Ознакомительная версия.
Пока Кристина включала лампы, Дена ее как следует рассмотрела. Она была совсем не такой, как представляла себе Дена. Старомодное серое платье, жемчужные бусы. Дена почему-то ожидала увидеть блондинку поярче, попестрее. Женщина была сдержанна в речах и манерах. Она казалась моложе своего возраста и до сих пор была очень привлекательна.
Кристина села напротив и задала неизбежный вопрос:
— А теперь скажи, где Марион? Как у нее дела?
Будучи хорошим интервьюером, Дена хотела дать ей побольше поговорить, прежде чем раскрыть карты, и ответила вопросом на вопрос.
— Сколько прошло времени с тех пор, как вы виделись?
— О-о, много. Мы как-то потеряли друг друга… — Она не закончила предложение, потому что тут до нее впервые дошло. — Погоди-ка… Мне знакомо твое лицо. Ты Дена Нордстром!
Дена улыбнулась:
— Да.
Кристина откинулась на спинку дивана.
— Так это ты? Ты выросла и стала Деной Нордстром? И хочешь сказать, что это тебя я столько лет разыскивала? Ох, просто не верится! — Она засмеялась. — Неудивительно, что ты мне показалась знакомой, ведь я на тебя столько смотрела по телевизору. — Кристина покачала головой. — И после стольких лет ты обо мне вспомнила. Что ж, я польщена.
— Конечно, я вас помню. Как можно забыть о встрече с настоящей «Рокетт»? Для меня это было большое событие. Это вы могли забыть, а я помню.
— Да я тоже помню, мама привела тебя за кулисы, а ты была вот такого росточка. Мамочка тебя так одевала — платьице, бантики в волосах. Но тебя интересовал только пульт управления светом. Ты замучила нашего осветителя расспросами.
— Вы помните, как мы к вам приезжали и остались ночевать?
Выражение лица Кристины изменилось при упоминании о той ночи, она лишь кивнула, словно они с Деной заговорщики, но не сказала.
— И как ты умудрилась меня разыскать?
Зазвонил телефон на кухне. Кристина словно не обратила внимания.
— Верьте или нет, — сказала Дена, — но я позвонила в мюзик-холл «Рэдио-Сити», они дали мне телефон женщины по имени Хейзел, которая дала мне телефон Долли Бергер, у которой оказалось записано ваше имя по мужу и адрес.
— Долли Бергер, ну конечно. И как поживает эта сумасшедшая? — улыбнулась Кристина.
— По голосу вроде хорошо, она просила передать, чтобы вы ей написали.
Телефон продолжал звонить. Кристина сказала:
— Ну кто бы мог подумать, а? Как раз когда ко мне пришли. Извини, я быстро.
Дена оглядела комнату. На каминной полке стояли фотографии людей, похожих на иностранцев, но помимо этого комната была холодной, почти аскетической.
Кристина вернулась:
— Соседка моя. У нее отопление сломалось, и я сказала, что она может прийти посмотреть телевизор в подвале, у нее есть ключи, так что она нас не потревожит. — Кристина села. — Ты так и не рассказала о своей маме. С ней все в порядке?
В этом-то и хитрость. Дена хотела сперва понять, что известно Кристине.
— Вообще-то, как раз из-за этого я и приехала. Подумала, вдруг вы сможете рассказать, когда вы последний раз ее видели или слышали.
Кристина задумалась.
— Так, когда же это было? До замужества — это точно. Я вышла замуж в 1953-м. Помню, написала ей на последний адрес, что она оставляла, — вы тогда переехали в Бостон или Филадельфию, — да так и не получила ответа. А что? Что-то случилось? — Кристина вдруг забеспокоилась. — Она не… не умерла?
По ее встревоженному лицу Дена видела, что Кристина ничего не скрывает, если… Если только она не лучшая актриса в мире.
— В том-то и дело. Я не знаю. Не знаю ни где она, ни жива ли.
В эту минуту в прихожую вошла низенькая темнокожая женщина, помахала рукой: «Это я» — и направилась к лестнице, ведущей вниз, Кристина не сводила с Дены глаз в ожидании объяснений. Затем с потрясенным видом выслушала рассказ о печальном Рождестве в Чикаго.
— Не может быть. И ни записки, ничего?
— Нет, ничего. Только подарки. Она просто растворилась в воздухе.
Глаза Кристины наполнились слезами.
— Ох, бедная, бедная девушка, — сказала она, печально качая головой. — Бедная девушка. — Дена протянула Кристине бумажный платок. Кристина промокнула глаза. — Прости. Кошмар какой-то, у меня просто сердце разрывается. Но я не удивлена. Я всегда боялась, что случится что-нибудь в этом роде.
Как можно спокойнее Дена спросила:
— Не удивлены?
