Меж тем Диана, собравшись с силами, вошла решительным шагом в комнату. Остановившись на пороге, она вытянула шею, как цапля, смешно вращая глазами. В измятом костюме, с растерянным лицом и взлохмаченными волосами она напоминала антиквара, забредшего сюда вечером в безуспешных поисках старой мебели, или даму из благотворительного общества, заглянувшую на огонек в не менее безуспешных поисках бедняков. «Утонченная, элегантная Диана Лессинг вдруг стала похожа на брюзгливого торговца», – подумал Лоик. И внезапно, как по мановению волшебной палочки, она наконец нашла смысл в их путешествии. Распетушившись, с глазами, горящими от возбуждения, которое не смогли приглушить даже сегодняшние приключения, она вцепилась Лоику в руку и сказала властным и в то же время заискивающим голосом:
– Посмотрите, Лоик, на этот стол! Именно такой я искала для Зизи Мапль! А эта хлебница! Шикарно! А эти часы просто вос-хи-ти-тель-ны! Как вы думаете, они продадут их нам? Как жаль, что этой прекрасной мебелью никто не пользуется! Ах, что за часы, я без ума от них!
– Вы ведь не сможете увезти их в Соединенные Штаты, – сказал Лоик, впервые показав свою практичность. – Может быть, лучше дождаться окончания войны…
– Как же здесь спокойно! Я нахожу, что здесь очень хорошо, – сказала Люс. – А ведь совсем недавно я так боялась! Вообще сегодня на меня напал такой страх!
– Как и на лошадей, – заметила Диана. – Даже не знаю, как мне удалось остановить их… если честно признаться!
– О Диана! Вы были великолепны! – сказала Люс с подлинным энтузиазмом, что заставило Диану горделиво распушить перья.
Лоик улыбнулся ей:
– Я, увы, ничего не видел! Вцепился в какую-то перекладину, меня почти выбросило из телеги, и я болтался как кретин, пытаясь забраться обратно. Совсем как Брюно. Не так ли, Брюно?
Но Брюно, с презрением разглядывавший комнату, только пожал плечами и ничего не ответил.
– Что это за история с американским чеком? – прошептал Лоик Диане, которая прошептала ему в свою очередь:
– На днях расскажу вам… если будете паинькой! Займемся сначала нашими хозяевами.
И она направилась прямо в сторону алькова, где сидела женщина, накладывая на ногу своему сыну какой-то странный компресс, основу которого, казалось, составляли земля и черноватая марля.
– Ему лучше? Какая ужасная рана! Вы знаете, этот милый молодой человек спас нас!
Затем, поскольку фермерша не двигалась и не смотрела на нее, Диана решила пустить в ход тяжелую артиллерию.
– Меня зовут Диана Лессинг, – сказала она, протягивая руку прямо под нос хозяйке, которая от удивления пожала ее.
– А это Лоик Лермит, Люс Адер и Брюно Делор. Мы очень сожалеем о том, что ворвались сюда, дорогая мадам! Мы очень сожалеем! Но, – она указала на Мориса, – без него мы бы погибли! Как и бедняга Жан… – добавила она. – Боже мой! – вскрикнула она, поднимаясь на цыпочки и размахивая руками. – Боже мой! Мы забыли о нем! Он по-прежнему в телеге?
– Мне кажется, с ним уже ничего не случится, – заметил сухо Брюно, через силу пожимая руку женщины, потому что все пожимали, а та, явно сбитая с толку, позволяла им это делать, не выказывая при этом никакого интереса, как, впрочем, и враждебности.
– А я – Арлет, – сказала она. – Арлет Анри. А это мой сын, Морис. А там – папаша, – сказала женщина, указывая рукой на кресло, стоявшее рядом с огнем.
Все повернулись туда, но так ничего и не разглядели, кроме старого одеяла.
– Может быть, мсье-дам хотят пить? – спросила Арлет. «Такое имя скорее подходит девушке легкого поведения, чем этой женщине с лицом в стиле Мемлинга»,[5] – подумала Диана. Потому что в обществе, в котором вращалась мадам Лессинг, было принято, что такие аскетические лица – всегда в духе Мемлинга; Боттичелли – значит, хорошенькие женщины, Босх – сцены кошмаров, Брейгель – пиры и снег, Ренуар – толстушки, Модильяни – худые женщины, а Ван Гог олицетворял собой гений и несчастное сочетание уха, моста и стула…
Четыре путешественника энергично закивали. Уже несколько часов, несмотря на сильные впечатления и неистовое солнце, они ничего не пили.
– Я бы с удовольствием выпила маленькую кружечку все равно чего.
Решившись приспособиться к обстоятельствам, Диана заговорила на языке хозяйки, что с ужасом отметил про себя Лоик.
– У меня есть пастис,[6] местная сливовая водка и, конечно, красное вино, – сказала Арлет без воодушевления и достала из буфета несколько стаканов и три бутылки без этикеток.
