Рэмбо спросил, нужно ли изучать Шекспира, ведь тот был гомиком. В ответ на это Папаша обвинил Рэмбо в гомофобии и сказал, что не имеет ничего против голубых и розовых, и даже признался, что и сам не прочь оприходовать Мартину Навратилову.[11]
Выяснил, что Азия-Нкур, где произнес свою речь Генрих V, вовсе не в Азии, а во Франции, и никакой он не «Азия-Нкур», а «Азенкур».
14.30. Прослушивание в хор. Хотя считается, что в хоре поют одни лохи, это все равно лучше, чем кадетский корпус — там надо маршировать по полям в жару. Все первоклашки проходят прослушивание в хор. Дирижер хора, мисс Робертс так развосхищалась, услышав мой голос, что мне стало не по себе, и записала меня в дисканты (на школьном жаргоне в «мальки»). Главным у нас Джулиан, он солист-тенор. Потрепав меня по голове, он заявил, что обожает мой голос и возьмет меня под свое крылышко. (Если бы не последовавший за этим мерзкий смешок, меня бы это утешило.)
Единственный из наших, кого еще взяли в хор, — Саймон. Жиртрест почти прошел, но он пускает слюни, когда поет — на том и запоролся.
23.15. Рэмбо сообщил, что планирует запрещенное ночное купание и мы все приглашены участвовать (читай «должны»). Поспорив, мы согласились выслушать его план. Стоило ему упомянуть вооруженных охранников и их свирепых немецких овчарок, как среди участников наметился раскол (во главе отступников были Гоблин и я). Наконец Рэмбо пригрозил убить всех, кто струсит, и порядок был восстановлен. (Стоит ли говорить, что мы все струсили и решили ему подчиниться.) Рэмбо рассуждает так: если мы все пойдем купаться, это укрепит нашу дружбу. К тому же некому будет настучать на нас. Днем «икс» объявлена пятница.
Наблюдал за тем, как Верн разговаривает со своими туалетными принадлежностями. Оказывается, у всех предметов в его несессере есть имя. Я притворился спящим, но не мог не слышать его дикой болтовни. Неужели я единственный, кто подозревает о его безумии? Может, и я безумен, раз наблюдаю за ним? Пока он попрощался с каждым из предметов, прошло, как мне показалось, несколько часов. Наконец он выключил фонарик и уснул.
11.30. На уроке африкаанс впервые в жизни стал свидетелем избиения. Жиртрест, который все время пукал, так достал мистера ван Вуурена, что тот в ярости отхлестал его хоккейной клюшкой перед всем классом. Произошедшее шокировало меня. Жиртрест был храбр и перенес наказание даже не поморщившись. Это еще сильнее разозлило ван Вуурена, и он приказал Жиртресту остаться после уроков, а всем остальным задал двойную домашку.
После обеда читал «В ожидании Годо». Это пьеса про двух бомжей, которые живут в канаве и ждут парня по имени Годо, который в конце так и не приходит. Они знакомятся с клоуном Поццо и его рабом Лаки, которые приходят и уходят, потом приходят снова и наконец оставляют бомжей ждать дальше до бесконечности. Пьеса странная до чертиков. (Ирландский юмор?) Понятия не имею, зачем Папаша дал мне ее почитать.
В нашей спальне разразилась драка: Щука, спрятавшийся в потолочных балках, плюнул на голову Саймону, пока тот слушал плеер. Саймон накинулся на Щуку и укусил его за руку, на что последний достал швейцарский армейский нож и попытался проткнуть Саймону ногу. Лутули разнял дерущихся и дал обоим по три наказания тяжелым физическим трудом (мыть машину Укушенного и рубить дрова).
22.00. Последние приготовления для ночного заплыва. Гоблин предполагает, что каждого из нас ждет по четыре удара плетью, если мы попадемся. (У Укушенного репутация настоящего садюги. Видимо, мстит всему миру за свое трагическое столкновение со львом.) Верн пришел в ужас и стал вырывать волосы целыми клочьями.
05.30. Проснулся и увидел, что Верн опять меняет простыни. Притворился спящим. Я решил быть с ним вежливым. (Дядя Обри как-то говорил мне, что с ненормальными лучше во всем соглашаться.)
08.00. Увидел в газете маленькую колонку о папином появлении в суде. Вырезал ее (в том числе из всех газет в гостиной) и сжег в тостере в комнате старост. Вот о чем там говорилось (я переписал, прежде чем сжечь).
Суд магистратов. Дурбан.
Сегодня перед судом предстал Питер Эдвард Мильтон по обвинению в непристойном поведении. Он не признал себя виновным, и слушание отложили до 6 марта. Мильтон был пойман обнаженным на территории соседского дома. Судья Лейтон направил Мильтона на психиатрическую экспертизу в учреждение, название которого не разглашается.
