Сам Мишка почти все это время пролежал на вытащенном из багажника артиллерийском чехле под машиной, вылез оттуда, каким-то чудом даже не замарав рук, и удовлетворенно похлопал «опель» по длинному островерхому капоту. Затем он долго, с большим количеством технических слов инструктировал Кольку, и тот в свою очередь полез под автомобиль, вылез почти сразу же и буркнул:
– Там и десяти минут много, я за пять все сделаю.
Потом поели в машине – по франзольке, по куску чайной и по бутылке портера на каждого, закурили…
– Мишк, – сказал Колька, не прибавив даже ничего из своих обычных вспомогательных слов, – Мишка, а ты помнишь, чего Немо подкинул колонистам?
– А то не помню, – сказал Мишка. – Три ножа со многими лезвиями, два топора для дровосеков, десять мешков гвоздей…
– …два пистонных ружья, – подхватил Колька, – два карабина с центральным боем, четыре абордажные сабли, принадлежности для фотографирования…
– …две дюжины рубашек из какой-то особой ткани, с виду похожей на шерсть, но, несомненно, растительного происхождения…
Они доедали колбасу, допивали пиво и перечисляли припасы, подаренные таинственным капитаном людям Сайруса Смита, а рядом сидела красавица с ясными и спокойными синими глазами, а невдалеке, у «голубого Дуная», пели, и слова неслись в сырых сумерках: «М-моя любовь не струйка дыма…»
– Хватит херню языками молоть, – сказала Файка, – ехай, Мишка…
В зал «Метрополя» они вошли ровно в девять, оркестр отдыхал, высокий скрипач, знаменитый своим чудным именем и дивным исполнением танца дойна, который, как известно, как две капли воды похож на фрейлехс, сидел за роялем и, тихонько тыкая в клавиши, играл что-то из польских довоенных пластинок. По залу плыл дорогой дым и официантские негромкие переговоры. Сами официанты в засыпанных перхотью и мелким зеленым луком полуфраках спешили разнести заказы, пока не мешают танцующие. Мэтр с проваленными, будто чахоточными, горящими щеками, в отличной паре из стального «метро», не меняя брезгливого выражения, взял тридцатку, отвел их к столику в углу, далекому от оркестра, почти не видимому за окружающим центр зала барьером. Заказали бутылку муската, кофе, «наполеонов», мороженого. Файка собралась в уборную.
– Не ходи, Файка, – сказал Колька, он сидел на краю стула, оглядывался, как волк, всем телом, бобочка топорщилась на спине. – Не ходи никуда одна, и вообще, не шастай. Свои не приштопают, так начальнику опять какому-нибудь на глаза попадешься…
– Начальники сюда не ходят, – усмехнулась Файка, – они на дачах Лещенко и Русланову слушают. И зовут меня теперь не Файка, а Резеда, а Файку мы с тобой утром в печи стопили, а наших здесь еще нет, они раньше десяти не приходят…
– Не ходи. – Мишка дождался, пока она высказалась, опровергать не стал – просто приказал. И она осталась. Принесли кофе, мороженое плыло в мельхиоровых вазочках, и струйки варенья растекались в белой жиже, как кровь в талом снегу. Оркестр заиграл для начала «Блондинку», потом «Мою красавицу» – причем, конечно, за половиной столиков при этом затянули «Фон дер Пшика», – а потом взялся за более новое: из «Судьбы солдата», из «Серенады». Между столиками уже танцевали, тряслись, положив руки друг другу на плечи, первые, но не самые отборные танцоры: ребята как бы в стильных, а на самом деле просто с чужого плеча пиджаках чуть не до колен, с блестящими от помады, прилизанными висками, девочки с модной стрижкой веночком, но в давно ушедших английских жакетах с плечами и слишком коротких юбках стиля Марлен Дитрих – в общем, Измайлово, Каляевка, Сущевский Вал, не ближе. Высокий скрипач вышел на край эстрады, повел мощным носом поверх усиков:
– А теперь дамы меняют кавалеров… одного на двоих, многосемейных не предлагать!..
В зале привычно засмеялись.
– …Танец с хлопками! – закончил скрипач, оркестр сразу же врезал «Сан-Луи» в невиданном темпе, и Файка, наклонившись к Михаилу, прокричала:
– Пришли! Вон они!
Кристапович оглянулся. Фред, все в том же коричневом пиджаке, танцевал с какой-то девушкой в широкой юбке до щиколоток – по последней моде.
– Пойди отхлопай, – сказал Кристапович Файке. Чуть побледнев, она пошла к Фреду и его партнерше. – Ты меня прикрывай внимательно, – сказал Михаил Кольке, – но только руками, не вздумай вытащить здесь пушку энкавэдэшную, что бы ни было, понял?
