Ознакомительная версия.
«Ша-м-м... х-а-а-т» — дохнуло над пустыней шершавой волной.
Искореженное железо капота с пронзительным визгом выгнулось изнутри и вновь проступило живым — уродливой, пока еще с трудом угадываемой головой с липкой редкой шерсткой. Художник-шизофреник был явно в ударе: полузверь — чудовищная собака, полуавтомобиль припал к земле на растопыренных лапах. И продолжал увеличиваться, будто распираемый внутренним объемом, с каждым ударом молота сбрасывал с себя отживший панцирь-кокон.
— Шам-хат! — вдруг завопил Лже-Димтрий, словно вспомнил имя своего бога. Ответом ему стал короткий рев, который тут же сменился настороженным молчанием.
— Подожди! — закричал Миха из последних сил. — Постой!
И тогда он увидел еще кое-что — времени действительно почти не осталось. Лапы, все более похожие на звериные, стали обрастать легким пушком, а выступивший коготь быстро потемнел, став кривым и острым, как бритва. Скорее всего, случайно коготь чиркнул по левой ноге Лже-Дмитрия, вырвав кусок мяса, да так и застыл недоуменным вопросом. Брюки благородной двойки Armani лопнули крестом и мгновенно вымокли — страшная розовая рана выплюнула фонтанчик крови. Дже-Дмитрий этого даже не заметил. Лишь покачнулся, осев на раненую ногу, отступил на шаг и деловито уставился на Бумер.
Миха-Лимонад начал спускаться с крыльца. В этот момент он с холодной отстраненностью подумал, что вполне мог бы его убить. Если для того, чтобы защитить Будду, такое понадобится, вполне бы мог. Руки у него все еще целы, а учитывая то, во что тот себя превращает, это вполне можно было бы рассматривать как услугу.
От нового удара кувалды, словно от слабодействующего направленного взрыва, разлетелся флигель. Что-то тяжелое ударило Миху по голове, и перед глазами поплыли круги. Михе пришлось отшатнуться назад и прижаться к стене.
Дом не хочет его выпускать. Несмотря на то, что он весь в крови и у него темно в глазах.
Но...
«Вранье и подтасовка, — промелькнули давние слова, — любимое оружие старой карги».
От прихожей с лестницей, ведущей на второй этаж, и гостевой комнаты остались лишь покосившийся кусок внешней стены, несколько ступенек, вздыбленных сюрреалистическим хребтом, и гипсовый простенок, разделявший комнаты.
Но... Лже-Дмитрий.
«Ты не должен спешить, — предупредил его Икс. — Это очень опасно. Ты один не сможешь. Как бы все ни повернулось, ты обязан дождаться. Лишь задержи его любой ценой».
Лже-Дмитрий...
Почему он не может сюда войти? Зачем ему рушить автомобиль? Зверь, беспощадная сука Шамхат, все так, но... Почему он не может войти в дом сам?
И опять Миха почувствовал что-то, как и в тот момент, когда перестал играть на флейте. Что-то ускользающее и очень важное...
Икс многое спрятал от него. Но Миха за это на него не в обиде. Икс многое спрятал от него, словно знал не только о квазиинтимной связи, — и насколько это оказалось верным.
Миха лишь удивленно промолвил:
— Вот почему тогда у дома не было собак...
Миха из последних сил с шипящим звуком набрал полные легкие:
— Подожди! — закричал он, чувствуя на губах соленый вкус крови.
И тут за его спиной родился какой-то темный звук. Миха успел обернуться. Поперечная балка наконец соскользнула со своей опоры и, как гигантские качели, понеслась вниз. Балка ударила по Михе, отбрасывая от порога. Если б удар был прямым, его грудная клетка оказалась бы проломленной. Но в последний момент Михе удалось уклониться (все же занятия боксом и нелепое прозвище «Тайсон» не прошли бесследно), и балка ударила вскользь по левому боку, ломая ребра и выбив ключицу.
— Постой, — импульсивно выдохнул Миха. — Вот почему их не было...
Его губы еще что-то прошептали, а потом перед глазами поплыли огненные круги, и он затих, уткнувшись лицом в небольшую лужицу собственной крови.
VII.
На долю Икса не выпало в эту ночь девушки, в чье сердце еще могло бы стучаться милосердие. Случайный прохожий увидел рядом с детским магазином подозрительного типа и поспешил перейти на другую сторону. И его можно понять: этот тип в темноте беседовал с кем-то, махал руками и даже вроде что-то пил из воображаемой бутылки, только... перед ним никого не было.
Прохожий ускорил шаг — либо шизофрения, либо дожравшийся алкаш. В любом случае, разумнее держаться подальше.
И вообще, было во всем этом... Прохожий передернул плечами, и какая-то тупая иголочка тоскливой занозой застряла у него в сердце.
