Ознакомительная версия.
12
Она сидит с нами рядом на скамейке. Покрытая девушка с невероятно красивой улыбкой. У нее в глазах мартовская прохлада, в которой с каждым днем все четче проступает весна. Под этим взглядом хочется впустить в душу еще больше света, проветрить ее на весеннем воздухе, чтобы стала белее облаков.
Она приходит в этот парк в выходные с детьми, тремя дочерьми. Между ними небольшая разница, два-три года. Смугленькие, со жгучими черными глазами, густыми каштановыми волосами-волнами. На нее мало чем похожи.
«Все в папу, он у нас из Алеппо. Сирийские гены оказались сильнее украинских». Она улыбается и легко открывается нам. Говорит, что первенцем у нее был мальчик, он умер при родах. Бывают мужья, которые не простили бы жене такого. Осман, увидев Ташу после тяжелых родов, обнял ее крепко и сказал: «На все воля Аллаха. Мы любим друг друга, мы есть друг у друга. Это главное».
Через полгода она приняла ислам, а в прошлом году они вмести совершили паломничество в Мекку. «Осман для меня все. Говорят, нельзя так любить никого, кроме своих родителей и детей. Ничего с собою не могу поделать. Он для меня все, что и словами-то не назовешь».
Девочки уводят Водопад поиграть с ними, и я вижу, как оживают ее глаза другим, особенным блеском, когда она с детьми. Непроизвольно делюсь с Ташой своими мыслями. Она согласна.
— Это прикосновение к мечте. Когда человек ее касается, у него в глазах появляется что-то такое, чего не увидишь даже в самый хороший день. Еще до замужества, признаюсь, я не очень хотела детей. Я думала, что они отнимают слишком много жизни, свободы. Сейчас понимаю: они и есть жизнь. Вторая часть жизни, проходящая параллельно c первой, твоей. Желание стать матерью должно прийти женщине одновременно с любовью к мужчине, с которым она хочет их вырастить.
Я вдруг рассказываю Таше о том, что из-за болезни не могу иметь детей. Водопад это приняла, хотя и настаивает на лечении в Германии. Таша тоже горячо отзывается:
— Нельзя ни с чем так легко смиряться! Надо использовать все возможности, все попытки и не опускать руки. Только потом можно принять ситуацию — и то не как поражение, а как необходимую данность. Для чего? Это не сразу понимаешь. Все со временем… Я сама встретила Османа в период, когда мир рассыпался для меня на крошечные кусочки. Старалась собрать их в одно целое, поменять отношение к тому, что было, энтузиазма хватало на два-три дня, затем все заново расходилось по швам. А появился Осман, и я доверилась ему, пообещав себе, что это в последний раз. Получилось. Я отвоевала новую жизнь. У вас это тоже получится, я почти уверена.
Смотрю на Водопад, она о чем-то задумалась, пока девочки собирают цветы у пруда. Достает пачку сигарет, но останавливается, видимо, вспомнила, что рядом дети. Я встаю со скамейки, подхожу тихонько к ней сзади. Наклоняюсь, шепчу Водопад на ухо: «И мы отвоюем жизнь».
* * *
— Я не хочу думать, как будет. Радуюсь тому, что есть. Я же всегда такой была. Помнишь, как девочки из нашей группы искали себе женихов, так сказать, перспективных. А я, дура, ценила глаза. Только потом поняла, что одними глазами сытой не будешь. Хоть на этот раз не пойми буквально!
— Помню, помню. Как ты бегала по институту в майке с надписью: «Крысы уже не верят в чудеса». Говорила, что мужчина вкладывает один смысл в «я тебя люблю», а женщина извлекает совсем другой.
— Хорошего не вспомнишь, Погода. Думаешь, я забыла, как ты ходил с длинными волосами, в круглых солнечных очках, фанател от Леннона и даже разговаривал его словами. «Сон кончился, пора браться за дело». «Жизнь — это то, что происходит с тобой, пока ты строишь планы». Я до сих пор помню, как ты занудничал.
— А ведь он прав, Водопад. Давно не живу планами. Ты тоже вроде. Бывают желания, но не больше. Они не всегда сбываются, ведь в них участвуют люди, что срывает любые гарантии. Ничто никогда не идет по плану. Лучше уж импровизация.
— Да уж, мы с тобой доимпровизировались… Но я счастлива, что ты рядом со мной. Честно скажу, я ждала тебя. Не тебя конкретно, конечно. Даже представить себе не могла бы, что у нас будет что-то больше дружбы. Но я верила, что должен появиться тот, кто вернет меня в настоящее, вырвет из того рабочего аврала, которым я обложилась со всех сторон, лишь бы забыться.
— О, значит, я могу считать себя суперменом.
