Она ухватилась за спинку стула, вскинула голову к Аритомо. И, старательно выговаривая каждый слог, произнесла:
– Я хочу, чтобы мой муж вернулся. Я заплачу им, сколько они запросят. Просто скажи им, чтобы мне вернули Магнуса.
На западной границе Югири я смотрела вслед Аритомо, который забрался на поросший папоротниками склон и скрылся в пятнистой тени джунглей. Я попробовала было пойти за ним, но он не пустил меня.
Я села ждать на корень дерева.
Вернулся он часа два спустя, рубашка его потемнела от пятен пота, руки и лицо покрывали сочащиеся кровью царапины. Я встала в ожидании, что он заговорит, скажет мне, что Магнус жив-здоров и уже на пути домой.
– Ушли, – сказал он. – Лагерь брошен.
Отчаянье овладело мной…
– Тебе придется сообщить Эмили, что ты его не нашел.
На обратном пути к Маджубе мы прошли мимо дома Аритомо. Куски поломанной мебели и разбитых ваз, порванные книги устилали весь газон около него.
Неужели только сегодня утром заявились К-Ты в Югири, в этот дом? Что-то наполовину скрытое в куче хлама привлекло мой взгляд. Я подошла, подняла. Рисунок тушью Лао Цзы был выломан из рамки и порван пополам. Аритомо взял его и долго разглядывал.
– Если бы Йап наставил пистолет на меня, что бы ты сказал, если б Магнус не заговорил? – спросила я, не отрывая глаз от разорванного рисунка.
Последовавшее молчание показалось мне невыносимым.
Потом Аритомо произнес:
– Сказал бы ему то же самое, что и прежде: золото Ямашиты – всего лишь слух.
Его внимание, как мне казалось, было приковано к рисунку. Может быть, наши взгляды даже были устремлены в одну точку на нем.
Ответ его меня огорчил, но я приняла его как должное: ничего другого он сказать не мог. Мы оказались в гуще войны, где логике и разуму не место.
– Спецслужба мне сообщила, что это Магнус платил К-Там, чтоб те не трогали Маджубу.
Он утомленно закрыл глаза, потер веки большим и указательным пальцами.
– Магнус – человек благородный, Юн Линь. Всегда им был. Он отказался даже обсуждать эту идею, когда я заговорил об этом с ним.
– Зато ты платил этим мерзавцам…
– Я не мог допустить, чтобы кто-то мешал мне работать в саду, – произнес он. – Не мог.
– Никакой сад того не стоит.
– К тому же это значило, что и ты под защитой, – прибавил Аритомо. – Тебя могли бы убить, когда в ту ночь К-Ты заявились к тебе. Останься тут. Прибери дом. Мне надо повидать Эмили. – Он вернул мне порванный рисунок. – И положи это на мой стол.
Патрули королевских йоркширцев не нашли никаких следов Магнуса или террористов. В джунгли направили еще больше войск, их повели ибаны[237]– следопыты из Саравака. Плантаторы и друзья Магнуса составили поисковые отряды, но ливни свели на нет все их усилия.
Как только погода на время прояснялась, тут же в небе появлялись самолеты «дакота», кружили над горами, пролетали над самыми верхушками деревьев. Смонтированные на их крыльях громкоговорители на мандаринском китайском и малайском языках обещали амнистию и награды за возвращение Магнуса живым и невредимым. Я по телефону дозвонилась до Фредерика и рассказала, что произошло.
– Попробую добиться отпуска и приехать, – пообещал он.
Я положила трубку, потом снова сняла ее и позвонила отцу.
– С тобой все в прядке? – спросил тот. – Я пытался связаться с тобой.
– Ты слышал, что случилось?
– Твой брат рассказал мне об этом сегодня утром.
– Хок может что-то сделать для поисков Магнуса? Уверена, у него есть информаторы и контакты среди К-Тов.
– Я спрошу его. Темплер бросил на эти поиски все имеющееся в его распоряжении. – Отец помолчал немного. – Кстати, я еду в Лондон с делегацией по Мердека. Завтра улетаем.
– Тебя долго не будет?
– Месяц. Может, дольше. Зависит от того, как пойдут встречи и консультации. Пока все выглядит многообещающе. Никому не говори, но, возможно, мы дождемся независимости в течение пяти лет.
– Кто о маме заботится?
– Слуги. И Хок, разумеется.
– Есть какие-то улучшения?
– Нет. Все по-прежнему. Ты переехала в Дом Маджубы? – произнес он с надеждой.
– Составляю Эмили компанию.
– Понимаю. Передай ей, что мы все молимся за то, чтобы Магнус вернулся невредимым.
Уже после того, как разговор прекратился, до меня дошло, что отец не попросил меня уехать с Камеронского нагорья.
