Это был техник, который хотел узнать, когда он может прийти, чтобы попытаться вытащить кассету из видеомагнитофона.
Пока я говорил по телефону, аппарат опять перестал работать. Следующую попытку прервал почтальон.
Он принес новый каталог товаров. В нем была масса приборов, способных что-то облегчить, упростить и ускорить.
Я выбросил каталог в мусорный контейнер и снова включил аппарат.
На этот раз я увернулся от всех звездочек и треугольничков и даже одного коварного колечка, но, стремясь уложиться в отведенное время, так спешил, что палец у меня съехал и я нажал не ту кнопку. Прибор выключился, запищал и стал зловеще мигать красной лампочкой.
Я поборол в себе желание выбросить его из окна, а вместо этого упаковал и отнес назад в магазин. Там я попросил продавца привести прибор в действие.
— Легко, — сказал продавец, сразу приступая к делу. И у первой же звездочки остановился. — Ах да, это другая модель, — заметил он и продолжил.
Когда он споткнулся об очередную звездочку, я сказал ему, что отойду кое-куда.
Я пошел в аптеку и купил таблетки от головной боли. Набирая на клавиатуре цену, продавщица заблокировала кассу, которая начала сигналить. Звук, издаваемый кассой, был куда солиднее писка моего прибора.
«Сначала откройте крышку А и нажмите кнопку Л», — читала продавщица, глядя в инструкцию.
Я положил деньги на прилавок и вышел.
В коробке с лекарством от головной боли тоже была инструкция:
1. Откройте картонную коробку, потянув указательным и большим пальцами за крышку.
2. Откройте флакон, повернув крышку против часовой стрелки.
Читать дальше я не стал.
Я содрал крышку и проглотил таблетку.
Потом прочитал памятку о лекарстве.
Лекарство не имеет побочных действий. Но в отдельных случаях у отдельных людей может вызвать:
а) тяжесть в желудке,
б) нарушение координации,
в) головокружение,
г) сонливость,
д) утомляемость.
Меня удивило, что среди реакций на лекарство от головной боли нет головной боли.
Когда я вернулся к продавцу, прибор как раз пищал. Продавец, мокрый от пота, был в одной рубашке. Ему помогала коллега, которая смотрела в инструкцию и зачитывала отдельные указания. Читала она с выражением.
— Ты не пропустил пункт 12б, — отчитывала она коллегу.
— Ерунда какая-то, — ворчал продавец, склонившись над агрегатом, который должен был что-то облегчить и упростить.
Уходя, я услышал, как эти двое начали ссориться.
Я возвращался домой умиротворенный, даже немного сонный (побочная реакция г) и подумал, что может начаться незначительное головокружение (реакция в). Но меня это ничуть не беспокоило.
Чем дальше удалялся я от прибора, тем спокойнее и счастливее я становился.
По дороге я придумал, как должно выглядеть правильное руководство по эксплуатации:
1) выключите прибор,
2) выньте штепсель из розетки,
3) извлеките батарейки из аппарата,
4) инструкцию порвите и выбросьте,
5) не думайте о потраченных деньгах,
6) прилягте и почитайте,
7) тем самым вы сэкономите массу времени, нервов и энергии.
Я смотрел новости о событиях на Балканах, когда зазвонил телефон. Это был Нивлт. Он звонил из Праги. Я спросил, не надо ли мне перезвонить. Он ответил, что в этом нет необходимости, так как он теперь работает в аппарате правительства, откуда может звонить сколько захочет. Новость о госслужбе меня заинтриговала. Я поинтересовался, чем он занимается.
— Я работаю в отделе отдельных задач, — несколько загадочно сообщил Нивлт.
— А что это за задачи?
— Задачи по отдельным мерам, — сказал он, — продемонстрировав, что овладел формулировками чешского правительства настолько, что вполне бы мог быть его пресс-секретарем. Я подумал, что он сможет объяснить мне поведение своего начальства, и спросил, почему они не захотели помочь союзникам и отправить в Македонию хотя бы госпиталь.
— Непонятно, почему такая помощь была возможна в Кувейте, когда Чехия еще не была членом Атлантического союза, и невозможна сейчас, когда она туда вступила, — сказал я.
— Кувейт не Македония, — парировал Нивлт, проявив не только знание географии, но и блестящее владение языком чешской дипломатии.
Я ничего не понял, и он взялся рассказать мне, как старому знакомому, кое-что, что должно остаться между нами.