— На звание народного супермена ты не тянешь, но можешь быть моим личным. Если серьезно, я не могла сказать конкретно, каким должен был быть этот спаситель. У меня не было идеи, откуда бы он появился. Но характер… Он был бы душевным и обязательно слышал бы меня. Похоже, большего мне не нужно было — самое важное, это когда тебя слышат. Прошло время немого кино.
— Он появился, да?
— Мы чаще всего получаем то, что можем вообразить себе. Ты, можно сказать, из моей мечты. Будто туман вокруг этого долгожданного спасителя развеялся, я увидела тебя, который, оказывается, все это время был на расстоянии телефонного звонка.
— Так привыкаем к картинке вокруг себя, что не замечаем в ней главного. Говорится же: хочешь что-то спрятать — положи на самое видное место.
— Наверное, Погода, главное то, что мы все-таки нашлись. Мне хорошо благодаря тебе. Ты подарил мне новые горизонты. Вроде бы что-то такое уже было, но с тобой все совсем по-другому. Вот эта новизна — разве это не самое главное между мужчиной и женщиной?
— И у меня так. С тобой.
— …Я сейчас понимаю, что давно люблю тебя. Это чувство жило глубоко-глубоко, я никогда не давала ему воли. Оно было дружбой. Совершенно искренней, без женских ожиданий, которые многое портят. Если ждешь и в итоге не получаешь, все самое светлое сменяется ненавистью. Мне хватало того, что ты был рядом. Не в двух шагах от меня, не на соседнем кресле. Ты был в моей жизни — и этого было достаточно. Да, были мужчины, которых я любила тоже. Но не так.
— Да, ты еще умудрялась мне часами о них рассказывать. Злилась на них, вычеркивала из памяти, а спустя некоторое время отвечала на их звонки, все начиналось заново, а потом снова заканчивалось.
— Но что поделаешь? Говорят же, удары в спину чаще всего наносят те, кого защищаешь грудью. Тем более мне. Я влюблялась в глаза, не думала о том, что меня ждет с этим человеком. Любовь, как губка, легко впитывает не только все прекрасное, но и всю человеческую грязь — ложь, измену, унижение.
— Мне кажется, Водопад, что проблема в нас, людях. Мы даже в любви не можем избежать напыщенного эгоизма. Неужели невозможно просто быть рядом?
— Пить одну большую кружку кофе на двоих, покупать угги одинакового цвета, прятать в своем шарфе твой замерзший подбородок, бегать под дождем короткими перебежками из укрытия в укрытие. Проживать зиму с мыслями о летней Италии, потом вырваться, в конце концов, туда, чтобы обходить кафешки на солнечных площадях и объедаться сырными равиоли.
— Тебя послушаешь, хоть кино снимай. Все такое романтичное-романтичное.
— Ты привыкай, Погода. Так оно и будет. Никогда не поверю, если ты скажешь, что это все тебе чуждо. Я же хорошо помню, как это было у тебя раньше… С ней. Слова, которые вы говорили друг другу, не стесняясь людей. То, как ты на нее смотрел. Столько любви, нежности… Помнишь, как ты звонил мне среди ночной метели и кричал в трубку: «Водопад, я скоро папой стану». А я потом полночи успокаивала ее, она волновалась, как ты доберешься до города в такую непогоду, еще и ошеломленный такой новостью… А ты появился под утро, весь мокрый, чихающий. Но с букетом калл. Двадцать один цветок. Я прекрасно помню.
— Да… Я их купил у знакомого цветочника. Попросил его приехать среди ночи, открыть магазин и продать мне каллы…
— Прости меня, глупую. Я знаю, мои слова бьют по больным местам.
— Все нормально, Водопад. Наоборот. Ты вот вспомнила все это, я слушал, и, веришь, у меня внутри все улыбалось. Меня не мучает совесть из-за того, что я ей чего-то недодал. Я старался быть для нее всем, не знаю, насколько у меня это получалось. То, что случилось, конечно, отразилось на мне. Я стал другим, быть может, и хуже, отчаяннее. Но зато теперь у меня есть ты и я есть у тебя. Мы вместе пойдем дальше.
— Уже идем.
* * *
Я целую тебя и не слышу своего сердца. Оно будто исчезло, теперь на его месте — светящаяся пустота, из которой прямо в вены струится озорной весенний бриз. Ты целуешь меня в ответ кокетливо и отворачиваешься, это такая игра, и я могу обещать только одно: я так долго не продержусь.
Не могу насытиться тобою, пьянит твой запах, шум волн в тебе и твои волосы темно-сливового цвета, рассыпанные по подушке. Не узнаю себя рядом с тобой, я родился снова в тебе, но я помню себя «до» и «после». Трудно поверить, что рядом со мной, который еще полгода назад был готов окончательно сдаться, тихо доживал бессмысленные дни, сейчас она — нежная, заботливая, чувственная. С такими удивительными губами. Я об этом даже не мечтал, представить не мог подобного в гулкие часы одиночества, не выискивал в череде недолгих увлечений.
Ознакомительная версия.
