Ознакомительная версия.
Вторую ночь она сама провела в кресле возле бабушки, временами задремывая, но утром совсем не чувствовала усталости. Похоронная церемония, растянувшаяся на полдня, показалась ей короткой. У дома, когда гроб вынесли, многие пожелали сказать прощальные слова, но говорили одно и то же: каким добрым и светлым человеком была Катерина Васильевна и как ее все любили.
Катя смотрела на людей, толпившихся у гроба, поставленного на два табурета, и думала с горечью, как все же мало она знала о бабушке, как мало и редко с ней разговаривала. А теперь и спросить о многих вещах было не у кого.
Виктория Никифоровна властно распоряжалась ходом церемонии, по всему было видно, что ей это и не впервой, и в утешение. Она же сунула Кате в руки тарелку с кутьей, завязанную в белый платок, скомандовала, когда отъезжать на кладбище, когда опускать гроб и закапывать…
Кате казалось, что все происходящее с ней уже было, хотя точно знала, что на похоронах отца и мамы было все по-другому, а на похороны дедушки она и вовсе не попала — была на практике за границей, и ее решили не вызывать. Но тут и деревенское кладбище с его разношерстными и наивными памятниками и крестами, и соседские старушки, и яркий июньский день — все это как будто бы уже было с ней, но как-то в стороне. Словно в старом кино.
Поминки тоже прошли по краю сознания, как будто ей кто-то рассказывал о них. Какие-то люди вставали с рюмками в руке, произносили речи, выпивали, за ними вставали следующие… Почти никого она тут не знала, но понимала, что ее знают все, исподтишка показывают на нее друг другу и, прикрыв рот ладонью, что-то рассказывают про ее жизнь, родителей, про то, что редко и ненадолго приезжала к бабушке.
«Молодые, они все такие, не помнят про стариков», — читала она по глазам шепчущихся. Хотелось сказать, что это не так, что она никогда не забывала бабушку, часто звонила и писала, посылала деньги, но все эти оправдания и ей самой казались жалкими и ничтожными. На самом деле бабушка жила все последние годы без нее, пока она решала свои многочисленные, казавшиеся важными и такие не важные сейчас проблемы…
Наконец, после очередной речи все как-то дружно встали и пошли на выход. Катя растерянно встала у стеклянной двери кафе, кивая и пожимая протянутые руки. Какой-то пьяненький дедушка долго обнимал ее, роняя слезы на свой пыльный пиджак. Две женщины гремели тарелками, собирая недоеденное со столов — все это было каким-то само собой разумеющимся. Катя машинально тоже стала было собирать со столов домашние скатерти.
— Вы не суетитесь, все сделают и без вас, — тихо сказал подошедший к ней Николай, вынимая из стиснутых пальцев кипу грязных салфеток, на которых бабушкиными руками были вышиты какие-то цветочки и вензеля. — Вы останетесь еще или сразу уезжаете? В смысле, в Питер?
— Я не знаю, — неуверенно сказала Катя, не очень хорошо сама понимая, что говорит. — У меня вообще-то отпуск, взяла с бабушкой побыть…
— Ну вот и хорошо, — ответил Николай. — Значит, до девяти дней останетесь.
— Да-да, конечно, — заторопилась Катя, только сейчас вспомнив, что положено еще отметить поминки и на девятый, и на сороковой день.
— Я зайду попозже, собаку покормлю, а то ее, наверное, и вчера не кормили? — полуспросил Николай.
Катя опять с удивлением вспомнила, что да, не кормила Жука, да и кошку тоже.
— А чем покормите? — беспомощно спросила она. — Наверное, надо им сухого корма купить, что ли?
— Не беспокойтесь, найдется чем, вон на тарелках сколько добра осталось, — слегка усмехнулся Николай. — Сухой они вряд ли будут, не приучены в деревне.
Жук сильно удивился, когда Сосед принес ему целую кастрюлю всякой всячины. Он уже было совсем приуныл, поняв, что и сегодня еды не дождешься. Сосед поставил на крылечке и блюдце с молоком — ясное дело, для Марианны.
Она тут же материализовалась из вечернего воздуха, покрутилась у блюдечка. Молоко она не любила, предпочитала сметану, но где уж было Соседу догадаться… Марианна без особого желания полакала молока, испачкав подбородок и фибриссы. Теперь придется целый час вылизываться, с неудовольствием подумала она, то ли дело сметана…
Жук ополовинил миску, уделив особое внимание колбасным шкуркам, хозяйственно прикинул, что и на завтра еще много осталось, носом задвинул миску подальше под сарай — а то много тут всяких ночью шляется, всех не накормишь! Почесал бока, раскидал попросторнее сено в будке и совсем уже было улегся на ночлег, как вдруг увидел в сумерках фосфоресцирующий кошачий взгляд.