— В Кувейте мы помогли потому, что еще не были в НАТО. В этом заключалась наша тактика.
— До меня никак не доходит, — сказал я.
Нивлт дал мне понять, что моя продолжительная жизнь за границей привела к тому, что я утратил способность рассуждать по-нашенски, по-чешски.
— Нельзя смотреть на ситуацию наивными западными глазами, ты должен воспринимать ее как чех. А еще как славянин.
— Почему как славянин? — удивился я.
Нивлт тяжело вздохнул. И на меня посыпались вопросы. Я что, совсем забыл о своих славянских корнях? Я настолько переродился, что не помню об освобождении братской армией? Или у меня уже стерлись из памяти вдохновенные строки чешских поэтов от Челаковского до большинства членов бывшего Союза писателей? Я уже пал так низко, что мне ни о чем не говорят сказки, которые мы мальчонками с замиранием сердца слушали перед сном в своих кроватках? И я и впрямь забыл героев нашего детства Чурилу Пленковича, Илью Муромца, Душана Сильного? Все эти предания, мифы и легенды, которых, естественно, не понимают западные примитивы, но которыми, по счастью, буквально вскормлены и нынешние ведущие чешские политики?
Я заметил, что с каждым последующим вопросом голос у Нивлта наполнялся тем неподдельным умилением, которое отличает только с виду суровую, а в душе нежную и кроткую славянскую натуру. В какой-то момент я испугался, что Нивлт и вправду расплачется, а после, как доподлинный славянин, будет стыдиться, что не сдержался.
Но я забыл старую истину, что трепетного славянина ни при каких обстоятельствах негоже уязвлять бесчувственными, холодными аргументами, и в неподходящий момент прервал его душевный подъем пустячным замечанием:
— Я не понимаю, почему Чехия вступила в альянс, если не желает никак помогать своим союзникам.
Реакция на мое необдуманное поведение была молниеносной. Нивлт вмиг сменил тон. Куда-то подевалось умиление. Откуда ни возьмись явился неистовый славянский темперамент. Троекратно ударил Нивлт трубкой о стол дубовый, да так, что я отлетел от телефона. И тогда он в гневе праведном и с силой богатырскою как плюнул — да по межгороду. А потом засвистел, как Соловей-разбойник. Да так, что трубка задрожала. Да вскричал так, как умеют только наши добры молодцы, к чьим ногам скучающие капиталистку в западных кабаре падают сразу после первых тактов казачка.
Это был славный крик. Державный. О братстве. О малых, маленьких, малюсеньких, малипусеньких и совершенно беззащитных славянских народах и народцах. О верности нашим братьям, братцам и братишкам. И о властном, полицейском и агрессивном Западе.
Не скрою, что я, старый перерожденец, в эту минуту восхищался его благородным негодованием.
Когда же он немного остыл, то наконец-то поведал мне тайну о состоянии дел. Чехи-де никогда не повернут оружие против своих славянских братьев, с которыми их связывает многолетняя дружба со времен Варшавского договора.
— В Кувейте мы были для того, чтобы нас взяли в альянс, чтобы стать членами НАТО, — добавил он под конец.
— И все-таки я не понимаю, почему же чехи добивались членства, — повторил я.
Нивлт, засмеявшись, сказал, что моя наивность только подтверждает глупость Запада, который тоже проморгал чешскую тактику.
— Только став членами, только изнутри мы сможем наконец развалить эту вражескую организацию.
Всем известно, что искусство, чтобы выйти в массы, нуждается в рекламе. Это поняли и в нашем большом супермаркете и решили посодействовать.
Рядом с отделом, где продают пылесосы, стиральные машины и холодильники, установили небольшую сцену. На край сцены поставили стол с книгами, а посередине — два стула, на которые усадили двоих писателей.
Ведущий, вещавший в микрофон, был опытным продавцом, он каждую неделю рекламирует товары со скидкой. Две недели назад он демонстрировал завороженной толпе покупателей овощерезку, а на столе вместо книг лежала морковь с петрушкой. На прошлой неделе он посыпал ковер пеплом и скомканными бумажками, а вслед за тем чистил его пылесосом «Панасоник».
На этот раз задача у него была несколько непривычной. Тем не менее он бойко дефилировал в своем белом халате между двумя писателями. Они сидели каждый за своей стопкой книг, уставившись в пол, как бы стыдясь, что перевели столько бумаги, которую можно было пустить на ценники во время распродаж.
