Ознакомительная версия.
— Душа моя, Платоном кличут нашего конюха. А есть еще Клим. А почто тебе они?
Артемка с сомнением нахмурил лоб и уточнил:
— Батюшка, Платон никак не может быть конюхом. Про наших конюхов я в книжках ничего не видел.
Все сидевшие за столом расхохотались, а Кузьма Иосифович даже смахнул слезу умиления:
— Бог мой, так ты вот о чем толкуешь! Неужели тебе теперь уже интересна жизнь римских цезарей и греческих философов? — Артемка вежливо кивнул, и в глазах его родителей вдруг появилось какое-то новое выражение, оно сильно напоминало глубокое уважение, которое обычно испытывает взрослый человек к другому взрослому, если тот проявляет признаки недюжинного ума и сообразительности.
Итак, судьба Артема была предрешена: через совсем небольшое время он вполне осознанно и страстно захотел стать ученым, путешественником и первооткрывателем. Отец не стал препятствовать наклонностям сына и определил его в учебное заведение, где мальчику привили прилежание в изучении наук и насытили его жажду знаний. Страсть всей его жизни — география — была им изучена со всей тщательностью и усердием, какие могли быть у молодого человека, полагающего посвятить свою жизнь расширению границ своего Отечества. Он закончил учебу с большой золотой медалью, и семья гордилась его успехами. Маленький Артемка теперь исчез, а на свет появился Артемий Кузьмич, молодой ученый, жаждущий поскорее отправиться в свое первое кругосветное плавание. И этому суждено было случиться.
Русское географическое общество как раз снаряжало очередную экспедицию к дальним неизведанным берегам. Экспедиции в ту пору были частым явлением. И снаряжались они на деньги не только государства, но также на средства благотворителей, людей благородных и щедрых, понимавших важность эпохи, в которую им выпало жить.
И отец Артемки потихоньку от сына внес свою небольшую лепту в одну из таких экспедиций. Нет, не деньги были для него главным аргументом! Он был в меру просвещенным человеком и сознавал это, а хотелось ему большего. Хотелось, чтобы его сын свершил то, что не удалось свершить отцу в силу разных обстоятельств жизни. Хотелось ему, чтобы российские штандарты развевались далеко за пределами родной земли. И чтобы в одной из таких отдаленных экспедиций и его фамилия значилась в списках смельчаков. Но не тщеславие двигало им, а гордость. За старинное родовое имя, за смелого мальчишку, которого удалось вырастить именно таким, и за Отечество, которому всегда служили все истинно русские мужи.
Уже на излете был Золотой век Великих географических открытий, но все же оставались еще белые пятна на замшелых боках нашей планеты, и они ждали своих героев.
И юного выпускника за особые заслуги в изучении наук, и невзирая на возраст, в виде исключения, включили в состав экспедиции! Счастью юноши не было границ. Матушка промокала кружевным платком мокрые уголки глаз. Еще бы! Единственный сыночек, опора и надежда семьи — и вдруг уплывет на утлом суденышке в неизведанные страны. Вернется ли, бог весть? Было от чего заплакать.
Но сын успокаивал мать, объясняя, что не такое уж утлое суденышко их научное судно. И страны эти не вполне неизведанные. А были уже до него смельчаки, побывавшие в тех краях. И многие из них вернулись назад, к родным берегам. Утешил он мать или нет, то никому не ведомо, но решение его было твердым, и обратного пути не было.
Наступил день отплытия, и вся семья пришла провожать Артемку на пристань, туда, где стояли корабли, готовящиеся в дальний поход. Отец благословил сына на смелые свершения, завещал беречь честь фамилии, а матушка дала ему в дорогу маленький образок, который будет хранить её чадо в трудную минуту. Сестры троекратно поцеловали брата, и корабли подняли якоря и отправились на поиски неизведанных чудес. А земля большая, и чудес этих на ней никто не мог сосчитать. Никогда!
— Земля! Земля! Свистать всех наверх!
Юноша сидел на маленьком бочонке, разложив перед собой на грубом деревянном ящике свои записи. Он вел дневник с самого первого дня путешествия.
С утра было пасмурно, но к вечеру тучи стали светлее, окрасив небо в цвет мышиной шкурки, и видимость, несмотря на серое недоброе небо, была прекрасной. Артем рукой прикрывал тетрадь от соленых брызг, но это не всегда помогало, и тогда чернильные пятна расползались по странице.
Старый боцман посмеивался над ним, глядя, как этот мальчишка что-то там царапает перышком на листках бумаги.
