— Мы обсудили все и решили, что просто не можем заставить себя пойти на скандал ради Тоёхико Савада. Исихара-сан, вы собираетесь лить грязь на Кикавата, так что, казалось бы, это ваше дело. Но у меня нет никакого желания копаться в этой грязи.
Танакадатэ, воскрешая свое прошлое летчика морской авиации, сделал это заявление с вежливой грубостью военного устава. И с твердым намерением больше не раскрывать рта плотно сомкнул губы. Танакадатэ прерывисто дышал, губы из красных стали лиловыми, почти черными, и на этих губах, напоминавших рану, появилась слюна, смешанная с кровью. Он прикусил их. Я заметил, что он весь дрожит. Меня испугал этот не молодой, но все еще фанатичный человек. Я испытал страх, до жути реальный, поднявшийся из глубин памяти, страх, сродни тому, который я испытал однажды еще в деревне, когда там буянили пьяные курсанты…
— Я тоже так подумала, — медленно и грустно, но в то же время стараясь казаться бодрой, хриплым голосом сказала актриса. Удивленные, мы молча слушали ее. Я слушал ее, пораженный тем, что меня принудил к этому голос Асако Исихара, в котором чувствовалась, я должен был это признать, «актерская сила». — Я тоже так подумала. Еще когда ко мне пришел с этим предложением смазливый секретарь депутата Савада, я сразу же так подумала. У меня еще тогда возникло сомнение, и я отказалась. Сразу. Я попросила секретаря так все и передать депутату Савада. Я чувствовала, что люди, дорожащие своим добрым именем, не пойдут на такое. Но мне так хотелось побывать во Флоренции и в Венеции, а депутат Савада обещал устроить мне такую поездку, и в конце концов я пошла на это грязное дело. Флоренция и Венеция, чувственная Италия освободят меня от противного ощущения грязи, в которой я вываляюсь, думала я, и я забуду обо всей этой грязи, будто вовсе ничего и не было. И я не хочу, чтобы вы и все эти люди возились в грязи… Ой, у вас губы в крови… Нет, я не хотела топтать цветы человеческого тела ни сегодня, ни завтра — никогда.
«Чувственная Италия… Удивителен мир слов этой актрисы», — подумал я без всякой связи с тем, что она говорила, готовый рассмеяться. Танакадатэ вынул из кармана неожиданно чистый, аккуратно сложенный платок и прижал его к губам. По-моему, он тоже был удивлен невозмутимой речью Асако Исихара. В нашем кружке воцарилась атмосфера доброго согласия, а может быть, в какой-то степени и соучастия.
— Что же вы собираетесь делать? — спросила Асако Исихара. — Я думаю, самое лучшее — бежать из этой студии. И все обойдется.
— Он и вы, Исихара-сан, постараетесь не попадаться на глаза сотрудникам студии, пока должна идти ваша передача. И мне, поскольку речь идет о нашей программе, — сказал Танакадатэ. — На мой счет можете не беспокоиться, я вас разыскивать не буду. Может быть, пойдете выпить в отель «Империя»? А когда все кончится, я вам позвоню.
— Что вы собираетесь делать?
— Прежде всего заменю программу. Один комикс, пятидесяти минут как не бывало. Пущу «Деда Альфа-альфа».
— О-о, это гораздо лучше всякого интервью… «Дед Альфа-альфа» — гениальный комикс. Блестящая работа отчаявшегося, изощренного, очень несчастного и грустного человека, абсолютно лишенного страсти, смотрящего на мир глазами ребенка. Помните новеллу о коте, который содрал с мышонка штанишки, смутив всех остальных мышей, а сам, воспользовавшись суматохой, украл овцу? Интересно, понимают ее дети? Как бы там ни было, телезрители будут нам благодарны.
Танакадатэ зло прервал Асако Исихара и сказал, обращаясь ко мне:
— Мне нужно еще побегать, чтобы все организовать. Иду убеждать, заставлять, делать комплименты, поносить. Но в конце концов я добьюсь своего. Через две минуты после начала раздастся звонок Савада. Никуда не денешься! Но я ему прямо скажу, что никто не захотел участвовать в его балагане.
Асако Исихара и я забились в уголок бара, где стоял телевизор величиной с собачью конуру, и взволнованно ожидали начала фильма. Мы пили разбавленное водой виски. Лицо Асако Исихара порозовело, и тогда она вдруг стала удивительно привлекательной, волнующей. «Да она и в самом деле чувственная женщина», — решил я, пьянея от общения с ней. До этого она казалась мне совершенно непривлекательной. Видимо, она умело пользовалась косметикой, и поэтому ее лицо еще не утратило живых красок. Правда, голос болезненной полноты звучал во всем ее теле, но немолодая актриса, не прислушиваясь к нему, спокойно пила виски.
