Мяч ввели в игру. Температура была около десяти градусов, на вечернем небе — ни облачка, но ветер довольно сильный. Он дул с запада со скоростью семнадцати миль в час, а при порывах — и тридцати. Может быть, ветер помешал Фавру. Он четырежды отдавал неточный пас.
— Я тебе говорила, он выложится до конца, — четыре раза повторила Дорис, пряча лицо под капюшоном.
Перед игрой, когда представляли участников матча, толпа шумно приветствовала бывшего тренера «пэкеров» Майка Холмгрена. Фавр и Холмгрен обнялись посреди поля. (Даже Патрик Уоллингфорд обратил внимание, что стадион «Ламбо» расположен на пересечении улицы Майка Холмгрена и Винс-Ломбарди-авеню.)
Холмгрен вернулся в родные края вполне подготовленным. Вдобавок к неточным пасам, Фавр дважды терял мяч. На трибунах даже засвистели — редкий случай для стадиона «Ламбо».
— Болельщики «Пэкерз» обычно никого не освистывают, — заметил Донни Клаузен, тем самым доказывая, что сам-то он не свистел. Донни наклонился поближе к Патрику; желто-зеленая краска лишь подчеркивала явные признаки дебильности. К убийце орла, впрочем, всегда относились как к слабоумному. — Мы все очень хотим, чтобы Дорис была счастлива! — угрожающе прошептал он Уоллингфорду.
— И я тоже этого хочу, — ответил Патрик.
«А что, если Отто застрелился потому, что не смог сделать миссис Клаузен счастливой? Что, если это она вынудила его совершить столь страшный шаг? Как-нибудь намекнула ему? Наверное, у меня предсвадебная горячка, раз в голову такие мысли приходят!» — думал Уоллингфорд. Впрочем, у него не было сомнений: уж его-то самого Дорис Клаузен запросто способна довести до самоубийства, если он когда-нибудь ее разочарует.
Патрик обнял Дорис правой рукой за узкие плечи, притянул к себе и чуть сдвинул назад ее капюшон. Он хотел всего лишь поцеловать ее в щечку, но она повернулась и поцеловала его прямо в губы. И он почувствовал, что ее холодное лицо мокро от слез, хотя она тут же снова спряталась под капюшоном.
Фавра вывели из игры, заменив его Мэттом Хасселбеком, когда до конца последней четверти матча оставалось меньше шести минут. Миссис Клаузен повернулась к Уоллингфорду и сказала:
— Поехали отсюда. Не стану я смотреть на этого новичка.
Кто-то из Клаузенов заворчал, что они уходят, но ворчанье было вполне добродушным; и даже на дебильно раскрашенном лице Донни расплылась улыбка.
Дорис вела Патрика, держа его за правую руку. Они поднялись обратно к ложе прессы, и знакомый Дорис, чересчур фамильярный молодой человек атлетического сложения, пропустил их внутрь. Этот парень был достаточно мощным, чтобы оказаться одним из запасных игроков или бывшим игроком. Дорис словно и не обратила на него внимания, но, когда они с Уоллингфордом подходили к лифту, ткнула пальцем в сторону этого парня, стоявшего возле бокового входа в ложу прессы, и спросила:
— Видел его?
— Видел. — Парень по-прежнему чересчур фамильярно им улыбался, хотя миссис Клаузен так ни разу и не повернулась в его сторону.
— Так вот, это и есть тот тип, с которым мне не следовало спать! — отчеканила Дорис. — Теперь ты все обо мне знаешь.
В кабину лифта набились спортивные комментаторы, в основном молодые ребята. Они всегда уходили, чуть-чуть не дождавшись конца игры, чтобы успеть занять лучшие места на пресс-конференции после матча. Почти все они, конечно, знали миссис Клаузен: хотя она занималась продажей билетов, но иногда выдавала и пропуска для прессы. Комментаторы тут же потеснились, освобождая для нее место, и Дорис наконец скинула свой капюшон, потому что в лифте было тесно и душно.
Говорили то же, что и всегда говорится после проигранных матчей:
— Дорого обошелся им этот промах… Холмгрен знает Фавра как облупленного!.. Дотсона заменили, а что толку! Надо же, всего второе поражение «Пэкерз» за тридцать шесть игр на «Ламбо»… самый похабный счет с тех пор, как «пэкеры» облажались в Далласе в девяносто шестом… тогда было двадцать один — шесть…
— Ну и что? Какое значение имел тот матч? — возмутилась миссис Клаузен. — Мы же в том году суперкубок выиграли!
— Ты на пресс-конференцию идешь, Дорис? — спросил кто-то.
— Нет, сегодня не пойду, — сказала она. — Сегодня у меня свидание.
Комментаторы заахали и заохали. А кто-то даже присвистнул. Спрятав свою ущербную руку в рукаве пальто и надвинув на глаза шапочку Отто Клаузена,
Патрик мог быть уверен, что его никто не опознает. Но старина Стабби Фэррел, с давних времен подрабатывавший поденщиной для их новостного канала, все же его углядел.