– А чего-нибудь безалкогольного у вас нет? – жеманно спросила Диана. – При такой-то жаре!.. Ну ладно, так и быть! После всех переживаний я отважусь попробовать сливовой водки, наверно, для здоровья она лучше всех остальных напитков…
– А я попробую красного вина, слегка разбавленного водой, если можно, – сказал Лоик, приглашая Люс выпить то же, что и он.
– Эх вы, слабаки!
Диана рассмеялась. Подняв стакан, она нахмурила брови, недовольная малым количеством его содержимого, и со снисходительным смешком выпила залпом знаменитую местную сливовую водку. Секундой позже она кашляла, отплевывалась и, спотыкаясь на широких каблуках своих спортивных туфель, быстро обежала вокруг стола, вытянув впереди себя руки и закрыв глаза, как ясновидящая, на которую снизошло вдохновение. Лоик перехватил ее в тот момент, когда она, закончив первый круг вокруг стола, пошла на второй, и силой усадил ее.
– Сливовая действительно крепковата, – признала Арлет.
Пока кашель Дианы затихал, Лоик справился о раненом:
– Как вы его лечите? Вы уже позвонили доктору?
– Здесь нет никакого телефона. Для дезинфекции я плеснула на рану немного сливовой и йода, затем приложила паутину с землей. Пуля не затронула кость и прошла навылет, значит…
– Паутину? От настоящих пауков?
Люс явно переживала за хозяина дома. Брюно нервно закурил и выпустил дым с видом Аль Капоне.
– И все это может очистить рану? – настаивала удивленная Люс.
– Ведь он же до сих пор жив, не так ли? – констатировала мать с несокрушимой логикой. – И вообще могу вам сказать, когда он был еще малышом, он все время падал и ранился обо все острое! Полюбуйтесь, что он натворил сегодня! И это во время уборки урожая! Нашел время! Представляете себе? Во время уборки!..
Диана, вытерев глаза, высморкавшись и восстановив дыхание, нагнулась под стол за своей сумочкой, но внезапно подняла голову к хозяйке дома:
– Боже мой! Арлет, сюда только что вошла курица! Посмотрите!..
Действительно, из-под стола показалась курица и мелкими шажками пересекла комнату. Но Арлет-Мемлинг, бросив равнодушный взгляд на Диану, и не пошевелилась, когда два других пернатых создания, кудахча, с озабоченным видом, зашли в соседнюю комнату. Сопереживание на лице Дианы сменилось неодобрением.
– Мне кажется, мы остановились у кроманьонцев, – сказала она Лоику.
А тот, едва справившись с первым приступом смеха, вызванным предыдущими фразами, начал борьбу со вторым. Тем более что Люс заинтересованно разглядывала кур; взаимоисключающие реакции Дианы и Арлет, должно быть, поколебали великое спокойствие, царящее в ее душе, и она, посматривая на птиц, взвешивала все «за» и «против». «Может быть, она хочет составить собственное мнение, насколько уместно здесь их присутствие», – подумал Лоик. Смех комком застрял в горле и душил его, заставляя щурить глаза и избегать чужого взгляда.
– Я дам вам супа, сыра, – сказала Арлет. – И может быть, яиц. Если эти суки снесли их!.. – добавила она, ко всеобщему удивлению.
Парижане взирали на нее с огорчением и изумлением, как смотрели бы на главу кабинета министров, назвавшего «лопухами» членов своего кабинета. И все трое опустили глаза, приняли непроницаемый вид, как будто услышали в разговоре ляп или неточность. Это доконало Лоика. Он впал в состояние транса, свесил голову, вцепился руками в стул; казалось, он сейчас взовьется метров на сто, но на самом деле он просто старался не упасть.
– Я так давно не ела супа, – заметила Люс с неожиданной меланхолией, которую быстро рассеяла Диана.
– Да, именно суп, но, может быть, протертый супчик, овощной! – сказала она успокаивающе.
При этих словах Лоик, семеня, выбежал из комнаты, ссутулившись и неразборчиво бормоча извинения.
– Это все нервы!.. Запоздалая реакция!.. Что это с ним приключилось?.. Свежий воздух ему не повредит… одиночество…
Ошибочным оказалось лишь последнее утверждение, потому что на телеге Лоик обнаружил труп бедняги Жана, о котором все забыли, и, к его стыду, даже это не могло сразу же остановить его смех. Наконец успокоившись, он вернулся в комнату.
– Вы забыли беднягу Жана на телеге!..
Вскрикнув от возмущения, испытывая угрызения совести, обе женщины встали, повинуясь чувству долга, но сразу же сели, не зная, как подступиться к этому делу.
– Нужно положить его в погреб, – сказал, очнувшись, раненый. – Моя мать покажет вам дорогу.
