— Слушай, может, пойдем куда-нибудь в тепло? — предложила Элли.
Никакой реакции.
Подавив нарастающее раздражение, Элли наклонилась, чтобы оказаться лицом к лицу с Лорин.
— Солнышко, что случилось?
Элли внезапно поняла, что никогда не виде ла Лорин Грегори несчастной, раздавленной, да и попросту грустной.
А ведь сейчас девушка выглядела именно так.
А еще Элли поняла, что за все свои двадцать пять лет не видела избитого человека.
— Что… Черт… что с тобой… — ахнула Элли, глядя на разбитую губу Лорин и синяк у нее под глазом. — Что случилось?
Лорин моргнула и опустила глаза.
Она ответила так тихо, что Элли едва разобрала слова.
А когда до нее дошел смысл сказанного, ее сердце сжалось.
— Я сама во всем виновата.
Эрин
Тогда
Законы времени, пространства и гравитации не властны над моей сестрой, и ей удается добраться до Лонг-Айленда всего-то через тридцать шесть часов после смерти Дэнни.
Мне еще предстоит узнать, что спешный перелет организовал мой отец. Связался по телефону с давнишним коллегой из министерства иностранных дел, тот связался с ирландским посольством в США, а те — с авиакомпанией.
Это лишь первый из его широких жестов, а сколько их еще будет! Люди, что пришли мне на помощь, тратят, похоже, неимоверное количество сил и времени.
Да, вам нужно кое-что знать о нас, сестрицах, носящих фамилию Кеннеди.
Мы появились на свет с черными как смоль волосами, зелеными глазами и бледной кожей. Внешне мы очень похожи друг на друга, а вот характеры очень разные.
Сначала родилась Таня, потом я.
Последней была Нив, наша младшая сестра.
В детстве, малышкой. Нив взяла в привычку по ночам перебираться в постель именно ко мне — видимо, потому что я была теплее Тани. Я обнимала ее, чувствуя на щеке жаркое дыхание. Так мы и лежали, пока не приходила мать и не относила Нив обратно в ее кроватку.
Время от времени, порой даже невольно, я вспоминаю, как трепещущие ресницы Нив щекотали мне щеку.
Раздается звонок. Ничего не соображая и едва держась на ногах, открываю дверь номера, рассчитывая увидеть перед собой в коридоре горничную. Некоторое время назад я проснулась, а потом заставила себя снова провалиться в забытье, хотя провела в постели более чем достаточно. У некоторых людей, когда в их жизни случается трагедия, начинается бессонница, и они глаз не могут сомкнуть. А у меня вот наоборот — не получается бодрствовать. Пробуждаясь, я возвращаюсь в реальный мир, чего делать не хочется. Когда же сплю… Как же хочется никогда не просыпаться!
В номере не прибрано. Я повесила на дверь табличку «не беспокоить», чтобы избежать навязчивого внимания обслуживающего персонала. И что же?..
Но вместо горничной передо мной Таня.
И хотя сестра буквально только что с самолета, выглядит она как супермодель, что, впрочем, характерно для нее. Волосы стянуты в конский хвост на затылке, на ногах дизайнерские туфли на высоком каблуке; шикарное платье дополнительно усиливает отпадное впечатление, которое она производит. Лично я, отправляясь за тридевять земель, предпочитаю легинсы и толстовки с капюшонами.
Таня заключает меня в объятья. Так мы и стоим обнявшись, долго-долго, кажется, целую вечность.
Последний раз так крепко, будто последний раз в жизни, мы обнимались пять лет назад в дублинском аэропорту, перед тем как я села на самолет и улетела в Штаты. Воспоминания о том, что случилось до этого, по-прежнему причиняют мне настолько сильную боль, что я стараюсь к ним не возвращаться.
— Ты надолго тут заселилась? — спрашивает Таня, стремительно переходя в режим «деловая леди».
— Не знаю, — отвечаю я и щурюсь, силясь вспомнить вчерашний разговор с портье за стойкой регистрации. — Вроде бы я заплатила за двое суток.
— Хочешь остаться подольше?
Если я отвечу утвердительно, сестра отправится в фойе и потребует заселить меня на неограниченное время, да еще и по тарифу со скидкой, и упаси бог дураку за стойкой вякнуть, что сейчас пик туристического сезона.
