Она подходит ко мне, встает за моей спиной и тянется к ноутбуку.
Я откидываю сандвич и крепко прижимаю к груди ноутбук. Лгунья из меня никакая, и я выпаливаю первое, что приходит в голову.
— Это видео ты не захочешь смотреть, Карла. Оно плохое. Кот умирает.
Мы несколько секунд шокировано пялимся друг на друга. Я шокирована, потому что я идиотка, и не могу поверить, что я это сказала. Карла шокирована, потому что я идиотка, и она не может поверить, что я это сказала. Ее рот прикольно, как в мультике, приоткрывается, а большие круглые глаза становятся даже больше и круглее. Она наклоняется, хлопает себя ладонями по коленям и смеется так, как я никогда прежде не слышала. Кто хлопает по коленям, пока смеется?
— И ты хочешь сказать мне, что единственное, что пришло тебе в голову, это видео с мертвыми котами? — Она снова смеется.
— Так ты знаешь.
— Ну, если до этого я не знала, то теперь точно знаю.
Она еще смеется, снова хлопая себя по коленям.
— Ох, ты бы видела свое лицо.
— Не так уж смешно, — ворчу я, злясь, что сдала себя.
— Ты забываешь, что у меня дома такая же ты. Я всегда знаю, когда Роза что-то задумала. Кроме того, вы, мисс Штучка, не так уж хороши в укрывании. Я вижу, что ты проверяешь свою почту и высматриваешь его в окне.
Я кладу ноутбук обратно на стол.
— Так ты не злишься на меня? — спрашиваю я с облегчением.
Она протягивает мне сандвич.
— Как сказать. Почему ты скрывала это от меня?
— Я не хотела, чтобы ты беспокоилась, что я снова грущу.
Она долгую секунду пристально смотрит на меня.
— Мне нужно беспокоиться?
— Нет.
— Тогда я не беспокоюсь. — Она откидывает волосы с моих плеч. — Ешь, — говорит она.
— Может он сможет придти к нам?
Я удивлена, что спросила, но Карла совсем не удивляется. Она даже не перестает стирать несуществующую пыль с моей книжной полки.
— Все подростки такие одинаковые. Дашь палец — всю руку откусят.
— Это нет? — спрашиваю я.
Она смеется.
Пробую еще раз.
— Это всего на полчаса. Он продезинфицируется, как мистер Ватерман, а потом…
— Ты с ума сошла?
— На пятнадцать минут?
— Нет.
— Пожалуйста, Карла…
Она прерывает меня.
— А я-то думала, что ты здорова.
— Так и есть. Я здорова. Мне просто хочется увидеть его…
— Не всегда мы можем получить то, чего хотим, — говорит она. Судя по ее решительному тону, я понимаю, что эту фразу она все время использует с Розой. Я могу сказать, она сожалеет, что сказала это мне, но все равно не говорит мне ничего другого.
Ее рабочий день закончился, она выходит из моей спальни и на полпути останавливается.
— Знаешь, мне не нравится тебе отказывать. Ты хорошая девочка.
Я спешу воспользоваться этим удобным случаем.
— Он продезинфициуется и сядет по другую сторону комнаты, далеко-далеко от меня, и только на пятнадцать минут. Полчаса, максимум.
Она качает головой, но не решительно.
— Это слишком рискованно. И твоя мама никогда не разрешит.
— Мы ей не скажем, — говорю я тотчас.
Она смотрит на меня пронзительным, разочарованным взглядом.
— Вам, девочкам, так легко лгать своим мамам?
Карла не поднимает эту тему до ланча двумя днями позже.
— А теперь послушай меня, — говорит она. — Никаких прикосновений. Ты на своей стороне комнаты, он на своей. Ему я сказала то же самое.
Я понимаю слова, которыми она выражается, но не понимаю, что она говорит.
— Что ты имеешь в виду? Ты имеешь в виду, что он здесь? Он уже здесь?
— Ты на своей стороне комнаты, он на своей. Никаких прикосновений. Поняла?
Я не поняла, но все равно киваю.
— Он ждет тебя на застекленной террасе.
— Он продезинфицировался?
Выражение ее лица говорит мне: "Да за кого ты меня принимаешь?"
Я встаю, сажусь, снова встаю.
— Ох, Боже правый, — говорит она. — Иди и быстро приведи себя в порядок. Даю тебе всего двадцать минут.
Мой желудок не просто переворачивается, он совершает сальто-мортале с натянутой проволоки без страховки.
— Почему ты передумала?
Она подходит, берет мой подбородок в ладонь и смотрит мне в глаза так долго, что я начинаю ёрзать. Вижу, как она обдумывает все, что хочет мне сказать.
В конце концов, она говорит:
— Ты заслуживаешь подарок.
