— Уже совсем пьяный Дамдыкай выболтал свои планы. Мы направимся по верховью Шеми через Хондергей, сказал он, и соединимся с повстанцами сайгырыкчи Сонам-Байыра, которые поднялись за благородное дело желтой религии в районе Чаа-Холя и Шагонара. Когда захватим эти места, наших воинов будут считать тысячами. — Мээрен сидел раскачиваясь, ноги калачом, руки в бока, как «богдо гэгэн». — Поглядим, кто станет тогда противиться новому хану Тувы!..
Шагдыржап поблагодарил Ензука.
— Понимаю, что тебе было тяжело. Но придется возвращаться. Мы должны знать о них как можно больше. Все, что узнаешь, передавай Лопсанчапу. Будь осторожен!
* * *
Несколько дней спустя по приказу ЦК я выехал в Чадан, где находилась часть революционной армии под командованием Достай-Дамбаа. Комиссаром у него был Пюльчун. В эту часть влились добровольцы Лопсанчапа.
Партийцы Чаданского района, служащие хошуна и сумонов, прослышав о бандитах, вооружились старыми дробовиками и еще до подхода наших регулярных войск укрепили позиции перед хошунским центром. Активных действий они не предпринимали, поскольку бандиты значительно превосходили их численностью и вооружением, но к возможному нападению на хошунный центр были готовы.
Между тем Дамдыкай сумел захватить Верхнее Чаданское хуре. О подробностях этой первой боевой операции мятежников рассказал Лопсанчапу Ензук.
…По существу, хуре незачем было захватывать, поскольку в нем находился сообщник Дамдыкая — камбы Соржу. И он, и преданные ему ламы ждали появления новоявленного сайгырыкчи, чтобы, соединившись, начать войну по-настоящему. Тем не менее Дамдыкай устроил демонстрацию. Его банда окружила хуре. Лишь после этого группа всадников с желтым знаменем устремилась в атаку. Впереди них на гнедом коне скакал сам мээрен в темно-синей кандаазы [86], перепоясанной желтым поясом. На левом боку сабля в черных ножнах, справа — маузер в деревянной кобуре, за плечом драгунская винтовка. Чуть поотстав от него, трясся в седле Чамзы-камбы.
«Атакующие» осадили коней перед шатром камбы. Дамдыкай несколько раз выстрелил в воздух.
— Приехали! Приехали! — закричали ламы.
Мээрен сидел на коне вполоборота, ожидая торжественной встречи.
Из шатра к нему спешила верхушка духовенства. Поодаль растерянно толпились простолюдины, прислужники, ламские ученики…
Один из верховных лам принял повод коня, другие подхватили Дамдыкая, понесли на руках к шатру, усадили на сложенный в несколько слоев цветастый ковер-олбук. Под руки — с меньшей почтительностью — привели Чамзы-камбы.
«Грозный повелитель» милостиво здоровался с ламами, едва касаясь пальцами простертых к нему рук.
— Красные зря бахвалятся, непутевые они негодяи, — снисходительно цедил он сквозь зубы. — Я за два дня овладел Шеми, Чыргакы, Чаданом и Хондергеем. Хем-Белдир для меня — пустяк!
В шапке из выдры с темно-коричневым чинзе — шариком высшего чина и одага — еще одним отличием, состоящим из павлиньего хвоста, вправленного в мундштук, Дамдыкай величественно поводил плечами. Со стороны казалось, будто кто-то дергает его сзади за ниточку, как куклу.
— Красные заняли Нижне-Чаданское хуре, ваше сиятельство, — докладывал ему Соржу, сложив пальцы у лба, склонив голову и глядя закатившимися глазами снизу вверх. — Из Хем-Белдира к ним идут войска.
— Чепуха! — оборвал Дамдыкай. — Со мной триста пятьдесят человек. Столько же дадите вы. На подходе отряды из Барыын-хошуна, Улуг-Хема, Хандагайты, Самагалтая… — Он сделал паузу и многозначительно произнес: — Я не говорю о силах, идущих из Монголии… Бог на нашей стороне. Стоит ли зря поднимать тревогу? Вы чувствительны, как женщины, и трусливы, как зайцы…
Камбы горестно вздохнул.
— Дело не в боязни, не в тревоге, а в правильной оценке силы врага. Вот за что я молюсь… Вы знаете, сайгырыкчи, я уже не молод и не люблю поспешности в выводах. Их преосвященство тоже знает, — он поклонился в сторону Чамзы.
— Охаай! — удовлетворенно кивнул мээрен. — Надо немедленно послать человека в Нижнее хуре, узнать, сколько там красных. Арестованных караульте хорошенько! Утром мы с ними побеседуем… Эй, Чарык-Карак, распорядись, чтоб усилили охрану хуре.
— У меня есть надежные люди, — Соржу придвинулся поближе к Дамдыкаю. — Переоденем их и разошлем. Араты лам ни в чем не подозревают. Узнаем, все, что нужно, узнаем!