Колька мрачно наклонил голову, с первой минуты в ресторане он нервничал. Файка подошла к паре, демонстрирующей отличный стиль – сцепленные ладони опущены прямо вниз, правая рука Фреда спокойно лежит на копчике дамы, ноги, тесно прижатые друг к другу, подпрыгивают в идеально неизменяемом ритме – как метроном – словом, стиль! Файка похлопала, Фред недоуменно обернулся, Мишка увидел его лицо – да, следы есть, хотя пудры много, – но молодец парень: даже не моргнул. Извиняется перед девицей, та обиженно идет к дверям – ага, значит, там, в скапливающейся с каждым очередным модным танцем у входа стильной толпе, и вся Фредова компания, а он сам уже прижал Файку, уже трясется, нащупав ее задницу, как ни в чем не бывало… И Файка – железные нервы – чуть-чуть тянет, направляет, вот они уже обошли барьер, вот они уже возле столика…
– Может, присядешь? – Встав, Мишка точно оказался лицом к лицу с Фредом. – Сядь, я тебе твои подотчетные принес.
Фред улыбнулся, глубоко справа блеснула железная фикса.
– Что принес – молодец, но беседовать здесь не будем, здесь люди танцуют, обжимаются, водку пьют… Я тебя в машине подожду.
Заехали в арку за углом, встали в глухой подворотне. В малолитражке, считая с Фредом, было трое. Мишка поставил «опель» рядом, Колька, сидящий справа, открыл окно, Фред сделал то же.
– В общем, товарищ легавый, предисловий не будет. – Фред говорил тихо, не поворачивая головы, но внятно. – Дело, которое ты предложил, народ одобрил. – Сидящие сзади при этих словах чуть шевельнулись, Кристапович покосился на них. Даже в темноте было видно, что не стиляги, а обычные блатные: из-под коротких полупальтишек – белые кашне, восьмиклинки на самых макушках. Фред продолжал: – Но есть желание знать, зачем карающему мечу понадобилось наводить народ в законе на богатую хавиру, брать какого-то фраера на понтовый шмон – зачем? Вас двое и эта принцесса цирка – нам, конечно, страх небольшой, вы нас не поверстаете, но если за вашей лайбой другие шурики-мурики пойдут… Нехорошо, Миша.
– Да, плохой ты мыслитель. – Мишка, закурив, специально долго не гасил спичку: по идее, то, что говорит Фред, может означать, что как раз блатные страхуются еще одной командой, человек шесть за колоннами вполне могли стоять. Мишка знал – обычно подозревают в том, что сделали бы сами… Спичка могла спровоцировать прячущихся на решительные действия именно сейчас, когда Михаил готов и собран. Но спичка догорела, и ничего не произошло. – …Плохой мыслитель: сам не понял ничего и народу не объяснил толком. А дело простое: если бы я был из ребят с Каретного, вы все уже давно бы парились в предварилке, мы вас можем брать хоть сейчас – ты меня, Фред, знаешь, я вас и один повязал бы… – Мишка нагнетал сознательно: всегда шел на наглость, чтобы противник потерял самоконтроль. – Нет, Фредик, мы вам даем дело, сделаете – мы вас не знаем, живите дальше, пока вас Петровка на какой-нибудь еще артели не повяжет. Был бы я сукой – разве я так бы действовал? Глупый ты, Федя, и слова у тебя глупые, и дела. Из-за тебя вчера человека машина на Владимирке сбила… В общем, кончай базар. Берешь дело? Вот тебе три ксивы, три пушки могу ссудить – с возвратом, пересаживайся со своими друзьями в мою машину и действуйте. Подотчетные получишь потом, когда делиться будем… Адрес я тебе скажу, на твоем «киме» дорогу покажем…
– Ксивы предъяви, – сказал Фред.
Кристапович достал удостоверения, все три поднес к окну, перегнувшись через Кольку. В ту же секунду сзади хлопнула дверца, низкий голос с хорошим культурным выговором произнес:
– Не волнуйтесь, пожалуйста, Миша…
Кристапович обернулся, из-за приподнятого левого плеча увидел давешнего туберкулезного мэтра – без пальто выскочил, на минуту, значит, в левой руке револьвер, ствол смотрит прямо Мишке в переносье…
– Не будем играть в индейцев, Кристапович, – сказал мэтр. – Дело ясное: я пока командую этой шпаной, и меня ваше предложение заинтересовало. Если вы ручаетесь, что у этого энкавэдэшника действительно награблено много…
– Ручаюсь, мэтр, – сказал Кристапович, не удержавшись от хамства, и тут же пожалел: тон, который годился, чтобы вывести из равновесия мальчишку вроде Фреда, совершенно не подходил для разговора с таким человеком. – Ручаюсь, он всю профессуру брал и на руку нечист…
– …Если вы ручаетесь и даете документы его коллег, – мэтр кашлянул осторожно, как кашляют люди, поминутно опасающиеся приступа, – то мы можем взять это дело. Да, на будущее: вы ведь по званию капитан? Ну так называйте меня подполковник, так будет проще, да и действительности соответствует… Значит, договорились? Но одно условие…
