдруг начал бормотать что-то невнятное. Все же я разобрался…
— Вы же понять не можете, до чего здорово на меня
подействовала эта история с онкилонами. Выдумал он все, по-моему, но надо же уметь так выдумывать. Я теперь на тундру эту не могу смотреть просто так. Смотрю и думаю вое про этих онкилонов, что может и вправду они здесь когда-то ходили. Отчего вы, геологи, не обычные люди?.. Я бы не удивился, если бы эту историю кто-нибудь из вас рассказал, «о ведь это же чистоплюй Леха придумал. И вы ее слушали так же, как И я. Вот почему он может придумать, а я не могу?..
— Слушай, Валька, а может, ты учиться будешь?
Я и сам не знал, почему только теперь пришла мне в голову эта простая и ясная идея. Валька что-то долго говорил мне насчет шести классов, «шалабана, который не варит», и многого другого, но я его не слушал.
Эх, и идиоты же мы! Человек должен сам переводить стрелки на своих рельсах. А зачем же тогда существует профессия стрелочника? И люди ведь не паровозы, не вагоны… Отчего же эта идея не пришла кому-нибудь из нас в голову два-три года назад?! Где сейчас гоняет бродячий ветер того Мишку с автозавода и владимирского Колю-длинные ноги, которые тоже были с нами, как вот сейчас Валька?..
А ведь есть, убейте меня боги, есть киноварь!
В самом начале сезона мы представляли себе, как вдруг и сразу натолкнемся на месторождение где-нибудь на Эргувееме, на Асонг-Кюеле или здесь среди притоков Курумкуваама. Детские мечты. Мы каждый день видели пустые шлихи, отбивали молотком пустые образцы, и тягостные раздумья овладевали нами. Но мелкая киноварь есть в шлихе. Она была вчера, позавчера, она будет завтра. Теперь я могу поручиться, что задачу этого года мы выполним. Мы оконтурим совершенно конкретный район для поисков в следующее лето, и эти поиски будут. Эх, Валька, Валька, добросовестный мой, неторопливый человечина! Тут твоего труда одна шестая часть, не меньше. Валька видит мою радость, ухмыляется.