— Прекрасно! Ламы — народ находчивый. Не зря они держат связь между небом и землей… Ну, я немного отдохну. — Он с наслаждением потянулся и зевнул.
Дамдыкай и его свита — Карма-Сотпа, Чарык-Карак, Томуртен, Оолакай, — придерживая маузеры, прошли в шатер.
Пока бандиты готовились пировать, Ензук уже мчался вниз по Чадану.
* * *
— …Разгромили магазин кооперации, растащили все товары и поделили между собой. Продавца расстреляли. — Ензук тяжело вздохнул. — Нельзя больше ждать! Надо свернуть им шею.
Взволнованный Лопсанчап заикался больше, чем обычно:
— Значит, г-говоришь, завтра они х-хотят п-принести наших товарищей в ж-жертву своему знамени? Ишь ч-чего захотели! Мы прибудем на рассвете. Ж-жди нас. И себя б-береги. Солнце еще высоко, езжай лесом. Ну, д-до встречи! Если обстановка усложнится, т-тебе там оставаться нельзя. Действуй по своему усмотрению.
Уже смеркалось, когда Лопсанчап и Дандар-оол прибыли в штаб Достай-Дамбаа и передали все, что сообщил наш разведчик.
Военный совет был непродолжительным. Командир расстелил карту на оттаявшей и подсохшей возле костра земле.
— Маадыр и Седип-оол с первым эскадроном направляются через Баян-Дугайский перешеек и Дунгурлуг-Тей вниз по реке Чадан. Я, Пюльчун и Шагдыр с основными силами наступаем по хребту Элезинниг-Хавак. Чаданские добровольцы наносят удар здесь, — он показал Лопсанчапу по карте.
Пюльчун наклонился.
— Мне кажется, остался открытым путь к отступлению бандитов на Хондергей.
— Верно, — согласился Достай-Дамбаа. — Сделаем так. Маадыр и Седип-оол возьмут чуть левее, а Лопсанчап с Дадар-оолом зайдут отсюда. Тогда бандитам некуда будет деваться.
Пюльчун улыбнулся и кивнул в знак согласия.
Уточнили, кто когда выезжает, во сколько должны выйти в район сосредоточения, условились о сигнале атаки — двумя ракетами.
— Последнее распоряжение. Ни в коем случае зря не стрелять. Никаких оскорблений и издевательств над пленными! Главарей банды брать живыми. Это указание ЦК. Пленных аратов разоружить и собрать в одном месте под охраной до особых указаний. Постарайтесь спасти наших товарищей. Задача ясна?
Ночь выдалась темная. Небо заволокло тучами. Над землей стлался сырой, холодный туман. Ехали молча.
К рассвету немного прояснилось, стало холодней. Эскадрон остановился на опушке леса перед большой поляной.
— Можно курить, — шепотом распорядился Маадыр-оол. — Только огонь прячьте!
Бойцы спешились.
Вдали в белесоватом предутреннем сумраке угадывались очертания хуре, проступая все четче с каждой минутой.
Неожиданно прискакал один из четырех дозорных, высланных вперед.
— Товарищ командир! Два бандита скачут в направлении хуре. Должно быть, заметили…
Маадыр-оол досадливо выругался.
— Продолжайте наблюдение! — приказал он.
— Подожди, — остановил бойца Седип-оол. Он что-то хотел сказать, но в это время над лесом вспыхнула россыпь белых огоньков. Ракета! За ней — вторая.
— По коня-ам! — скомандовал Маадыр-оол.
— …ня-ам! — эхом отозвался лес.
— Ры-ысью-ю ма-ааарш!
Обтекая поляну, эскадрон устремился вперед. Под копытами звонко лопались льдинки.
Маадыр поднес к глазам бинокль, но уже и так можно было различить конников Достай-Дамбаа и Пюльчуна, охватывающих хуре с севера.
Бандиты подняли беспорядочную стрельбу. Они предприняли попытку контратаковать, но, убедившись, что им не прорваться, поспешно отошли и засели за глиняными оградами. Сдаваться они не собирались и стреляли отчаянно.
Чтобы не нести лишних потерь, ревармейцы и добровольцы Чадана наступали в пешем строю. Все теснее сжималось кольцо атакующих. В их рядах появились первые раненые…
— Пятеро убиты! — доложили командиру.
Достай-Дамбаа приказал младшему командиру Байкара Кок-оолу скрытно подобраться к одной из церквей и бросить внутрь дымовую шашку. Кок-оол подполз к самому входу и уже бросил шашку, но в это время сидевший наверху лама выстрелил и тяжело ранил его. Густой дым выкурил бандитов из церкви, и они выбегали с поднятыми руками, с привязанными к стволам винтовок белыми лоскутками, прося о пощаде. Поняли бессмысленность сопротивления и остальные защитники хуре.
