Но в это время мужчина ритмично задышал, женщина стала повизгивать, и темп всего этого настолько нарастал, что не мог обещать ничего хорошего. Так оно и случилось. В какой-то момент послышался грохот повалившегося тела, женщина сдавленно ойкнула. Слышно было, что она пытается поднять мужчину, но, видимо, не получилось. Тогда она выскочила из кабинки, послышалась быстрая дробь каблучков и стук захлопнувшейся двери.
Агзамов сидел ни живой, ни мертвый. Мало того, что его ограбили, теперь могут обвинить в убийстве. В соседней кабинке было тихо, как в гробу, ни малейшего шороха, ни малейшего даже намека, что там что-то может двигаться и производить звуки. Интересно все-таки, что с ним?
Агзамов вышел из своего добровольного заточения, подошел к кабинке и открыл дверь. На полу возле унитаза, скрючившись, лежал огромный мужчина лет пятидесяти, в черной рубашке с галстуком, брюки болтающиеся в ногах обнажали задницу и все остальное, руки были закинуты за голову. На внутренней перегородке кабинки висел снятый пиджак. Агзамов, наклонившись, потрогал сонную артерию, поднес пальцы к ноздрям мужчины. Ни пульса, ни дыхания. И тут только он понял, что голый, в одних трусах стоит над трупом человека, скончавшегося от излишнего сексуального перевозбуждения. Помочь он ему теперь ничем не мог, зато мог помочь себе. Он лихорадочно стал снимать с мужчины ботинки, брюки, в две секунды оделся и, прихватив с перегородки пиджак, бросился вон из туалета. Одежда была на полтора размера больше, чем требовалось. Кроме того, Агзамов побрезговал снять с трупа рубашку, теперь он, запахнув пиджак наподобие халата, со сведенными на пузе руками, торопливо поднимался по лестнице, туда, вверх, к божьему свету.
«Господи, – проносились в мозгу обрывки мыслей, – за свои шестьдесят три года чего я только не видел, с юных лет состою на учете КГБ, однажды чуть не погиб в раскопе, достиг всего, что мог достичь интеллектуал, и что в итоге?.. Меня как будто сбросили с двадцать пятого этажа, да еще приказывают жить… Хотя, честно говоря, никто не приказывает… Но разве с этой собакой… вернее, с этой собачьей жизнью так легко расстаться?..». Бережно обняв себя руками, он семенил какой-то быстрой, вкрадчивой походкой и никто не мог бы подумать, что это – бывший сотрясатель основ и властелин дум целого поколения.
Поднявшись на поверхность, Агзамов вдохнул свежий осенний воздух, пахнущий землею и сыростью, поднял голову к небу с кучевыми облаками, и не успел ни о чем толком подумать, как сзади раздался дробный стук каблучков, его подхватили за локоть, и, он, не успев ни о чем сообразить, побежал за высокой девушкой в зеленом платье. Она затащила его в соседний подъезд и жарким шепотом спросила:
– Чье это на тебе шмотье?
– Шмотье? – переспросил Агзамов. – М-мое, – сказал он замешкав.
– Не ври! – сердито шикнула на него интервентка, крепко сжимая его за локоть. – Это ты с того хухрика снял, который меня недотрахал! И, между прочим, не заплатил!
– С какого… хухрика? – все не мог прийти в себя бывшая знаменитость.
– Который кокнулся в туалете, – более чем однозначно сказала девушка. – Слушай, я вижу ты тормознутый какой-то. Давай пошеруди в карманах, там должен быть бумажник.
– Да вы что, я не лазаю по чужим карманам, – брезгливо поморщился сын великого классика.
– Надо же какой чистюля! А пиджак снять с мертвеца не погнушался! Это похуже чем снимать на парики волосы с мертвых старушек. Помнишь, «Ворота Расёмон»?
И тут только Агзамов обратил внимание, что девушка абсолютно лысая, точнее, безжалостным образом обритая. Как говорится, до образа нуля. «Мисс Ноль», – мелькнуло в мозгу Агзамыча.
– Вы считаете меня мародером? – беспомощно воззрился он на девушку.
– Здесь не место такой литературщине, – сказала девушка и быстро пошуровав в кармане его брюк, вытащила бумажник. Там оказалась толстая пачка долларов. Девушка взяла себе сто долларов, потом лукаво посмотрела на Агзамова.
– Остальное я оставляю тебе!
– Мне? С какой стати?
