В кабинете, как показалось Васе, было пусто. На стенах висели две картины — портрет угрюмого кавказца с седыми висками, одетого в королевскую мантию (Васе простительно — он не узнал ни покойного Аркадия Магомедовича, ни кисть Ильи Глазунова) и какой-то черный квадрат в стеклянной рамке. В конце кабинета стоял стол, за столом никого не было, и Вася шагнул вперед, полагая, что, пока он дойдет до стола, в кабинет все-таки кто-нибудь придет, но только бывший лилипут сделал первый шаг, как с ним поздоровался тихий писклявый голос, раздавшийся откуда-то справа. Вася повернул голову и увидел диван, на котором полулежал неприятного вида лилипут в шелковом халате.
— Здравствуй, Вася, — сказал лилипут. — «Сантиметров девяносто», — подумал Вася и тоже поздоровался.
Аркадия Магомедова не просто так хоронили по-русски безбожно. Свои отношения с Богом он много раз пытался сформулировать (и в тюрьме, и после), но единственное что понял — наказание в виде сына-урода он уже получил, поэтому о дальнейшем, наверное, беспокоиться не стоит. Мефодия он очень любил, и Кирилл (разницы между сыновьями было — два года) с раннего детства знал, что, хоть младший брат не растет, любой, кто его обидит — враг, а сам Мефодий — человек родной и любимый, и, что бы ни происходило в жизни дальше, Кирилл должен делать все, чтобы брат ни секунды не сомневался в своей полноценности.
Смерть отца обоих застала за границей, и обоих — в Америке. Кирилла — в Бостоне, Мефодия — в Майами. Что на похороны поедет только один брат — это не обсуждалось, но Кириллу было неприятно, когда в телефонном разговоре Мефодий вместо положенных слов сожаления первым делом спросил, как по-английски будет: «За мои же пряники я еще и пидарас». Пока Кирилл летел из Бостона в Махачкалу, он думал о том, не может ли случиться так, что брату захочется разделить компанию пополам вопреки завещанию отца, — в принципе, найдя себе сильных союзников где-нибудь в кремлевских коридорах или хотя бы в конкурирующих офисах, сделать это нетрудно, а в человеческих качествах Мефодия Кирилл к тому времени сомневаться перестал, урод он и есть урод. Но тревога оказалась лишней — младший брат будто и не заметил смерти отца. Вернувшись в Москву, подписал на имя брата доверенность на все действия от имени компании и продолжил в меру своего невеликого лилипутского аппетита проедать семейное состояние. А Кирилл, хоть и пытался, подражая отцу, оставаться в тени, быстро превратился во всерублевскую знаменитость — не так много на свете молодых, красивых и неженатых миллиардеров. Миллионы девушек и некоторые светские хроникеры ждали, что Кирилл в конце концов женится, но когда прошел год, а потом два, три и четыре, репутация холостяка стала важной составной частью имиджа главы «Времени», и стоило ему в очередном интервью, отвечая на дежурный вопрос, сказать что-нибудь вроде «Секс гуманизму не товарищ» или даже «Родное не трахают», по Москве с новой степенью оживленности начинали циркулировать слухи о том, что Кирилл Магомедов гей, а то и вообще ужасный извращенец. Кто- то рассказывал даже, что он за какие- то жуткие деньги снимает проституток, притаскивает их к себе домой, раздевает, сажает на рояль (почему рояль?) и, одной рукой играя советские песни, другой мастурбирует.
А про Мефодия никаких слухов почему-то не было, хотя он, конечно, их заслуживал — но, видимо, лилипут- миллиардер — это было слишком даже по меркам светской Москвы. Наверное, если бы в каком-нибудь таблоиде вдруг написали, что, оказывается, совладелец «Времени-капитал» - лилипут, никто бы не поверил в такую небылицу. Педофил, наркоман, фашист — ради Бога, но чтобы лилипут — глупость какая-то.
Мефодий, кажется, давно и сам привык быть глупостью, эта роль его вполне устраивала — так, по крайней мере, казалось и Кириллу, и прикрепленному к Мефодию в качестве помощника Славе, молодому отставному капитану ФСО, когда-то охранявшему патриарха Алексия, а теперь отвечавшему за бытовой комфорт Мефодия. Они часто разговаривали — Мефодий любил слушать истории из патриаршей повседневности, особенно — о том, как патриарх умирал на своей переделкинской даче. Слава с удовольствием рассказывал, а потом, отчитываясь перед Кириллом в его кабинете на предпоследнем этаже башни «Федерация», честно говорил, что все в порядке, никаких заговоров Мефодий не планирует и на богатство брата не покушается.
