XII
Жара стала заметно спадать, но трещины сухой земли источали жар из самой своей глубины, прохожие жались в тень, охотно задерживались у квасной бочки, не спеша лизали мороженое. И уже не уходили из этого райского уголка, надеясь, что с началом заседания суда их еще и позабавят.
К открытию заседания собралось столько публики, сколько было в прошлое воскресенье, хотя рабочий день еще не кончился, пришли пока лишь домохозяйки да пенсионеры.
Юрьевна поздоровалась с Митей Соловьем и с Черновым, которые уже были за судейским столом, кивнула Титкову — тот сидел, сутулясь над своим котом, прикрывая его на боковой скамье. А прямо перед столом красовалась нарядная, будто явилась на праздник, губы подкрашены, глаза подведены, Клавка Маешкина рядом с Анькой Ветровой; сидел с серпом на коленях волосатый Монах.
Юрьевна заняла свое место за столом, раскрыла папку с бумагами, закурила и разрешающе кивнула председателю: можешь начинать, я готова.
Митя Соловей почему-то волновался, хрустел пальцами, но встал с напряженной решимостью. Видимо, что-то замыслил. Юрьевна насторожилась.
— Граждане истцы, ответчики, свидетели и присутствующие! — объявил Митя Соловей звонко. — Прежде чем начать разбор по обвинению в различных проступках и преступлениях кота Адама и его хозяина гражданина Титкова, я должен сделать признание, которое считаю важным не только для себя. — Помолчал, усмиряя волнение, и как прыгнул с обрыва в холодную воду: — Я нахожусь в близких интимных отношениях с Клавдией Васильевной Маёшкиной. Мы любим друг друга и, возможно, соединим свои судьбы, если Клавдия Васильевна поведет себя на суде и в дальнейшем с правдивостью, достойной ее невянущей красоты, ее смелости. К сожалению, вы знаете ее, граждане, не только с лучшей стороны, хотя ее достоинства, по моему мнению, крупнее и ярче недостатков…
Юрьевна зашлась кашлем от такой глупости, достала папиросу и закурила.
— Занести в протокол?
— Непременно, — сказал он, переводя дух.
Юрьевна покачала седой головой и посмотрела в «зал». Конечно, люди были ошпарены такой откровенностью. Все же знали, что Клавка Маешкина долго завлекала Митю Соловья, знали, что в прошлом году она наконец победила и Митя Соловей стал ее мужем на общественных началах, но ведь только на общественных. А сердитая его Варвара как же?
Косматый Монах удивленно наклонился вперед, выставив лопатой седую бороду, Анька Ветрова раскрыла вместительный жабий рот, ожидая подробностей о своей подружке, Витяй Шатунов с улыбкой вертел пальцем у виска, небритый Федька Черт что-то шептал своему рыболовному напарнику Ивану Рыжих, директор Мытарин, только что заглушивший мотоцикл, недоумевал, почему столько людей подозрительно молчат, глядя на стоящего за столом Митю Соловья, а Клавка Маешкина сидела с таким полыхающим лицом, будто ее высекли принародно или сообщили, что она выиграла по лотерее паровоз. Куда его, заместо самовара?
Юрьевна наступила под столом на ногу председателю — не молчи! — и он, встрепенувшись, закончил:
— Поскольку гражданка Маешкина выступает на суде не только как свидетельница, но и как истица, вы вправе считать меня пристрастным и можете не доверять разбор ее жалобы.
— Доверяем, — сказал Мытарин, пробираясь с тарным ящиком в передний ряд. — Это же открытое разбирательство, пожалуйста. Если сморозите не то — поправим. — И оглянулся: — Как, граждане?
— Доверяем! — заорали сразу несколько человек.
— А ответчики? Титков, ты ему доверяешь?
— Пускай. — Титков кивнул. — Вот только насчет Адама не знаю. Адамушка, ты не против? — И погладил лежащего на коленях кота по голове. Тот прикрыл глаза и замурлыкал. — Доверяет. Нам, говорит, один черт.
Митя Соловей обиделся, что его решительное признание, стоившее таких волнений, легко принято — могли бы серьезно обсудить, поговорить на тему любви и брака. Но в то же время он вздохнул с облегчением и еще крепче сжал руль заседания.
— Не вышучивайте дела, гражданин Титков, вы не на завалинке. Тише, граждане. Благодарю всех за доверие, но все же считаю необходимым передать на время функции председателя товарищу Чернову. — И сел, отодвинув папку с судебным делом Кириллычу.
Принципиальный.
Юрьевна ткнула окурок в чайное блюдце, служившее пепельницей, и склонилась над протоколом. За свою жизнь она написала таких и подобных им бумаг горы, стенографировала на самых разных заседаниях, совещаниях, собраниях, но работа в товарищеском суде была самой бестолковой и самой интересной. Здесь разговоры часто отражали самое жизнь, а не нормативные представления о ней. И человек тут виднее. Вот хотя бы Чернов. Старик ведь, недавний сеяльщик, плотник, крестьянин, а как просто принимает власть председателя. Не торопится, без смущения. Надел очки, раскрыл папку, нашел первое заявление, породившее это хлопотное дело. Потом навел очки на Маёшкину:
— Встань, Клавдя, и расскажи, как это кот умудрился причинить такой урон совхозу. Тридцать два литра сливок — это больше трех ведер. А ты, Юрьевна, запиши ее слова в протокол как есть на самом деле.