– Ты на себя посмотри. Даже чучело огородное лучше выглядит. Тебе надо хоть одежду купить.
С тех пор как Агзамов попал в эту передрягу, у него не было ни секунды на размышления, обстоятельства были сильнее его. А он привыкший к рассудительности и рефлексии, привыкший обдумывать каждый свой шаг месяцами, всегда примерявший на себя образы литературных героев, вот уже сорок лет размышлявший над очередной строчкой своего так и не написанного романа, теперь только виновато промямлил:
– Да, наверное.
– Пошли.
Девушка подхватила его под локоть, и через некоторое время из магазина одежды Французского дома вышел шикарный господин и не менее шикарная девушка со своей обритой головой очень похожая на манекен.
– Ну, что гуляем? – кокетливо спросила девушка.
Поймав такси, они покатили в горы, чтобы как сказала девушка: «Расслабиться».
Агзамову самому стало интересно, кто он теперь – прежний Агзамов или судьба дает ему шанс отторгнуть себя прежнего и попробовать начать все сначала, как говорится с чистого листа. С другой стороны, ему было как-то не с руки, нереспектабельно находиться рядом со столь сомнительной личностью, как эта девушка. Ведь он совсем ничего не знает о ней, кроме того, что она, видимо, проститутка, и… почти воровка. Но она почему-то все деньги отдала ему, Агзамов по простоте душевной принял эти деньги (ведь ему же надо было одеться), но теперь он решительно не понимал, что с ними делать. И вообще, куда он едет и… с кем?
– М-м…э-э-э… простите, как вас зовут?
– А мы разве уже не на «ты»?
– Но я Вас совсем не знаю…
– А я Вас так, как будто целую вечность. Ты такой славненький, как медвежонок! Впрямь такой пушистый папусик!
– Фу, какая пошлость. Меня зовут Агзам Агзамович Агзамов…
Он ожидал, что она скажет: «Тот самый?», но девушка, видать, была далека от интеллигенции в третьем поколении.
– А меня Маша!
– Но ты же казашка!
– Какая какашка, я – Машка! Можно даже поласковей – Манька. Один дружок меня так и зовет «Манька-Обманка», а я что – я не возражаю. Как сказал другой мой дружок: «Женщина – другое имя соблазна»!
– Так ты казашка?
– Да что ты к этому так прицепился? Разве это так важно?
– Как «не важно»? Тебе безразлично, какой ты нации?
– Если честно, по барабану. Что это мне дает: виллу на взморье или беспроцентные кредиты?
– А что, обязательно надо что-то иметь со своей нации?
– А как же! В противном случае, зачем вообще нужно это дерьмо!
– Водитель! Остановите машину, я схожу!
– Нет, не останавливай! Сверни вон направо!
– Нет, езжайте прямо. Я вспомнил, куда мне надо. На Маркова-Аль-Фараби!
– Что ты там потерял?
– Не твое дело. Помалкивай, не то высажу из машины.
Маша благоразумно промолчала. В сущности, ей было все равно куда ехать. Она была из нынешнего постперестроечного поколения, которое никуда не спешило, ничего не хотело, ничем не увлекалось и, потому, получало все блага жизни даром.