— И чего это вы там все пишите и пишите, Артемий Кузьмич, — риторически поинтересовался боцман, набивая табаком очередную трубку и неторопливо раскуривая ее. Палуба размеренно качалась под его ногами, но он не обращал на это никакого внимания. Боцман плавал по всем морям, какие только были на этом свете, с двенадцати лет, и даже в самый жестокий шторм его коренастая фигура казалась приклеенной к палубе, так крепко он стоял на ногах. — Шли бы вы в каюту, там поспокойнее, и сырости поменьше, — дал боцман Артему дельный совет.
Но юноше не хотелось в каюту. Он любил сидеть на палубе, вдыхать этот терпкий океанский ветер, смотреть, как громадные водяные горы перекатываются друг через друга, поднимая и опуская их кораблик, словно детскую игрушку.
Ничто не пугало Артема — ни тяготы пути, ни постоянная качка и отсутствие твердой опоры под ногами. Уже который день только океан встречал его по утрам и провожал по вечерам, когда он, исписав добрый десяток страниц, уходил в свою каюту. Артем описывал все, что только встречалось на его пути. И каждодневный монотонный быт матросов, и вечно меняющийся пейзаж, который открывался ему на палубе — закаты и восходы, черные грозовые тучи и золотые с розовым утренние облака. Только в море можно увидеть такое буйство красок, особенно, если человек обладает натурой романтической и художественной.
Но не только романтика манила Артема. Он был готов к трудностям. Мыслями он был уже далеко. Там, где ждут его странные растения и звери, где есть новые, не исследованные никем породы камня и еще каких-нибудь неожиданных и непознанных до него веществ. Каких — он понятия не имел. Но горы прочитанных в детстве и отрочестве книг настойчиво твердили ему только одно: «Ты тоже можешь быть первым. И на твою долю хватит открытий и неизвестных доныне чудес».
Поэтому Артем был спокоен и каждый день раскладывал на деревянном ящике, стоящем на палубе, бумагу и перья. Он записывал все свои наблюдения, заносил в тетрадь каждое событие и даже записывал сальные шуточки и поговорки, которыми пересыпали свою речь матросы на корабле. Артем и не думал становиться писателем, но ему все было интересно. Он описывал каждую увиденную им мелочь просто так, из любопытства, из привычки к прилежанию и аккуратности. Еще это занятие скрашивало однообразие походивших друг на дружку дней.
Дневник его начинался так: «Мы отбыли из Петербурга сентября 26 числа года 1858. Слава богу, свершилось! Всего в экспедиции два судна, называемые корветами. Мой корабль именуют «Одеон», а второй — «Гроза». Я плыву к далеким берегам и до сих пор не могу поверить в свою счастливую звезду. В экипаже нашем помимо капитана есть еще три старших офицера и трое ученых — один этнограф и два горных инженера. Этнограф — очень занятная персона. Все зовут его Порфирьичем, и человек он очень приятный и общительный. Кажется, он в экспедициях не в первый раз, и его здесь все знают. А вот горные инженеры, напротив, держатся особняком и весьма высокомерны. Фамилии их Трофимов и Желобов. Общаются только друг с другом да еще с капитаном. Слышал также, как пожилого крепкого дядьку звали Степаныч. Он — боцман. Остальные — матросы, человек около сорока. Мне обязанности назначены несложные, но для обучения мореходному делу, по-видимому, весьма полезные. Я пока вяжу канаты, именуемые здесь концами. А еще заставляют сшивать парусину. Руки с непривычки устают, но времени свободного достаточно. Так что дневник вести можно сколько душе угодно, что я с удовольствием и делаю».
Потом шли каждодневные прилежные записи всего нового, что увидел Артем на корабле и вокруг него. Примерно через месяц он записал: «Прошли Гибралтар, и вот он, Атлантический океан. Зрелище грандиозное! Виват Российскому флоту!» Еще через пять недель они обогнули южную оконечность Африки и прошли мыс Доброй Надежды. И, что удивительно — все это время погода баловала экспедицию умеренными попутными ветрами и полным отсутствием неприятностей. Но, не зря говорят, что бывает затишье перед бурей. Случилось так и на этот раз. На траверзе Мадагаскара погода резко изменилась и вдруг спустила с цепи ураганы и ветры. Дождь хлестал с такой силой, что вода океана смешивалась с водой небесной, и теперь невозможно было отличить низ от верха. Огромные волны тяжелыми глыбами переваливались за бортом корабля. Уже который день вокруг, насколько хватало глаз, была только бушующая водяная жуть. Иногда, когда океан немного успокаивался, вода в нем становилась почти синей, как небо, но чаще она была свинцово-серой, похожей на мрачную набухающую грозой тучу.
Ознакомительная версия.