— Тьфу ты, Мариванна, напугала, — взбрехнул он. — Чего тебе на ночь глядя?
— Все дрыхнешь? — вопросом на вопрос ответила кошка, внимательно оглядываясь по сторонам. — Ждешь, пока на улицу выкинут?
— Ну вот, — заныл Жук, — только поел в первый раз за два дня, спать собрался, тебе бы вечно настроение испортить! Может, еще не выкинут…
— Есть мысль, — заговорщицки прошептала кошка. — Надо бы обсудить…
— Давай! — загорелся Жук, уж в чем в чем, а в превосходстве Марианны по части мыслей и других подобных штук он и не сомневался. Умна, зараза!
— Внучку надо оставить здесь! — отрезала кошка.
— Это как это? — выпучил глаза пес.
— Замуж отдать, — сыто промурлыкала Марианна.
— Замуж? — обалдел Жук. — За кого это?
— За Соседа, — так же сыто продолжала кошка.
— Дак разве ж он женится? — свесил ухо Жук. — Он же… как это… холостяк?
— Да какой он холостяк! — возмутилась Марианна. — Женат был, сыну сейчас двенадцать лет. Только жена от него четыре года назад к другому ушла и ребенка забрала. Когда он на войне был.
— Да ну? — изумился Жук. — А Бабушка никогда не рассказывала.
— Вот еще, тебе не рассказывала, а я точно знаю, он сам при мне ей говорил, — высокомерно сказала кошка. — Правда, только один раз, но Бабушка ему тогда сказала, чтобы он не горевал, что главное — ребенок, его интересы.
— А у ребенка у нас какие интересы? — деловито спросил Жук. — Охота, рыбалка, футбол, велик?
Его любопытство было не праздным. Конечно, про охоту и рыбалку он сказал для красного словца. Дедушка, прошедший большую войну, был убежденным пацифистом, ни охоты, ни рыбалки не признавал и Жуку не разрешал охотиться. О радостях рыбалки пес знал только по опыту соседских ребятишек, которые часами сидели на берегу хилой деревенской речки с самодельными удочками. Жук, когда было свободное время, тоже посиживал рядом, с любопытством шевеля рыжими бровями, когда на берег вылетала серебристая рыбка. Весь улов составляли эти неказистые рыбешки-ротаны, которых ели даже не все кошки — Марианна, к примеру, брезговала.
Зато Жук был фанатом футбола, блестяще ловил любой, самый крученый мяч, если ему доверяли ворота. Беда была только в том, что мячик ему был нужен особый, спущенный или прокусанный — только так он мог схватить его зубами. Но деревенские ребята не хотели жертвовать своими мячами. А его собственный резиновый, подаренный когда-то Бабушкой и изгрызенный до состояния решета, уже отслужил и доживал свой век на почетной пенсии под крылечком. Но Жук не оставлял мечтаний о карьере знаменитого вратаря. Впрочем, он живо интересовался и техникой — велосипедами, мотоциклами, автомобилями, обгавкивал их, когда проезжали мимо, а когда получалось вырваться за ворота — долго бежал рядом, взрывая пыль на обочине и разглядывая сверкающие чудеса на колесах… Но благоразумно считал, что в автомотоспорте ему ловить нечего. А вот новый партнер по футболу…
— Болван! При чем здесь футбол? — зашипела Марианна. — Интересы, в смысле, чтобы не нервировать его и не рвать от матери к отцу и обратно. Что он уже привык к новому отцу, и не надо ему эти… стрессы устраивать!
— Вот и врешь! — радостно гавкнул Жук. — Сама говорила, стресс — положительный, то есть хороший!
— Сам врешь, — зашипела Марианна. — Стрессы, они и плохие бывают, отрицательные, понял!
— Ну-у, — удивился Жук. — Как это у них все сложно: то положительные, то отрицательные, башку сломаешь!
— Надо его на Внучке женить, вот что. Тогда она здесь останется и нас оставит! — авторитетно заявила кошка.
— Ну да, разве ж это просто — женить? — не поверил пес. — У них же как-то сложно все, не то что у нас. Или даже у вас, хоть вы и воете на крыше целый месяц, как идиоты, — не упустил он возможности подкусить кошку.
— Ф-ф-ф! — Марианна шлепнула по носу Жука лапой с отточенными коготками.
— Ой-ей-ей! — заскулил пес. — Чего дерешься, больно же!
— А ты не бреши ерунды, слушай лучше! — осерчала Марианна. — Внучка в доме еще побудет, поживет неделю-другую. Надо сделать, чтобы она без Соседа тут шагу не могла ступить. Они оба молодые, свободные, наверняка он девушку пожалеет, а она, если узнает его получше, проникнется… А там и влюбятся, возможно… Во всяком случае это для нас шанс, понял?
Ознакомительная версия.
