— Эй, побыстрее! — шипел Барт. — Я хочу домой!
Чего это он так перепугался? Ведь это я мог упасть с дерева. Раздался звон посуды и серебряных приборов. Горничная перекладывала их с подноса на стол. Только когда горничная вышла, женщина сняла с лица вуаль.
В полном одиночестве она принялась за еду. И тут снова послышался хруст моей ветки. Женщина повернула ко мне голову. Теперь я хорошо видел ее лицо. Я видел глубокие рубцы на ее щеках, которые приковали к себе мое внимание. Ее что, поцарапал кот? Мне внезапно стало ее жаль. Было что-то несправедливое в том, что она, такая богатая, ведет замкнутую, одинокую жизнь. Несправедливо казалось и то, как жестоко время украло ее былую красоту, следы которой еще хранило ее лицо. Когда-то она была так же красива, как моя мама, подумал я.
— Джори?..
— Ш-ш-ш…
Она продолжала вглядываться во тьму за окном, а потом быстро опустила вуаль.
— Кто там? — отрывисто спросила она. — Уходите, кто бы вы ни были! Если не уйдете, я вызову полицию!
Полиции я не желал. Я быстро спрыгнул на землю, схватил Барта за руку и потащил прочь. Он споткнулся и упал, как всегда, задерживая меня. Я рывком поднял его на ноги и побежал вперед, зная, что из страха остаться один Барт побежит быстрее.
— Джори! — кричал он, задыхаясь. — Не беги так быстро! Что ты там увидел? Расскажи мне, расскажи: там было привидение?
Хуже, чем привидение; я понял, что и моя мать через какие-нибудь тридцать лет будет так выглядеть. Если, конечно, дни ее продлятся так долго…
— Где это вы были? — потребовала ответа мама, загораживая нам путь.
Мы собирались незаметно проникнуть в ванную и помыться, прежде чем появляться в таком растрепанном виде.
— Гуляли в саду, — соврал я, чувствуя вину.
Она заметила это и стала еще более подозрительной.
— А на самом деле?
— Ну, так… ходили далеко.
— Джори, ты стал таким же лгуном, как Барт?
Я порывисто обнял ее и прижался к ее мягкой груди. Я понимал, что мне уже не по возрасту поступать так, но слишком велика была моя потребность в тот момент увериться в своей безопасности и домашнем уюте.
— Джори, милый, что случилось?
Ничего не случилось. Я даже не мог понять, что меня так расстроило. Я и раньше видел старых людей, например, мою бабушку Маришу, но она для меня всегда была старой.
В ту ночь мама явилась мне во сне, и была она светлым ангелом, спасшим человечество от старения. Я видел во сне двухсотлетних старух, которые выглядели так же красиво и юно, как и в свои двадцать. Все были молоды, все, кроме одной старой женщины, которая все качалась и качалась в своем кресле, одетая во все черное…
Ближе к утру ко мне прибежал Барт и залез в мою постель. Мы вместе с ним наблюдали, как наползает туман и скрывает из глаз деревья, траву, все признаки жизни; и мир за окном становится Мертвым.
Барт бормотал про себя:
— Земля полна мертвых людей. Мертвых животных и растений. И все это превращается в то, что папа называет гумус.
Смерть. Мой младший брат был одержим мыслью о смерти. Я всегда жалел его. Я чувствовал, как он в страхе прижимается ко мне, и мы оба смотрели на туман, ставший теперь частью нашей ежедневной жизни.
— Джори, никому я не нравлюсь, — пожаловался он вдруг.
— Ты неправ. Наши родители тебя любят.
— Нет. Они любят тебя больше.
— Это тебе кажется, потому что ты их мало любишь, и это заметно.
— А почему ты всех любишь?
— Вовсе не всех. Но я могу изобразить на лице улыбку и сделать вид, что мне все нравится, даже если это не так. Ах, Барт, лучше бы и ты научился делать приятное лицо, хотя бы иногда.
— Вот еще!
Он тревожил меня. Как тревожили меня те сдвинутые кровати на чердаке. Как то неуловимо странное, что происходило иногда между родителями и напоминало мне о том, что существует какая-то тайна.
Но я закрыл глаза и решил думать, что все происходит к лучшему.
ПОШЛА ОХОТА
Они глядели на меня, но не видели. Они не знали, кто я. Для них я был просто мальчиком, который садился к столу и которого надо было накормить. Мои мысли были во всех моих поступках, но они не потрудились прочитать их. Они не интересовались мной. Я продолжал ходить в соседний дом, куда меня пригласили однажды. И уж когда я был там, я старался произносить слова только правильно — для той старой леди.
Буду ходить туда один и ничего не расскажу Джори. Джори не нужны новые знакомства. Для него хватит его балетной школы, где все красивые девочки увиваются за ним. Ну, что же. А еще у него есть Мелоди — этого больше чем достаточно. А у меня — у меня нет никого… кроме родителей, которые совсем меня не понимают. Как только меня отпустили из-за стола, я быстро убежал в сад, чтобы Джори не успел доесть свой завтрак из оладьев, политых сахарным сиропом, и догнать меня. Поросенок, вот он кто… обжора, свинья!
