Ознакомительная версия.
А вдруг Тоби даже не дали заехать домой, а отвезли прямо в аэропорт и посадили в самолет, улетавший в Англию ближайшим рейсом. Или он собрал вещи и переехал на другую квартиру, и теперь я никогда его не найду. Или, допустим, в полиции его избили и бросили в камеру в темном подвале. Или случилось уже совсем страшная вещь. То, о чем даже не хочется думать…
— Нет, — сказала я вслух, вырвала из тетради листок и смяла его в кулаке. Потом попробовала позвонить Тоби еще раз. И снова никто не взял трубку.
Я могла бы назвать сотню причин, почему я позвонила Тоби в тот субботний вечер. Хороших причин, убедительных. В которые очень легко поверить. Я волновалась за Грету. Вот самая лучшая из них. Я боялась за Грету. Я запаниковала. Были еще и другие причины. Я с ходу могу привести еще не один десяток. Но в глубине этого нагромождения притаилась одна, о которой мне страшно задумываться. Которая донимает меня по ночам, не давая заснуть. Которая постоянно присутствует рядом, наряженная в волчью шкуру. Скалит острые зубы.
Мне очень не хочется верить, что это и была истинная причина. Что я позвонила Тоби в отместку за все те мучительные воскресенья, когда я напрасно ждала звонка. За все те воскресенья, которые, как мне теперь уже ясно, Финн проводил с Тоби. Я позвонила ему потому, что мне было больно думать о том, как Финна, наверное, смущали мои постоянные, неуклюжие заигрывания. Позвонила потому, что иногда мне казалось, что я прямо слышу, как они смеются. Надо мной. Глупой, наивной дурочкой. Я ничего не знала про Финна и Тоби — смешно! Я влюбилась в родного дядю — обхохочешься, правда. По ночам я лежала в кровати, и у меня в ушах звучал смех Финна. Такой красивый, такой светлый смех. Словно Финн проглотил солнце. Я позвонила Тоби из-за этого смеха. Мне хотелось, чтобы этот смех не умолкал. Мне хотелось, чтобы он умолк навсегда. Я совсем не ревнивая. Так я всегда говорила. И всегда в это верила.
Но, возможно, я ошибалась. Возможно, я как раз очень ревнивая. Может быть, мне хотелось, чтобы Тоби услышал волков, живущих в темном лесу моего сердца. Может быть, в этом и был смысл названия. Скажи волкам, что я дома. Может быть, Финн все понимал. Как всегда. Можно сразу назвать им адрес, где ты живешь. Потому что тебя все равно найдут. От волков никуда не скроешься.
Я уже начала думать, что, может, мы с мамой не такие и разные на самом-то деле. Может быть, наши сердца мало чем отличаются друг от друга. И может быть, Тоби досталось худшее из двух сердец. Я говорю «может быть», хотя точно знаю, что так и есть. Я знала, что он помчится в лес, если я его попрошу. Я знала, что это опасно. Но я также знала, что Тоби сделает все, чтобы сдержать обещание, данное Финну.
Сначала я верила, что позвонила ему по хорошим причинам. Но с каждым прошедшим днем — днем без Тоби — я понемногу теряла веру. Я начала понимать правду.
В ту ночь я не спала. Каждый час я потихоньку спускалась на кухню и звонила Тоби. Но он по-прежнему не брал трубку. Я слушала длинные гудки и представляла, как в квартире Финна звонит телефон. В темноте, среди грязных тарелок и разбросанных в беспорядке вещей. Звон плывет среди книг, над турецким ковром — так настойчиво ищет уши, которые его услышат.
— Ну что, есть новости? — спросила Грета, усаживаясь за мой столик в школьной столовой. Раньше она никогда не садилась со мной. Это было так непривычно — и очень приятно.
Я покачала головой.
— Он появится, точно тебе говорю. На, возьми, — она протянула мне половинку сандвича.
— Спасибо, не хочется.
— Тебе надо хоть что-нибудь съесть.
Я опять покачала головой.
— Не могу.
— Джун, ты ни в чем не виновата, понятно? — сказала Грета. — Он уже взрослый, самостоятельный человек.
— Он очень болен. — Я чуть не проговорилась, что обещала о нем позаботиться. Но это касалось только меня. И никому об этом знать не надо.
— Все будет хорошо, — сказала она, положив руку мне на плечо. Как иногда делают девочки. Другие девочки, настоящие.
Среда. С тех пор как я в последний раз видела Тоби, прошло уже четыре дня. Я себя ненавидела.
Я нашла в телефонном справочнике номер полицейского участка. Позвонила и попросила соединить с офицером Геллски. Когда он взял трубку, я сказала, что мне хотелось бы узнать — чисто из любопытства, — что стало с Тобиасом Олдшоу после того, как его увезли от нашего дома в субботу вечером.