— Я видела, как вы давали свидетельские показания. Я была рада, что вы им отомстили. Мне стало так по-настоящему жаль вас, что я даже плакала. Это было очень драматично и очень хорошо. Вы когда-нибудь достаньте пленку и посмотрите сами. — Подняв голову, она оповестила меня о воспоминании, которое относила к числу светлых. Это были первые ее слова, обращенные ко мне. А всю дорогу, пока мы ехали в машине Асако Исихара из студии в бар в новом здании отеля «Империя», и даже после того, как начали пить, мы все время молчали.
— Обязательно посмотрю, — согласился я.
— Я думаю, это действительно важно понаблюдать за собой в драматический момент. Такое редко удается. Я это говорю как актриса.
— Вы употребили выражение «чувственная Италия» — интересно, — сделал я ответный подарок за важные для меня воспоминания. — Италия, видимо, очень дорога вам, вы так интимно называете ее.
— Когда я употребила это выражение, я вкладывала в него самый чистый смысл. Я не имела в виду ничего дурного.
— Вы действительно согласились участвовать в этом скандале только потому, что очень хотели поехать в Италию? Или, может быть, еще и потому, что хотели отомстить?
— Я не собиралась никому мстить, — став вдруг серьезной, сказала Асако Исихара строго, как учительница непослушному ученику. — Я и Кикавата были любовниками почти десять лет. Но я никогда не могла отказать другим, когда они домогались. При этом особого желания я не испытывала, только тихую радость. Но Кикавата я любила, хотя в последнее время радости от встреч с ним не получала. Почему я пыталась покончить с собой? Как-то я сказала, что хочу расстаться с ним. Ему это было неприятно, но он, казалось, превозмог себя. Просто сказал: хорошо, хорошо же, прочтешь обо мне завтра в вечерней газете, и заплакал. Заплакал и сбежал по лестнице, скрылся в темноте. Моя спальня на втором этаже. Кровать под пологом стоила сто пятьдесят тысяч иен. Испугавшись, что Кикавата покончит с собой, я кинулась звонить по телефону предсказателю судьбы Такасима, бросилась искать Кикавата по всему Токио, в самых темных уголках нашего сада, бегала, звала его. Его нигде не было. На следующий день у меня поднялась температура и я лежала в постели, дрожа от страха. Вечером, незадолго до того, как должны были принести вечернюю газету, мне позвонила приятельница. Она вместе с мужем, спортсменом, была в бассейне в Принс-отеле и встретила там Кикавата с женой и детьми — он плавал там по-собачьи. Вот она мне и позвонила. Я плакала и кричала ей: «Врешь, врешь!» Но когда убедилась, что это правда, решила покончить самоубийством. Почему я решила убить себя? — мужчины так этого и не поняли. Просто я слабая женщина, и меня охватил ужас от того, что произошло — вот в чем все дело.
— Подлец Кикавата. Вам нечего стыдиться, — сказал я взволнованно. — Вы чувственная женщина. В том смысле, в котором вы употребляете это слово.
— Спасибо. Вы очень добры, — сказала, глотая слезы, Асако Исихара, неожиданно постаревшим, надтреснутым голосом.
Телевизор включили, экран начал светиться. Официанту, которого Асако Исихара, зная время нашей передачи, просила включить телевизор и который без напоминаний выполнил обещание, Асако Исихара, пробормотав что-то сквозь слезы, дала чаевые. Всхлипывая, она стала смотреть на экран. Взволнованный, я пристально, не сводя глаз, следил за ней. Она действительно была чувственной женщиной. И я даже начал испытывать к Кикавата ревность. К Кикавата, к остальным, которые ее домогались. Чтобы приободриться, я выпил еще виски.
На экране показались титры: «Легкие металлы Савада» показывают передачу: «Мажорные молодые люди Японии». Я весь напрягся. В следующую секунду, как непрошеные гости, запрыгали неряшливые надписи: «По техническим причинам вместо объявленной передачи предлагаем посмотреть фильм “Дед Альфа-альфа”. Просим извинения». После стремительной, бурной сцены, в которой участвовали хитрый кот, мышонок, рыба, полицейский, появился наконец дед Альфа-альфа. Он ссорился с алчным, жестоким эгоистом черным котом и недалеким, жирным полицейским. Персонажи чередовали свои положительные поступки с отрицательными, и самый жестокий черный кот в мгновение ока становился добрым и любвеобильным, а потом вдруг представал страшным обжорой.
Мы с Асако Исихара, забыв о нашей грусти, смеялись до слез.
Официант осторожно дотронулся до моего плеча. Телефон. Неохотно оторвавшись от экрана, я пошел к аппарату, телефон у них стоял рядом с кассой. Звонил режиссер.