Почему-то это меня расстроило.
Риджбеков вынесли из дома, завернули в лист резины и положили во дворе, но Эмили не разрешала их хоронить. Вонь стояла ужасная, и А Ян, самый старый и суеверный из слуг, умолял меня сделать что-нибудь.
– Магнус захочет это сделать сам, когда вернется домой, – заявила Эмили, когда я заговорила с ней.
Я взглянула на нее:
– Конечно же, Эмили.
От вони уже некуда было деваться. Когда Фредерик приехал из Куала-Лумпура, я уговорила его помочь мне перенести Бруллокса и Биттергаля на нижнюю террасу. Там, в дальнем углу, где деревья не давали увидеть нас из дома, мы вырыли в земле две ямки и похоронили собак.
– Все собиралась спросить у Магнуса, откуда он взял для них имена, – сказала я, утрамбовывая лопатой землю.
– Псов? Это из сказки. Мой отец рассказывал, когда я был мальчишкой. Бруллокс и Биттергаль – это два чудовища из Карру[238], которые поедали детей. Он пугал меня ими, когда я себя плохо вел. – Фредерик тронул ногой земельный холмик. – Бедняги.
Снова пошел дождь.
– Пойдем в дом.
Мы обсушивались у огня в гостиной, когда услышали, как в кабинете зазвонил телефон. Кто-то поднял трубку. Я глянула на Фредерика, и мы вышли в коридор. Прошло несколько минут, дверь кабинета открылась. Эмили глянула на нас так, будто понятия не имела, кто мы такие и что делаем в ее доме. Понемногу смятение в ее глазах улеглось.
– Его нашли, – сказала она.
Пройдя по изгибу дорожки, я увидела Аритомо, стоявшего на коленях у живой изгороди из канн. Я остановилась. Опытной рукой он выдергивал и извлекал из земли растение, пальцы его были проворны, как губы оленя, обирающие с ветки молодые листочки. Я мысленно вернулась к нашей первой встрече, когда я увидела его на стрельбище из лука и подумала: он – бьющееся сердце сада. Без него все здесь рано или поздно пошло бы прахом…
Он поднял голову и с трудом поднялся на ноги. Я предложила ему руку, обеспокоенная тем, как он вдруг резко стал выглядеть старше.
– Магнус мертв, – сообщила я.
Его лицо, да и все тело, сникло. Он выронил смятые канны, стряхнул с рук кусочки листьев и лепестков.
Я рассказала ему, как один овощевод-китаец, возвращаясь из Ипоха, заметил что-то лежавшее в траве на обочине дороги. Не останавливая грузовик, он поехал прямо в полицейский участок в Танах-Рате. Пока я говорила, нахлынули слезы, но я держала глаза открытыми. Аритомо обнял меня и притянул к себе. Так мы и стояли долго-долго, среди стеблей цветов, которые он сорвал и отбросил.
Похороны состоялись в субботу днем.
Плантаторы с семьями, рабочие, люди, знавшие его, съехавшиеся с нагорья и со всей страны, – все собрались на лужайке террасы, где когда-то Магнус устраивал свои браай. Соболезнующие письма пришли со всей Малайи, в том числе от Верховного комиссара и его жены. Из Лондона прислал телеграмму мой отец, он просил меня вручить Эмили пек кхим — белый конверт с деньгами для семьи почившего.
Во время траурной службы я стояла рядом с Аритомо. Раз-другой касалась его руки, но он смотрел в одну точку – куда-то далеко. Он как будто окаменел. Я боролась со слезами, гнала их обратно, когда в последний раз для Магнуса зазвучала музыка Вебера из «Вольного стрелка».
«Толпами ходят в небе тучи…»
Магнуса похоронили в саду за Домом Маджубы, рядом с могилой дочери. Аритомо ускользнул с поминок. Краешком глаза я видела, как он уходил, но не пошла за ним.
Он вернулся в Дом Маджубы в тот же вечер с большой картонной коробкой, щуря глаза от усталости. Внутри коробки лежали сделанные им три бумажных фонарика, побольше, чем те, что он готовил для Эмили к Празднику середины осени, и все они были плотно закрыты сверху. Он разъяснил, что мне предстоит сделать, потом повернулся и медленно побрел обратно домой.
Посреди поминального застолья Эмили встала и вышла из столовой. Я направилась было за ней, но она покачала головой, слезы стекали из ее глаз по щекам. Фредерик коснулся моей руки, и я села обратно за стол.
Позже мы нашли ее за роялем: она сидела, понуро склонившись над ним. Пальцы двигались над клавишами, словно она пыталась вспомнить ноты музыкального произведения, которое исполняла. Когда мы вошли, она глянула на нас, а потом опять уставилась в клавиши.