Великолепно. Мой отец не просто чудак, как я думал, он еще и чокнутый! Почему у меня такое чувство, будто вокруг одни ненормальные? Говорят, первый признак сумасшествия — когда тебе начинает казаться, будто все кругом сошли с ума… (Меня это очень беспокоит.)
Кажется, я сломал тостер в комнате старост.
11.00. Из крикетной команды меня не исключили. Рэмбо взяли вместо Стивена Джорджа, получившего травму.
Перечитал «В ожидании Годо», и на этот раз пьеса уже не показалась мне такой бессмысленной. Более того, я даже смеялся в некоторых местах. Может, и впрямь у меня крыша поехала? (Когда заговорю сам с собой, надо будет что-то делать…)
Геккон в очередной раз вернулся из медпункта. Выглядит он, как обычно (гипс, перевязь, заклеенное пластырем лицо, нездоровая бледность). Когда встревоженный Бешеный Пес приблизился к нему с очередными извинениями, в глазах Геккона полыхнул ужас. Мне он обрадовался и поведал о своих приключениях во многочисленных больницах, клиниках и медпунктах.
01.15. Никто не спит — все готовы к ночному купанию. Бедняга Геккон хоть и отчаянно хныкал и шмыгал носом, все же был вынужден присоединиться к нам. Рэмбо настоял (низким угрожающим тоном), что «свидетели нам не нужны».
Вслед за Рэмбо мы вылезли через окно спальни и очутились на крыше часовни. Я боялся взглянуть вниз, во двор в двадцати футах под нами, и тихо шел по уступу, держась за резинку трусов впереди идущего Гоблина. Старая жестяная крыша громко скрипнула, когда на нее приземлился Жиртрест. Саймон держал одной рукой трясущегося от страха Геккона. Наш бесстрашный отряд крался по крыше к окну часовни. Жиртрест сумел протиснуться в окно лишь после того, как мы как следует его потолкали и попинали. В часовне было страшновато — горела единственная свеча. Я слышал биение своего сердца, а позади — тяжелое дыхание Жиртреста.
Рэмбо провел нас вниз по лестнице и по проходу к двери. Когда мы ползли мимо 134-летнего алтаря, он вскочил на кафедру, распростер руки, как папа римский, и провозгласил: «Леди и джентльмены, добро пожаловать в ад!» Геккон чуть не обделался со страху и попытался сбежать, но Верн вовремя схватил его и проскрипел своим безумным, как из радиоприемника с помехами, голосом: «Свидетели нам не нужны, Геккон».
Не знаю почему, но после этого мы все заржали. Даже Геккон не смог сдержаться и издал пронзительный писк, отчего наша истерика лишь усилилась. Вскоре и Верн зашелся неконтролируемым хохотом. Правда, было трудно сказать, смеялся он или плакал: по щекам его текли слезы, а все тело тряслось и содрогалось.
Когда мы успокоились, Рэмбо провел нас в чернильно-темный склеп под часовней. По понедельникам в склепе собирается школьное христианское общество (веселенькие христиане, хлопающие в ладоши), а еще тут живет школьное привидение. Вскоре никто уже не смеялся: мы ползли на четвереньках по шерстяному ковру к другой двери, которая выходит в розарий. Дальше нам предстояло перелезть через низкий забор и пробежать лужайку перед домом Глокеншпиля. В свете ущербной луны его громадный двухэтажный особняк был похож на громадное чудовище — прямо как замки в фильмах про вампиров.
Мы сгрудились под лимонным деревом в директорском саду, и Рэмбо провел последний инструктаж. Мы стояли в трусах, стуча зубами от страха. Ночь была темная, тихая и влажная; далеко на западе слышались раскаты грома над Драконовыми горами, нагоняя на всех еще больше жути.
Рэмбо прошептал «три, два, один», и мы бросились через футбольное поле (самый опасный участок нашей экспедиции) в кусты у грязного ручья (ручья, что течет вокруг школы). Затем перебрались через забор с колючей проволокой, и вдруг перед нами выросла запруда — мертвенно-спокойная и прекрасная в свете луны.
Один за другим мы прыгнули в прохладную воду (кроме Геккона, которому нельзя было мочить гипс). Мягкое глинистое дно хлюпало под ногами. Мы плавали в полной тишине, пока Бешеному Псу и Рэмбо не пришло в голову утопить друг друга. Это спровоцировало драчку с потоплением, в ходе которой все стали пытаться потопить соседа. Я почти утопил Саймона, а тот отомстил, продержав меня под водой минуты три.