Он, черт подери, действительно не планировал заговоров, он искренне любил своего брата, а что характер у него вздорный — так вы поживите с таким ростом хотя бы несколько часов. Мефодий старался не думать о том, что будет с ним завтра, через неделю, через год, но когда, переключая каналы, наткнулся на Малахова, выкрикивавшего что-то о загадочно выросшем лилипуте, сразу позвонил Славе и велел найти этого выросшего и немедленно доставить его на Рублевку.
Пока Васю везли в Барвиху, Мефодий бегал по своему кабинету из конца в конец, и к Васиному приезду действительно устал, так что диван и поза — это было не нарочно, он в самом деле не мог стоять на ногах от усталости, ну и от волнения, конечно. Да, процентов девяносто, что вся эта история про рост выдумана от начала до конца, но если есть хотя бы один микроскопический шанс на то, что Вася в самом деле вырос за две недели, то он, Мефодий, вытрясет из этого Васи все его секреты и обязательно вырастет сам. Он никогда об этом не думал, но это действительно была самая великая мечта Мефодия Аркадьевича Магомедова.
Вася, конечно, не собирался выбалтывать секрет Карпова первому встречному, но первый встречный сам заговорил о деньгах, и Вася, на секунду зажмурившись, выдохнул: «Пять тысяч долларов», и сам испугался — сумма казалась ему фантастически большой. А Мефодий молча встал с дивана и молча же на детских своих ножках — топ-топ-топ — прошагал к столу, достал из ящика пачку — «Здесь десять» — и помахал ею перед Васей:
— Говори.
Вася рассказал все, что знает: фамилия Карпов, где живет и кем работает, не знаю, телефон сотовый такой-то, домашний такой-то, один укол в вену и диета, денег за укол не брал.
— Я могу идти?
— Деньги-то возьми, — протянул Мефодий пачку. Вася заметил, что его собеседник впервые за весь разговор улыбнулся — очень неумело почему-то.
Домашний адрес Карпова Слава узнал за полминуты, принес Мефодию распечатку и замер у двери в ожидании дальнейших указаний. Мефодий выгнал Славу жестом — я позову, мол. Понятно, что надо именно ехать, не звонить — мало ли как этот Карпов отреагирует на странный звонок от незнакомого человека, и мало ли что вообще у него на уме. По понятным причинам Мефодий в своей жизни видел слишком много кинофильмов, и очень хорошо представлял себе и сумасшедших маньяков изобретателей, одержимых идеей завоевания мира, и провинциальных чудаков, паяющих в гараже свой вечный двигатель (советским кино Мефодий тоже когда-то увлекался).
Уже через час Слава вез Мефодия в третье «Внуково», а через три часа Falcon 7Х с единственным пассажиром на борту приземлился в маленьком аэропорту на юге России - это был первый в истории аэропорта бизнес-джет, и у диспетчеров по этому поводу был накрыт праздничный стол с местным коньяком «Прасковея» — в ближайший месяц Мефодий, никогда до сих пор ничего о таком коньяке не слышавший, выпьет его столько, что в какой-то момент решит по возвращении в Москву обязательно купить местное коньячное производство. Но это будет потом, а пока Мефодия везет вызвоненный Славой сослуживец по ФСО — нет лучшей гарантии конфиденциальности, чем личные отношения. Этот парень (Мефодий так и не запомнит его имени) тоже когда-то охранял патриарха, но потом уехал в родные края и открыл транспортный бизнес, и сейчас, выполняя просьбу Славы, сам повезет Мефодия по нужному адресу. Не станем иронизировать по поводу того, что транспортный бизнес этого парня был не столько транспортным, сколько ритуальным — лексусовский катафалк в темноте вполне мог сойти за автомобиль представительского класса (тем более что это действительно представительский класс), а Мефодий, как и все лилипуты, был совсем не суеверным, и только посмеялся над тем, как в этих регионах все по-дурацки.
Кодовый замок в подъезде не работал, Мефодий шагнул в темноту, понял, что лифта здесь тоже нет, и сердито зашагал вверх по лестнице. В дверь звонил долго, ему открыл заспанный Карпов, и, пока Мефодий придумывал, какими словами начать разговор, хозяин сам, пригласив гостя в квартиру, начал звать жену и кричать, что вот, оказывается, лилипутское сарафанное радио работает, и Вася прислал своего друга.
— Он мне не друг, — зачем-то пробурчал Мефодий и, позволив принимающей стороне вытянуть из себя информацию по поводу Васи («да, метр шестьдесят или больше, цвет лица отличный, и сам веселый»), — наконец смог перейти к сути дела. Он знает, что Карпов обладает каким-то секретом превращения низкорослых людей в высоких, и хочет, чтобы такой же, как с Васей, эксперимент проделали бы и с ним. Он готов заплатить или даже, если Карпову интересно, обсудить с ним перспективы дальнейшего делового сотрудничества, в конце концов, у него, Мефодия, есть некоторые ресурсы для превращения гениальной идеи в прибыльный бизнес.