— Ребята, да это ведь наш бедолага! Привет, старик! — заорал Стабби. Уоллингфорд кивнул в ответ, сняв наконец шапочку Отто. — Тебя что, с работы поперли или как?
В кабине лифта вдруг стало совсем тихо; комментаторам страшно хотелось услышать ответ Уоллинг-форда. Миссис Клаузен опять стиснула его руку, и Патрик повторил то, что сказал Клаузенам:
— Я просто не хотел пропустить этот матч. Репортерам его ответ понравился. Особенно — Стабби Фэррелу. Хотя он тут же задал Уоллингфорду следующий вопрос:
— Это все мудак Уортон?
— Нет, это Мэри Шаннахан, — сказал Уоллингфорд, информируя таким образом и всех остальных. — Ей просто хотелось заполучить мою должность. — Миссис Клаузен улыбнулась ему, давая понять: уж она-то прекрасно знает, что именно хотела заполучить Мэри Шаннахан.
Уоллингфорд надеялся, что теперь кто-нибудь из них (может быть, Стабби) скажет: ничего, мол, все знают, какой ты хороший парень и отличный журналист. Но комментаторы тут же переключились на футбол, и снова посыпались воспоминания об исторических матчах и знакомые клички игроков и спортивных комментаторов, которые отныне будут преследовать его до могилы.
Наконец двери лифта раскрылись. Репортеры бросились рысью вокруг стадиона: чтобы попасть в раздевалку той или другой команды, надо было выйти на улицу, где уже стало по-ноябрьски холодно. Дорис с Патриком тоже вышли из-под окружавшей стадион колоннады и молча проследовали на автостоянку. Температура успела сильно упасть, но Уоллингфорду было даже приятно прикосновение холодного ветерка к разгоряченным щекам и ушам; шапку он снял и шел, держа миссис Клаузен за руку. Было, наверное, около нуля, пожалуй, немного подмораживало, но казалось еще холоднее — видимо, из-за ветра.
В машине Дорис сразу включила радио; после ее замечания на стадионе Патрик удивился, что она хочет послушать трансляцию матча. Семь раз «Пэкерз» теряли мяч — столько же, сколько в матче против «Атланта Фэлконс» одиннадцать лет назад.
— Даже Ливенс промазал? — недоуменно воскликнула миссис Клаузен. — А Фримен? Сколько мячей он принял? Может, два паса за всю игру… А мог бы и до десятиярдовой отметки дойти!
Мэтт Хасселбек, новый нападающий «пэкеров», успешно закончил свой первый матч в НФЛ — в двух из шести попыток он продвинул мяч на 32 ярда.
— Ух ты! — насмешливо воскликнула миссис Клаузен. — Ишь как разошелся!
Финальный счет был двадцать семь—семь в пользу Сиэтла.
— Все равно было здорово! — сказал Уоллингфорд. — Мне страшно понравилась вся игра! И еще мне понравилось быть с тобой.
Он расстегнул ремень безопасности и улегся на переднем сиденье рядом с Дорис, положив голову ей на колени. Повернулся лицом к панели приборов, а правую ладонь положил ей на бедро. Он чувствовал, как бедро ее напрягается, когда она нажимает на газ или отпускает педаль и когда переносит ногу на тормоз. Она нежно погладила Патрика по щеке и тут же ухватилась за руль обеими руками.
— Я люблю тебя, — сказал Патрик,
— Я тоже постараюсь тебя любить, — сказала она. — Правда, постараюсь.
Уоллингфорд понимал: это самое большее, что она может ему сказать. На лицо ему упала ее слезинка, но он сделал вид, что ничего не заметил, лишь предложил немного повести машину — зная, что она откажется. (Кому охота ехать в машине, которую ведет однорукий?)
— Ничего, я вполне могу вести, — тихо промолвила Дорис. И прибавила: — Сейчас мы едем к тебе в гостиницу, на всю ночь. А с маленьким Отто побудут мои родители. Ты с ними завтра утром тоже увидишься. И с Отто. Они уже знают, что я выхожу за тебя.
Свет фар встречного автомобиля мельком осветил салон их холодной машины. Если миссис Клаузен и включила обогрев, то он не работал. Стекло дверцы с водительской стороны было приспущено. Дорога оказалась почти пустой — большинство болельщиков оставались на стадионе «Ламбо» до самого конца матча.
Патрик решил было сесть и даже пристегнуть ремень безопасности. Ему хотелось снова увидеть ту гору угля на западном берегу реки. О чем говорила ему эта гора — может быть, об упорстве?
А еще Уоллингфорду хотелось увидеть отсвечивающие в темноте телевизионные экраны. Похоже, все телевизоры в городе были включены — шли последние минуты игры, и никто, конечно, не выключит телевизор, пока не закончится послематчевый анализ с комментариями.