Вот так Роза получает все, что хочет. Она просто просит это у своей мамы, у которой очень широкая душа.
Направляюсь к зеркалу, чтобы "прихорошиться". Я почти забыла, как выгляжу. Обычно я не смотрюсь в зеркало. Нет необходимости, так как никто тебя не видит. Мне нравится думать, что во мне поровну и мамы, и папы. Моя загорелая кожа теплого оттенка — результат смеси ее бледной оливковой кожи с его яркой темно-коричневой. Мои волосы густые, длинные и волнистые, не такие кудрявые, как у него, но и не такие прямые, как у нее. Даже мои глаза являют собой идеальное смешение — не азиатские, но и не африканские, а где-то между.
Я отворачиваюсь, а затем быстро смотрю обратно, пытаясь застать себя врасплох, чтобы получить более точное представление о себе, чтобы попытаться увидеть то, что увидит Олли. Стараюсь посмеяться, а потом улыбаюсь, приоткрыв зубы и скрыв их. Я даже пытаюсь нахмуриться, хотя надеюсь, что причин для этого не будет.
Карла, одновременно улыбаясь и поражаясь, наблюдает за моим кривлянием в зеркале.
— Я почти помню, какой была в твоем возрасте, — говорит она.
Я не поворачиваюсь, а разговариваю с Карлой в зеркале.
— Ты в этом уверена? Ты больше не думаешь, что это рискованно?
— Ты пытаешься меня отговорить? — Она подходит и кладет руку на мое плечо. — Все на свете — риск. Самый большой риск в жизни — не решиться на него. Дело за тобой.
Я осматриваю свою белую комнату, белый диван и полки, белые стены — все такое безопасное, знакомое и неизменное.
Я думаю об Олли, замерзшем от дезинфекции и ждущем меня. Он — прямо противоположное всему этому. Он не безопасный. Он не знакомый. Он в постоянном движении.
Он самый большой риск, на который я решаюсь.
От: Мадлен Ф.Уиттер
Кому: [email protected]
Тема: Свершившееся в будущем
Отправлено: 10 июля, 12:30
К тому времени, как ты это прочтешь, мы уже встретимся. Это свершившееся в будущем.
Застекленная терраса — мое любимое место в доме. Она почти вся из стекла — стеклянная крыша и окна от пола до потолка, которые выходят на нашу идеально постриженную заднюю лужайку.
Внутренняя отделка комнаты выглядит как декорация к фильму в виде тропического дождевого леса. Она заполнена искусственными тропическими растениями, похожими на настоящие и буйно растущие. Банановые и кокосовые деревья гнутся под тяжестью искусственных фруктов, повсюду гибискусы с искусственными цветками. Есть даже журчащий ручеек, который извивается по комнате, но в нем нет рыб — по крайней мере, настоящих. Мебель, белая и плетеная, состарена, будто стоит на солнце. Так как это должны быть тропики, мама включает вентилятор с подогревом, и комнату наполняет слегка теплый бриз.
Большую часть дней мне здесь нравится, потому что я могу представить, что стекло исчезло, и я нахожусь на улице. В другие дни я кажусь себе рыбой в аквариуме.
К тому времени, как я добираюсь до комнаты, Олли умудрился забраться на середину скалистой задней стены, цепляясь руками и ногами за расщелины. Он ощупывает огромный банановый лист, когда я захожу.
— Он не настоящий, — говорит он мне.
— Он не настоящий, — произношу я одновременно с ним.
Он отпускает ветку, но остается на стене. Для него лазание это то же самое, что для нас хождение.
— Ты там и останешься? — спрашиваю я, потому что не знаю, что еще сказать.
— Я подумываю об этом, Мэдди. Карла сказала, я должен держаться от тебя настолько дальше, насколько это возможно, и мне кажется, что ее не стоит злить.
— Можешь спуститься, — говорю я. — Карла не такая страшная, какой кажется.
— Хорошо. — Он без труда соскальзывает на пол. Убирает руки в карманы, скрещивает ноги в лодыжках и прислоняется к стене. Не думаю, чтобы я когда-нибудь видела его таким спокойным. Мне кажется, он пытается не напугать меня.
— Может, тебе стоит зайти, — говорит он, и до меня доходит, что я все еще стою в дверном проеме, держась за ручку. Я закрываю дверь, но не свожу с него взгляда. Он тоже следит за моими движениями.
После всех наших переписок мне казалось, что я его знала, но сейчас, когда он стоит напротив меня, мне совсем так не кажется. Он выше, чем я думала, и более мускулистый, но не крупный. Его руки поджарые и рельефные, а бицепсы заполняют рукава его черной футболки. Кожа его имеет золотисто-коричневый загар. На ощупь она была бы теплой.