День был жаркий. Солнце ярко светило. Чересчур ярко. Длинные тени на земле. Стена была такая высокая — проклятая стена! Будто она знала, что я к ней приближаюсь, и что я неуклюжий, а «они» не хотят, чтобы я ходил сюда, вот и устраивают мне трудности…
Двор был широк безобразно, и мои короткие ноги притомились, пока дошли. Как было бы хорошо, если бы у меня были такие же длинные и красивые ноги, как у Джори! Всегда я падал, всегда расшибался но не чувствовал никакой боли. Папа был удивлен, когда впервые это понял.
— Барт, — сказал он тогда, — твои нервные окончания, видимо, не достигают кожи: поэтому ты должен быть вдвойне осторожен, чтобы случайно не подцепить инфекцию. Ты можешь серьезно пораниться и даже не заметить. Поэтому всегда промывай свои раны водой с мылом, а потом обязательно предупреди маму или меня, чтобы мы сделали дезинфекцию. Потому что, если помоешь водой с мылом, убьешь всех микробов.
Интересно, куда они деваются: на небо, в рай, или вниз, в ад? И как они выглядят? Как монстры, сказал мне Джори, страшные, кошмарные монстры. Миллиард микробов уместится на кончике иглы. Вот бы мне глаза, как микроскоп.
Я еще раз оглядел ее двор и спрыгнул с решетки, на всякий случай закрыв глаза. Приземлился как раз в куст колючих роз. Еще раны, еще колючки, занозы — для моей коллекции. Еще больше микробов. Все равно. Я пригнулся к земле, прищурил глаза и старался высмотреть всех опасных, диких зверей в зарослях кустов.
Опасность! Позади того куста — тигр. Я поднял винтовку и взял его на мушку. Тигр стегал себя длинным хвостом и щурил желтые глаза, потом облизнулся.
Он думает, что заполучит меня на обед. Я нажал на курок. Бах! Бах! Бах! Ура! Упал замертво!
Перекинув винтовку через плечо, я продолжил путь по опасным джунглям, не обращая внимания на бело-рыжего котенка, который жалобно мяукал. Жалобно — это новое слово, надо его использовать. Папа дал нам с Джори список из семи слов. Это на неделю, и каждый день мы обязаны не меньше пяти раз использовать в разговоре сегодняшнее слово. Не надо мне пополнять запас слов. Я и так уже умею хорошо говорить.
В голову мне пришла мелодия. Это из того фильма, что я смотрел вечером по телевизору. Что-то о солдате, который шагает, шагает…
Шагая под эту мелодию, я красиво и небрежно нес винтовку через плечо, выдвинув вперед грудь — и дошел до двери, где позвонил громко и решительно в колокольчик.
Я так шикарно выглядел, что был уверен: старая леди будет удивлена. Что там врачи… танцоры… вот генерал при пяти звездах — вот это да! Ни у кого нет такого длинного имени: генерал Бартоломью Скотт Уинслоу-Шеффилд. Даже Джори Джанус Маркет Шеффилд — не так шикарно звучит. Я объявил свое государство в состоянии войны.
Думал, мне откроет тот старый скрюченный дворецкий, но открыла сама старая леди. Я видел ее несколько раз. Она держала дверь полуоткрытой, и длинный солнечный луч упал на пол.
— Барт? — прошептала она.
В голосе было и удивление, и счастье. Неужели она вправду так рада меня видеть? Да она же и не знает меня; мы просто виделись через стену.
— Как чудесно, Барт, что ты пришел! Я надеялась, что это случится…
— Отойдите, мадам! — скомандовал я. — Вы окружены моими солдатами. — Я сделал свой голос по возможности грубым. — Нет смысла сопротивляться. Предлагаю вам сдаться и поднять белый флаг. Другого выхода у вас нет.
— Ах, Барт, — глупо смеясь, проговорила она. — Так мило с твоей стороны было принять мое приглашение. Сядь рядом со мной и поговори. Расскажи мне о себе, о своей жизни. Расскажи: счастлив ли ты? А твой брат — он счастлив? Любишь ли ты своих родителей, нравится ли вам ваш дом и место, где вы поселились. Я хочу все о вас знать!
Я с громким стуком закрыл за собой дверь, как сделал бы любой настоящий генерал. Очень странно было, что ее ярко-голубые глаза смотрели на меня и улыбались, в то время как половина лица была закрыта проклятой черной вуалью. Все мои военные планы рухнули. Вуаль меня пугала и сбивала с толку.
— Леди, — заговорил я, вновь чувствуя робость и неуверенность, — Вы меня позвали вчера во дворе… вы сказали, я могу приходить, когда мне станет скучно… я убежал и пришел…