— Нет, — я качаю головой. — Завтра мне надо обратно домой. Приезжает мать Дэнни и…
— Она у тебя там жить не будет, — отрезает Таня.
— Как так?
— Эрин, солнышко, неужели ты хочешь изображать перед свекровью радушную хозяйку, поселив ее в той самой квартире, из которой», в которой Дэнни… — Таня запинается, в ее голосе боль. — Ты точно хочешь вернуться домой? Пока о тебе буду заботиться я. У тебя же квартира рядом, так? Слушай, я сейчас спущусь вниз и выбью номер для Глории.
Я уже собираюсь возразить, а потом сдаюсь. Таня права. Ну не могу я сейчас варить кофе и делать бутерброды маме Дэнни. Не могу позволить ей спать в нашей кровати, не могу перебраться на диван, обращенный как раз к окну. И мне претит сама мысль об уборке квартиры. За прошедшие полтора дня я ни разу не приняла душ и не почистила зубы. Не вижу смысла.
Таня вволакивает в номер чемодан исполинских размеров, после чего достает из мини-бара бутылку «Джек Дэниэлс», наливает мне двойную порцию, а себе водки. Когда она собирается добавить в водку колу, я спрашиваю:
— Таня, а где родители?
Она замирает:
— Ну, ты же сама знаешь, они боятся летать.
Мне словно заехали кулаком под дых:
Даже… даже сейчас?
Сестра лишь плечами пожимает.
— Из всех людей именно они… — начинаю я.
Таня делает глубокий вдох:
— Ты ведь сама прекрасно знаешь, какие у нас родители.
Еще бы. Знаю. И я уже догадываюсь, что именно они думают о том, как погиб Дэнни. Вплоть до недавнего времени католическая церковь запрещала хоронить самоубийц в освященной земле.
Родители не осмелились роптать на Всевышнего даже после того, что случилось с Нив, более того, они стали еще ближе к Богу.
И это очень занятно. Поскольку лично у меня создается впечатление, что Господь просто забил и на меня, и на моих сестер.
— Давай-ка помянем Дэнни, — Таня берет в руки свой бокал.
Я тянусь за янтарной жидкостью и собираюсь уже сделать глоток, как сестра добавляет:
— Вот же скотина эгоистичная!
От неожиданности я расплескиваю виски на себя.
— А что тут такого? — она смотрит на меня. — Я разве не права? Как он мог поступить так с тобой, с любимым человеком? Садись за руль машины, сорвись на ней с обрыва — пусть это выглядит как несчастный случай. Ну или я не знаю… Набей камнями карманы и утопись, возьми пистолет, иди в лес и вышиби себе мозги… А он обставил так, что ты все видела, Эрин. Сука он бессердечная.
Стоит хоть на миг прикрыть глаза, как я сразу вижу Дэнни: он перекидывает через ограду балкона одну ногу, за ней другую… Еще секунда, мы встречаемся с ним взглядами, и до меня доходит, что он собирается сделать.
Если бы я бросилась к нему, если бы что-нибудь крикнула — «стой!», например, или «нет!», — может быть, это что-то изменило бы?
* * *
Несколько позже Таня заказывает в номер еду — чуть ли не все, что имеется в меню: от драников и вафель до мороженого. Фактически под угрозой ножа я заставляю себя проглотить маленькую булочку. В конце концов Таня отказывается от настойчивых попыток меня накормить и снова переходит к делу.
— У него была депрессия? — спрашивает она.
— Нет — отвечаю.
— Ну, может, ты не догадывалась, а…
Не было у него депрессии! — рявкаю я.
Приходится оправдываться, и это так больно и противно…
—1 Что, не было никаких предвестников? — не отступает Таня.
Ну вот, приехали. Вопрос о предвестниках.
Я ими, между прочим, уже успела саму себя измучить.
— Нет. Не знаю. Ну… у него в последнее время было очень много дел… Он уставал… Хандрил.
У него были какие-то проблемы на работе. Но… Он строил планы на будущее. Понимаешь? На этих выходных мы собирались поехать путешествовать. Знаешь, как мы этого ждали?
Мы? Или только я одна?