Агзамов лихорадочно думал, как теперь ему быть. К Гадикову он так и не попал. Да и к другим, наверно, тоже не попадет. Ведь у него нет никаких документов. А без них ни в одно учреждение не пропустят, сейчас везде развели такую охрану, что только держись. Однажды даже в театральной проходной его обыскали, как террориста. Можно, конечно, позвонить, но он забыл подзарядить мобильник, а все телефоны там, в адресной книге. Значит, надо ехать не к сильным мира сего, а к кому-то из простых смертных, благо, к ним доступ есть всегда, в любое время суток. Это такое же дармовое удовольствие, как глоток воздуха, как пинок по собаке. Можно даже сказать, что еще проще, ибо не каждую собаку ведь пнешь, иная может и укусить… Нет ныне ничего дешевле простого человека, даже вода дороже, ведь ее приходится покупать, не из арыка же пить. Да, надо ехать к кому-то из друзей. Но все его друзья теперь важные шишки, у них та же охрана, ротвейлеры всякие. Сын в Сингапуре, с женой они в разводе, да и как скажешь женщине о таком? И тут он вспомнил об одном поэте, которому когда-то в бытность свою депутатом крупно помог, выбил ему квартиру уже тогда, когда тот, отчаявшись пробить себе путь в столице, собрался ехать домой, в аул. Это был колоритный парень – широкоплечий, широкоскулый, с квадратным дравидским подбородком, с размашистым разлетом бровей, только глаза были узкие и смотрели из-под очков очень внимательно, испытующе, иногда зло и недобро. Но в целом он был добродушен и особенно привлекал к нему его смех – раскатистый, роскошный, как сказал один заезжий русский писатель, смех голливудской кинозвезды. Смеясь, он запрокидывал голову с шевелюрой длинных иссиня-черных волос, рассыпанных по плечам, как у индейца. Он был так колоритен, в нем было столько пышущего здоровья, что как-то не замечалось, что он ходит на костылях, волоча за собой маленькие, как у подростка, паралитичные ноги. Агзамов заприметил его после первой же его статьи в республиканском литературном журнале. А когда они познакомились на одном из писательских застолий, он пригласил его к себе на работу. С тех пор они и подружились, сын великого писателя, сам уже сделавший себе громкое имя и самонадеянный парень из аула, который даже не замечал того, что он инвалид. Агзамову нравилось, что Айхан смотрит на него снизу вверх, с искренним почтением и обожанием. Однажды, когда Агзамов выдвигался в депутаты, недоброжелатели устроили ему обструкцию, тыча в неблаговидные факты его биографии, ведь он был трижды женат и не был членом партии. Надо было видеть тогда Айхана, как его это все возмутило! Он защищал Агзамова с яростью льва и такой убежденностью, что врагам оставалось только сдаться на милость победителя. Агзамов, конечно же, прошел в депутаты, а через несколько лет уехал послом в Индию. Каково же было его удивление, когда по окончании своей миссии, приехав домой, он стал видеть Айхана чуть ли не еженедельно по «ящику», а фото его не слезало с разворота самых популярных газет. Да, теперь многое изменилось – на телевидении свирепствовала реклама, город задыхался от обилия подержанных иномарок и совсем новеньких аляповатых джипов, неугомонные неоновые вывески звали в рестораны и казино, улица Саина стала чуть ли не официальным пристанищем проституток, в воздухе стоял запах крупных «безбашенных» денег и продажного секса. Причем этот запах стоял не только на улице, но и пропитывал самые высокие кабинеты. То ли оттого, что чиновники любили душиться и вынаряживаться в самые роскошные костюмы, то ли от безупречной побритости лоснящихся счастьем розоватеньких щек, то ли от всеобщей какой-то безвкусной напомаженности, – все эти упитанные, самодовольные мужчины казались самыми дешевыми продажными женщинами, которыми побрезговал бы самый последний шудра. Может, Агзамов не мог опомниться после Индии с ее четкой социальной структурированностью, но куда бы он ни зашел в Астане, все люди самых разных рангов и положений казались ему непристойно сексуальными и непристойно дешевыми, настолько дешевыми, что трудно было с ними здороваться. А здороваться надо было, ибо Агзамову нужно было пробиться на прием к 01-му, как тут величали хозяина этой страны. При этом Агзамычу казалось показательным это беспомощное ноль перед такой величественной единицей. Это сочетание цифр у него всегда ассоциировалось с дозвоном в пожарную службу, и это тоже было примечательно, поскольку всегда должен быть кто-то, кто организовал бы пожар, прежде чем звать службу тушения. Словом, 01-ый его не принял, и Агзамыч долгое время ходил, как пришибленный. И было отчего, ведь он привык, что он – государственная величина, Его Превосходительство, а тут на-те, – выбросили, как ветошь, и даже не посчитали нужным объясниться. Агзамыч стал приглядываться к людям и выяснил, что недовольных больше чем достаточно. Тогда он собрал своих старых друзей и организовал оппозиционное движение, которое вскоре превратилось в партию. Тогда-то ему и пригодился Айхан, ставший к тому времени новомодным властителем дум и кумиром нового поколения. Неожиданно он стал ярым западником и проводником постмодернизма в Казахстане. Его публицистика оставляла впечатление подожженной на глазах у зрителя пороховой бочки, философские статьи поражали каким-то инопланетным взглядом на вещи. Стихи и эпиграммы были по-римски циничны и язычески непристойны. Они сделали вместе много славных дел, в том числе открыли журнал, который Айхан возглавляет до сих пор. Поэтому Агзамыч и решил, что надо открыться Айхану и вместе решить как же быть дальше, как Агзамову вернуть свое былое агзамовское достоинство.
