Ознакомительная версия.
– Это другое дело, – возразил он. – Я не поменял жизнь. Не заместил ее другой. Я потерял то, что ее наполняло.
Она пожала плечами. Он вдруг увидел ее новым зрением – маленькую, испуганную, взъерошенную, в грязной, когда-то нарядной кофте, в порванной юбке, в кедах на отекших ногах. Как же она пойдет отсюда? Она привезла ему одежду, штатскую одежду, а сама поедет в таком рванье!
Впрочем, одернул он себя, скорее всего, она вернется в Болязубы. Он почему-то знал, что она вернется в Болязубы. Куда вернется он сам, он старался пока не думать.
Надежда освещала ее изнутри, как свеча.
Он словно увидел себя со стороны: футболка в грязи и бурых пятнах крови, размокшие, полуразвалившиеся кроссовки, грязные джинсы. Хорошо, бумажник в кармане джинсов, подумал он. Куртку-то я потерял.
– А вы были в армии? – спросила она вдруг.
– На сборах. У нас была военная кафедра.
Она пожала плечами, словно говоря: «Так я и думала!»
Где-то включилось радио, он не слышал, что говорит дикторша, но улавливал интонацию, потом пустили песню.
Сегодня любовь
Прошла стороной,
А завтра, а завтра ты встретишься с ней!
Не на-адо печалиться,
Вся жизнь впереди…
По асфальтовой дорожке к дому шла молоденькая девушка, почти девочка; в руке у нее болталась нитяная авоська с батоном и бутылкой молока внутри.
– Я спрошу, – сказал он и торопливо поднялся. Она тоже встала, оправляя руками юбку, словно пытаясь произвести хорошее впечатление.
Девушка размахивала авоськой больше чем надо и старалась не наступать на трещины в асфальте.
– Девушка, – сказал он. – Извините…
Она подняла светлые бровки, переводя взгляд с него на Инну и обратно.
– Я… – Его вдруг осенила неприятная мысль, что все это – и Малая Глуша, и Река, и девочка Люба, и песьеголовые – оказалось просто сном, муторным и многозначительным, как это часто бывает с плохими снами. Он вспомнил, где и когда видел это место; мимо этого района он проезжал на «жигуленке» по пути в Болязубы, на том, с садовыми инструментами на заднем сиденье.
Вся жизнь впереди,
Надейся и жди, —
доносилось из окна.
– Вы не знаете, – спросил он, чувствуя себя ужасно глупо, – где живет Маргарита Панаева?
Девушка глядела на него, рассеянно накручивая на палец прядку волос.
– Нет, – сказала она неуверенно. – Кажется, нет. А сколько ей лет?
– Двадцать шесть. Она такая, ну… небольшого роста, темноволосая.
Он вдруг понял, что не может вспомнить Риткиного лица.
– Нет, – повторила девушка, глядя на него распахнутыми серыми глазами в длинных слипшихся ресницах. – Темноволосая, двадцать шесть…
Он подумал, что она, конечно, знается все больше с одногодками, такими же девчонками, которые ходят на дискотеку, а там жмутся по стеночке и хихикают или слушают Ободзинского, или «Цветы», или что там они еще слушают.
– Девушка! – Инна бежала к ним от грибка, придерживая прореху на юбке. – Девушка, извините… А вы такого не знаете, Юрку, Юрия Бреславского?
– Юрца? – Девушка хлопнула глазами. – Юрец вон в том доме живет.
Ну да, подумал он, они же ровесники. Наверное, он тоже ходит на дискотеку. Или сидит с ребятами в скверике, пьет пиво и окликает проходящих девчонок. И транзистор у них играет что-то эдакое.
– Ох! – Инна кинулась к грибку, подхватила стоящий торчком в песочнице чемодан и вновь поспешила обратно.
– Там? – выдохнула она, указывая подбородком на соседний дом. На стене дома синей краской была выведена надпись «Наташка дура».
– Ну, – кивнула девушка. Она развернулась и побежала впереди, легкая, размахивая авоськой с молоком и хлебом, крича на ходу в направлении открытых окон: – Юрец! Юрка! К тебе мама приехала.
Инна, прижимая к груди чемодан, торопилась за ней. Она даже не обернулась, да он и не ждал от нее этого.
Дверь в подъезд открылась и вновь захлопнулась.
Он вновь сел на скамеечку у песочницы, машинально поискал сигареты, но вспомнил, что они остались в кармане куртки, а куртка осталась неизвестно где. Тогда он сцепил пальцы, вновь ощутив пустоту там, где раньше был мизинец.