— Нет. С самого начала она смертельно боялась, что кто-нибудь узнает, кто она такая. Что тебя начнут дразнить или выкинут из школы. — У Дены заколотилось сердце. Кристина сворачивала и разворачивала платок. — Многие из них тогда просто исчезли, спрятались от людских глаз, не смогли выдержать давление. Вечно оглядывались, никому не доверяли. Но оставить свое дитя… — Она снова заплакала. — Ох, бедная девушка, что ей пришлось пережить.
Лицо Дены стало цвета мела, она почувствовала, что сейчас потеряет сознание. Все должно было быть по-другому, вовсе не так. Странное было ощущение. Худшие страхи, которые люди себе навыдумают, никогда не сбываются, но ее ночной кошмар разворачивался наяву, прямо перед ее глазами. Она удивилась, услышав свой голос:
— Но вам она доверяла.
Кристина высморкалась.
— О да, она знала, что я никому не скажу. Бог ты мой, как она хотела жить, просто занимаясь своим делом, иметь собственный бизнес. Но всегда находятся те, у кого руки чешутся выставить тебя в дурном свете.
Дена молча кивнула, словно понимая, о чем говорит Кристина.
— И после всей этой шумихи в газете насчет Тео она чуть с ума не сошла от страха. Была уверена, что она — следующая. — Кристина отвела глаза. — Думаю, она в конце концов даже меня стала опасаться.
Дена вернулась в реальность.
— Тео? Какой Тео?
— Брат ее, Тео, — сказала Кристина так, будто Дена должна это знать.
— Подождите. У моей матери был брат, который тоже был нацистом?
Кристина скривилась:
— Нацистом? Тео не был нацистом, он был скрипачом. С чего это ты взяла?
— А вы разве не это сказали?
— Что?
— Разве вы не сказали, что моя мать была нацистской шпионкой?
Кристина потеряла дар речи.
— Шпионкой? Не понимаю, о чем ты. Твоя мать не была нацистской шпионкой, кто тебе это сказал?
— Разве она не работала на женщину по имени Лили Стайнер, у которой был магазин одежды в Нью-Йорке?
— Я помню, когда твоя мама впервые попала в Нью-Йорк, она работала на какую-то там Лили. Но что с того-то? При чем тут шпионаж?
— Лили Стайнер обвинили в шпионаже и посадили на десять лет.
Кристина сказала с нажимом:
— Мне плевать, в чем обвинили ту женщину, но твоя мать нацисткой не была. Боже правый, да я вашу семью почти всю жизнь знаю. Это, должно быть, чья-то злая шутка, кто-то тебя дурачит. Твоя мать была не больше нацисткой, чем я.
Телефон в кухне снова зазвонил. Кристина встала.
— Нет, она ненавидела нацистов. Твой бедный дедушка был вынужден бежать из Вены, бросить все имущество, чтобы от них спастись. — Телефон буквально надрывался. — Прости, пойду отвечу. Соседка ждет звонка мастера по отоплению. — Кристина поспешила в кухню, по дороге крича: — Мало того, если бы они не бежали из Европы, ты бы, вероятней всего, нынче здесь не сидела.
У Дены голова шла кругом. Было ощущение, что ее втащили на огромные качели и она ухнула вниз. Так вот в чем дело — ее мама была еврейкой! Вот почему она изменила имя, вот почему никакой Марион Чапмэн не существовало. Чего-чего, а уж этого она никак не ожидала… Но что в этом было такого страшного? Почему она так боялась? Нет, все равно что-то здесь не так. Это ничего не объясняет, должно быть что-то другое. Мысли ее беспорядочно метались. Раз мама не немецкая шпионка, от кого она тогда скрывалась? А может, мама имела какое-то отношение к аресту Лили Стайнер? Может, она, наоборот, американская шпионка? Может, нацисты после войны искали ее, чтобы отомстить? Поэтому ей пришлось сменить имя, — может, это была государственная программа охраны свидетеля?
Кристина подошла к лестнице, ведущей в подвал, и спустилась на пару ступенек.
— Люсиль, они говорят, что будут через полчаса.
Люсиль крикнула:
— Спасибо.
— Уверена, что не хочешь чаю или кофе? — спросила Кристина, возвращаясь в комнату.
Дена была в такой растерянности, что даже не ответила.
— Не понимаю. Почему она изменила имя?
— Многие меняли. Я вот поменяла.
— Но почему? Не вижу в этом никакого смысла. Зачем менять имя и всю жизнь из-за такой ерунды?
— Ты должна понять, что тогда все было по-другому. Нам всем это было нелегко. Я знаю.
Теперь Дена посмотрела на Кристину другими глазами. Она в самом деле была чем-то похожа на еврейку.
— Нельзя было работу найти, нельзя было во многих местах появляться. Твоя мать была не единственной такой. Тысячи людей так поступали. Какое-то время и я так себя вела. Уайтнау — моя ненастоящая фамилия. Если кто-то смотрел фотографии моей семьи, я говорила, что мама была испанкой. Во времена Великой депрессии, когда люди отчаянно искали работу, не представляешь, сколько испанцев и кубинцев сюда приезжали на заработки.
Ознакомительная версия.