— Знаю без тебя, — осердилась Юрьевна. Промолчи, и каждый неуч помыкать тобой начнет.
Клавка готовно встала, оправила прилипшее к тугим бедрам платье и, не сводя любящего взгляда со своего Мити, призналась:
— В недостаче сливок виновата одна я как заведующая сепараторным пунктом. Насчет кота пошутила и прошу простить. За сливки совхозу уплачу, или пусть вычтут из получки. Здесь сидит наш директор Степан Яковлевич Мытарин, и у него я тоже прошу прощения. — Мытарин при этом показал ей кулак. — Простите, Степан Яковлевич, по дурости это, больше не буду. И ты, Андрон Мартемьянович, прости, зла я тебе не хотела. Вот, ей-богу, не вру!
— Ладно, — сказал Титков и отхлебнул из плоской фляжки.
Юрьевна подняла голову от бумаг и увидела, что опять все удивленно онемели: Клавка Маешкина, произведенная Митей Соловьем в Клавдию Васильевну, открыто признала свою вину — век этого не случалось. Что же это происходит, товарищи!..
— Молодец, — похвалил председателя Монах. — Если куры не заклюют, далеко пойдешь. Но ей все равно не верь: надует, ведьма.
— Молчал бы уж в тряпочку, — сказала Клавка. Чернов снял очки и откинулся на спинку стула:
— Ну что теперь с тобой делать?… Давай, Титков, ты первый: простишь ее или за клевету, за оскорбленье привлекем?
Титков не мог сразу ответить: запрокинув голову, пил из алюминиевой фляжки крепленый «солнцедар» под видом кваса. Судебные волнения все-таки столкнули его с трезвой стези, как он ни крепился. Паузу заполнил Монах.
— Дело тут не в бабе, а в мужике, — сказал он, помахивая серпом. — В бабе вообще дела нет, существо это природное, подчиненное. А подчиненные хорошо работают только при хорошем начальнике. Прости ее, Кириллыч, чего там.
Титков положил фляжку на колени рядом с котом и тоже свеликодушничал:
— Хрен с ней, пусть идет, знаю я их…
Все весело захлопали, Митя Соловей облегченно улыбнулся, а Клавка, прежде чем уйти готовить праздничный ужин любимому, тихонько посоветовала старой своей подружке Ветровой тоже признаться и уплатить за колбасу — всего-то шестьдесят рублей, не бери грех на душу. «Спешу и падаю», — с досадой прошипела Анька. И когда Чернов поднял ее, подтвердила прежние показания, которые дала Феде-Васе, и стала ругать Титкова и его кота, а заодно и хмелевцев, не понимающих душу работников торговли и общественного питания. Титков в долгу не остался, и Ветрова раскричалась еще пуще. Их перепалку Юрьевна записала кратко: «По вышеупомянутому вопросу ответчик и свидетельница обменялись нелестными друг для друга мнениями». Потом закурила и стала слушать.
— Мы хочем вас накормить-напоить, — кричала Анька, — а вам все плохо. Ваш Адам мышей давно не ловит, а собак гоняет да ворует у меня колбасу, а вы только и глядите за тем, как бы вас не обвесили. Какое же обвешиванье, если этот полосатый змей слопал. Вон и Матвей скажет…
С лавки поднялся краснощекий пожилой грузчик райпотребсоюза и сказал, что все правда, съел. Коты, они такие, сколь хошь съедят, лиходеи.
— Я осенью свинью колол, и когда гусак вынул и положил в таз, кот печенку съел. Я в это время тушу в сенях вешал, а он, значит, не зевал. Выхожу — а от печенки один кусочек остался, во-от такой, на погляд только. Фунта три была печенка, всю ее сожрал, лиходей.
Чернов в сомнении покачал головой, но посадил грузчика на место и спросил Аньку, не ел ли Адам сахар.
— Не ел. Чего не было, того не было. Я бы хруст услыхала.
— И вино не пил?
— Ваши насмешки оставьте своей Марфе. Где это видано, чтобы коты вино пили! А еще старый человек…
Чернов сделал ей внушение за непозволительный упрек, посадил и послал ребятишек за ее начальником Заботкиным — пусть он объяснит, как можно списывать на кота целый пуд краковской колбасы. Хотя на свете все бывает. В Ивановке вон на волков списали сорок с лишним овец, а волков-то давно уж нет, всех вывели, егерь здесь, он не даст соврать. Монах подтвердил: да, волков в Хмелевском районе сейчас нет, это правда. Чернов сказал ему спасибо, передал власть председателя Мите Соловью, и заседание двинулось дальше.