Можно посмотреть на это по-другому, подумал он. На всю эту историю. Предположим, работает какая-то банда. Их наводчик дает маршрут. Требует, чтобы обязательно без машины. Своим ходом. Подсаживают такую Инну. Она в дороге подсыпает что-то в еду. Я же ел ее еду. Точно. Мы сидели у муравейника, разговаривали, и я ел ее бутерброды. И воду пил. После этого у меня начинаются глюки. Видения. Я теряю ориентацию во времени и в пространстве, такое бывает, если это, скажем, ЛСД. ЛСД я не баловался, так что откуда мне знать, какой эффект у этой штуки – может, и такой. Они кружат меня по городу или завозят в какой-то лесок, водят там… какая-то речка. Речушка. Потом привели сюда. С пальцем, правда, странная история. И еще – ну да, рюкзак отобрали. Предположим, в рюкзаке была свежая футболка и две пары носков. И по мелочам, бритва там. Дорожная мыльница. Деньги со мной как были, так и есть.
Он машинально полез в задний карман джинсов и достал бумажник. Деньги лежали в нем, слипшиеся и мокрые.
Паспорт… да, паспорт я оставил в куртке. То есть теперь у них мой паспорт. Вот оно. Господи боже, я ведь живу один, за то время, что они меня тут водят, они… ну что? Машину уведут, это точно. Ограбят квартиру. Найдут по штампу прописки и ограбят. Там есть что грабить, это верно. Тот же видак, например.
Он чувствовал себя как человек, которого обдурили и обобрали цыгане на базаре, то есть готов был провалиться сквозь землю от неловкости.
Только вот палец… Зачем?
Старуха у подъезда отложила вязание, полезла в карман, достала карамельку в яркой обертке, развернула ее, фантик спрятала обратно в карман, а карамельку положила в морщинистый рот.
Тот милиционер на вокзале наверняка у них на содержании.
Ему было неловко и стыдно, и он зачем-то пожал плечами и сказал вслух:
– Вот тебе на!
Никто мне не поверит, подумал он, если я расскажу. История получится настолько дурацкая, что никто не поверит, на такое мог купиться только полный идиот, путешествие на ту сторону, надо же… вы, товарищ, что, совсем несознательный? Вас в школе чему учили? Правильно, что Бога нет. И ничего нет, а есть материальная мысль и объективная реальность, данная нам в ощущениях.
Так мне и надо, подумал он, идиот, мямля, слабак.
Надо на вокзал, а там найти другого милиционера, не может быть, чтобы все они были в сговоре, срочно связаться с Москвой, со своим отделением милиции, какой, кстати, у него номер? Предлагали же поставить квартиру на охрану. Почему он не согласился? Потому что отдал ключ соседке и не хотел лишний раз связываться с милицией?
Или сдаться здесь? Должен же здесь быть милицейский участок. Районный.
Он поднял голову. Не считая старухи у подъезда, окрестность была пуста, только вдалеке шли, переговариваясь, две женщины, у одной была сумочка через плечо, совсем как у Инны. Он попытался вспомнить, где и когда Инна оставила свою сумочку, и не смог.
Он поднялся и, поспешно и бесполезно отряхнув колени, направился к женщинам, остро чувствуя стыд и неловкость и то, как натягивается и горит кожа на скулах.
– Извините, – сказал он. – Не знаете, где тут милиция? Я хочу сказать…
Одна из женщин обернулась.
– Женька, – сказала она, – боже мой, Женька!
Она тормошила его, трясла за плечи, трепала волосы, гладила по щекам.
Потом сказала:
– Ты ужасно выглядишь!
– Наверное, – сказал он. – А ты выглядишь просто классно. Здорово выглядишь.
Она была в каком-то другом платье, не в том, в котором… и причесана была по-другому, но, пожалуй, и все.
Ее подруга, высокая светловолосая девушка с большими белыми руками, наклонилась к ее уху и что-то сказала, но Ритка только отмахнулась, и та пошла по дорожке, прошла мимо старухи и скрылась в подъезде, оставив их одних.
– Где ты так испачкался? – Она ущипнула его за футболку. – Это что? Кровь? Ты поранился?
– Пустяки, – сказал он. – Это не моя кровь. Вообще случайность.
– Женька. – Она обняла его и прижалась лбом к плечу, руки у нее были горячие. – Как я рада, Женька! Ты вот… ох!
И тут же отпрянула, схватила его за руку и потащила к скамеечке под грибком. Он успел забыть, какая она подвижная, она не умела сидеть на одном месте больше минуты, не нервная, а просто быстрая, точно капелька ртути, просто живая.
Он сел на скамью, а она умостилась с ним рядом, глядя на него искоса, словно пряча какую-то тайну, она любила так смотреть, закинула ногу на ногу, поменяла ногу, повернулась к нему.
– Как ты тут? – спросил он, почувствовав, что горло сдавило изнутри.
– Хорошо. – Она сжала его руку, выпустила, разгладила ладонью юбку. – Неплохо. Как я скучала, Женька, как я по тебе соскучилась!
– Я тоже, – сказал он хрипло. – Я тоже.
Она на миг замерла, быстро обхватила его руками, поцеловала в ухо, оттолкнула, вернее, попыталась, но он держал ее крепко, ощущая под ладонью ее худое горячее тело, позвонки были гладкие, как морские камешки.
Ознакомительная версия.