«Эти — как заразная болезнь», — с неприязнью подумал прохожий, не совсем отдавая себе отчет в том, что только что почувствовал. Быстренько пройдя еще какое-то расстояние, он обернулся со смесью брезгливости и непонятного испуга — шизофреник или алкаш (скорее, все же второе — банальная «белочка») опустился теперь на колени и то ли застонал, то ли... боже мой, да он запел! Фу, гадость... Прохожий решил, что следует поскорее убраться из этого опасного места, где бродят чужие болезни, и еще... что-то, что могло его так напугать.
Вскоре он вернется домой и невзначай обмолвится об увиденном жене.
— Понаехало в наш район всякого сброда! — Бросит на это жена, миловидная дама, москвичка в третьем поколении.
— Но... — начнет муж, потому как это тревожное беспокойство все не оставляло его. Однако жена остановит праздную болтовню строгим жестом и вернется к работе. Так же, как и супруг, она зарабатывала в поте лица на жизнь высокохудожественными переводами.
— Ладно. — Муж махнет рукой и отправится пить чай.
Но милосердие, скорее, его крупицы, странным образом еще витало над черным местом у стены магазина Синдбада. Только ни Икс, ни интеллигентная семья московских старожилов ничего об этом не знали.
В тот момент, когда белая рубашка Джонсона начала пропитываться кровью, Икс действительно пил из бутылки. Он узнал эту бутылку, настойчиво, безапелляционно предложенную ему Люсьен, — узнал сразу. Это был «фуфырик беленькой», что ждал его в холодильнике. Запотевший, в рисунке изморози.
— Пей, — сказала Люсьен, глядя в пол. И не повиноваться этому треснувшему чужому голосу у Икса не было сил. Так же, как и двадцать пять лет назад, он откликнулся на зов, которым мертвые бередят живых, и начал пить. Он пил огромными глотками, с каждой секундой хмелея все больше, но водки в бутылке не убавлялось.
— Подожди, Люсьен! — взмолился Икс, в ужасе глядя на полный «фуфырик беленькой».
— Пей! — глухо повторила она.
И Икс снова принялся пить. Он опять слажает, как и двадцать пять лет назад; он будет пить, пока водка не отравит его желудок, не отравит его кровь, и этот бесконечный поток иссякнет только вместе с ним. Вот так он и встретит свою последнюю тьму.
И тогда Икс вспомнил о чем-то.
В этот же момент зазвонил телефон — Джонсон давал знать, что пора. Но он сейчас не думал о Джонсоне. Он вспомнил что-то, промелькнувшее тихой искоркой надежды...
С неимоверным трудом Икс оторвал губы от горлышка и пьяно посмотрел на Люсьен. Он пытался поймать ее взгляд.
— Пей! — зашипела Люсьен. И от этой угрозы, а может потому, что он уже был мертвецки пьян, у Икса подкосились ноги. Обессиленный и шатающийся, он повалился на колени, но потом поднял голову и посмотрел ей в лицо. Если б ему удалось хоть на мгновение поймать ее блуждающий взгляд, зацепиться хотябы за краешек...
— Сп-и-и, — хрипло начал Икс. И сначала у него ничего не вышло. Икс чуть не подавился собственными словами, мокрым камнем застрявшими в горле.
— Сп-и-и, Люсь-е-ен, — повторил Икс. И запел. — Сп-и-и, засни, забудь про свою беду-у!
Взгляд Люсьен перестал блуждать.
— Мле-е-чный Путь в ти-и-хий пл-ес случайно уронит звезду.
Икс пел, и с каждым мгновением его голос набирал силу. Нет, он не трезвел, но пел «Колыбельную для Люсьен», пел песню, которая могла утешить. Он пел как никогда в жизни, и нехитрая песня лилась из его сердца, словно в ней были все другие песни, все существующие в мире песни, которые могли утешить. Икс пел...
А потом он увидел ее глаза. Они были чуть влажные и полные невыносимого страдания.
— Пей, — повторила Люсьен, но теперь это был ее голос. Голос прежней, живой Люсьен, который Икс так любил. — Пей, и возможно, ты умрешь, но только так я смогу тебя спасти.
VIII.
«Вот почему их не было».
Лже-Дмитрий прислушался. Кровь заливала глаза, и он почти ничего не видел.
Надо вытереть лицо. Нет-нет: надо спешить. Спешить! Пока слизняк снова не начнет отравлять его своим жалким страхом. Пока...
Он покачнулся и, прихрамывая, стал обходить автомобиль, волоча за собой по земле кувалду. Пора заняться задней частью.
Спешить. Заняться задней частью.
Он снова вспомнил Юленьку и про себя добавил:
— Пора заняться... кормой...
И почувствовал забытое шевеление между ног.
Ознакомительная версия.