— Вы — друг мистера Олдшоу? — спросил Геллски.
Я не знала, что отвечать. Мне не хотелось нечаянно сказать что-нибудь, что могло повредить Тоби, но глубоко в душе все кричало: Да, я его друг! И мне ужасно хотелось произнести это вслух. Мне хотелось сказать полицейским, что Тоби на самом деле мой лучший друг. Что у меня нет друга лучше, чем Тобиас Олдшоу. Но, конечно, я этого не сказала. А сказала вот что:
— Я сестра Греты Элбас. Мистер Олдшоу был хорошим другом моего дяди. Я с ним немножко знакома.
Он помолчал пару секунд.
— Ну, тогда ладно. Мы собирались задержать его до утра, но… — Он опять замолчал, и я прямо чувствовала, как он раздумывает, продолжать ему или нет. — Твоя мама… ну, в общем, она сказала, что у него этот, ну, СПИД, и, если по правде, нам хотелось быстрее от него отделаться.
— Значит, вы его отпустили?
— Он весь горел. У него был жар. И, как я уже говорил, если бы не этот СПИД, мы бы задержали его на какое-то время.
Говоря о болезни Тоби, офицер Геллски все время называл ее «этот СПИД», а мне слышалось: «Эта гадость».
— Так вы его отпустили?
— Мы вызвали ему «Скорую», и его увезли в больницу.
— А в какую больницу, не знаете?
— Не знаю, по правде сказать. С этим его СПИДом и всеми делами… вероятно, его повезли сразу в город.
— А можно узнать, в какую больницу?
— Да, сейчас. — У него был громкий голос, и мне было слышно, как он обращается с вопросом к кому-то в той же комнате. — Да. В больницу Белвью. Я так и думал, что его повезут сразу в город из-за этого СПИДа.
— Из-за СПИДа, — сказала я.
— Да, я так и сказал.
— Просто СПИД, а не этот СПИД.
— Ладно, малышка. Как скажешь.
Я позвонила в больницу и попросила соединить меня с Тоби, назвав его полным именем, которое постоянно вертелось у меня в голове с субботнего вечера, когда я услышала его в первый раз. Тобиас Олдшоу. Это имя скорее подходило какой-нибудь знаменитости, а не скромному человеку-невидимке, у которого нет никого в целом мире. Никого, кроме меня.
Мне сказали, что он сейчас недоступен. Назвали номер палаты — 2763 — и попросили перезвонить позже.
— Что значит «недоступен»? — спросила я.
— Не знаю. Я пытаюсь перевести звонок, но он не берет трубку, — сказала медсестра. — Может, его увезли на анализы. Может быть, он спит. Перезвоните позже.
— Но с ним все в порядке? Да? Он у вас значится как пациент.
Мне было слышно, как медсестра перебирает бумаги.
— Да, его имя значится в регистратуре. Перезвоните позже.
Мама взяла билеты на все представления «Юга Тихого океана». Мы с папой ходили только на первый спектакль, но мама хотела посмотреть все. Мама с Гретой вернулись домой около половины десятого. Грета приняла душ и переоделась. Родители посмотрели вечерние новости и пошли спать. Я тоже пошла к себе, дождалась, пока папа не захрапит, и осторожно спустилась вниз.
Я вытащила телефон на улицу через заднюю дверь, присела на корточки под окном Греты и набрала прямой номер палаты Тоби, внутренне приготовившись к тому, что он опять не возьмет трубку. Я уже столько дней тщетно пыталась ему дозвониться, что мне уже как-то не верилось, что Тоби ответит. Но он ответил.
Сначала я не расслышала, что он сказал. У него почти не было голоса. Он кашлянул, прочищая горло, и повторил уже громче:
— Алло?
— Тоби?
— Джун?
— Ой, Тоби, я так рада…
— Я все испортил, да, Джун? Прости меня.
— Вы еще передо мной извиняетесь?! Это мне надо просить прощения. Я втянула вас в такое… Вы как себя чувствуете? Вы, наверное, меня ненавидите.
— Что ты, Джун! Нет, конечно.
— Я не знала, что вы в больнице. Не знала, что с вами произошло.
— Я не мог позвонить тебе домой. После всего, что случилось…
— Вы зря так решили. Очень-очень зря. Мне очень жаль. Как вы там? Вы заболели? Что с вами сделали в полиции?
— Со мной все хорошо, — ответил Тоби, но, судя по голосу, ему было плохо. Голос был хриплым и напряженным, как будто Тоби из последних сил сдерживал кашель. — Ты сама-то как? И Грета?
— У нас все в порядке. Не волнуйтесь за нас. — Я сидела, накручивая на палец завитой телефонный шнур. Накручивала и раскручивала обратно.
— Хорошо. Это хорошо.
Мы замолчали, и я подумала, что мне еще никогда не было так сложно разговаривать с Тоби.
Ознакомительная версия.
