Это случилось давно, начало и конец этой истории мне были неизвестны. И теперь, на дороге, я опять похолодел от этого воспоминания, как холодел всегда. Оно неизменно сопровождалось мыслью, вернее даже не мыслью, а каким-то смутным чувством, что во мне, эмигранте, прячется другой эмигрант.
Сотни раз мне хотелось, чтобы вся эта история с садом и белым домом, залитым лунным светом, была сном. Я и теперь попытался принять ее за сон, но медленно покачал головой — нет, то был не сон, а какая-то таинственная явь. Когда я первый раз не так давно вспомнил эту историю, я вдруг обратил внимание на свой костюм. Рукава были измазаны известкой, и от костюма пахло хвоей. Воспоминание о доме, саде и лунном свете тотчас вспыхнуло во мне, хотя я и противился ему. Но все, что я успел вспомнить в то мгновение, я уже не мог забыть.
Почему именно теперь мне припомнился тот давний случай? И что означало то новое, что вплелось в него вчера вечером, — заброшенный кирпичный завод? Может, это все-таки сон, но какого-то неизвестного нам свойства? Возрастом это тоже не объяснишь, ведь впервые я испытал нечто подобное много лет назад.
Мне хотелось стряхнуть с себя все и пройти к дому, но тут произошло другое: дом оказался живой. Он не желал впустить меня. Я вынужден был уйти обратно. Куда? Мне вдруг стало ясно, что обратного пути нет. И не потому, что нельзя обмануть Йенни. Дело в другом: по той дороге, которая привела меня сюда, вернуться обратно было уже невозможно».
_________________
«И вот такого, ничего не подозревающего и попавшегося в расставленную ему ловушку, мы скоро увидим на скамье подсудимых, обвиняемого в злоупотреблении силой или в убийстве. Он пришел, ни о чем не подозревая, и началась игра в кошки-мышки, у него не было ни одного шанса, даже намека на шанс. Его карты были известны всем. А он даже не знал, что с ним кто-то собирается играть. Нам ничего не стоит спровадить человека в тюрьму, полиция и правосудие с нетерпением ждут, когда мы это сделаем».
_________________
«В этом-то и был весь позор, тот, которого не прощаешь даже себе, — мне вдруг открылось, что я за человек: мало того, что я недобрый, я просто непорядочный. Может, я и не стал бы таким, если б в юности мне больше везло. Тяжелая юность редко делает человека хорошим, он становится уязвимым, мстительным, изломанным, нелюдимым или таким, как Гитлер. Когда люди растут, им нужны солнце и свет, иначе их либо скручивает, либо они чересчур вытягиваются, подобно березе, тянущейся к свету и воздуху среди старых елей или изгибающейся, чтобы выглянуть из-под нависшей над ней скалы. Яснее, чем когда-либо я понял, благодаря чему сделался состоятельным, — не только благодаря способностям и неутомимому труду, но и чему-то холодному, бесчеловечному, что было противно моей натуре, но от чего я, однако, не отказался. Я воздвиг укрепление против всех, даже против брата, взять это укрепление могли только через мой труп. Стоя лицом к лицу с братом, я понял, почему у меня нет друзей. Я отомстил за свою одинокую юность и сделался непоправимо бесплодным. Прав я или нет, для меня это уже не имеет значения. Я прекрасно отношусь ко всем, пока к моему укреплению не приближаются. Я живу по принципу: ты этого хотел, ты это и получил.
Не зря, когда я осознаю это, у меня вырывается мольба о прощении, крик, в котором звучит боль непоправимой утраты. Вина, что такое вина? Другое дело возмездие, тут уж допустивший несправедливость теряет все».
_________________
«Я обнаружил нечто, таившееся в моей душе: все эти годы мне хотелось вернуться в родной дом и там подвести итоги. Это желание переплелось с воспоминанием о старой любовной истории, которую, вернувшись наконец домой, я хотел завершить».
_________________
«Я должен до конца разобраться в этой истории с убийством. Бьёрн Люнд прав: убийца не найден. Я с ним согласен. Каждый раз, когда я думаю, что приговор верен, мне слышится мрачный презрительный смех, и разгадка рисуется в виде такой картины: ненастной осенней ночью призрак сходит на берег в пустынном месте. Даже если это будет последнее, что мне суждено сделать, я хочу выяснить — кто же убил Антона Странда?»
_________________
«Я приехал в Норвегию, чтобы найти нить, оборванную мной больше тридцати лет назад. Я вызвал из могил мертвецов, оживил все, словно запустил остановившийся фильм. Я совершил все безумства, которые собирался совершить, когда потерял Агнес.
Я вызвал мертвецов, снова явилась Агнес, Хенрик Рыжий снова лишился жизни, они все явились: Ян Твейт, Алма, Ула Вегард и Ханнибал.
Попадался ли кто-нибудь так глупо в собственные сети?
И все это из-за пожизненной верности девушке, ради которой я был готов умереть, когда мне было восемнадцать».
Ко всему этому можно добавить, что у человека всегда найдутся улики, доказывающие, что он сам виновен в случившемся. Много раз, когда то или другое преступление совершалось одновременно с какими-нибудь моими действиями, я невольно думал: улики налицо. Перечитывая написанное и ища против себя улик, связанных с убийством Антона Странда, я случайно обратил внимание и на то, что написано о Мэри Брук. Но все это игра, не более.
У меня нечиста совесть из-за смерти лишь двух людей: первый был дурак, который застрелился, когда я напомнил ему, что он должен мне двадцать долларов, и второй — Хенрик Рыжий, я никогда не признавался, что видел, как он утонул. Это было так страшно, и я, наверно, мог бы спасти его, если б не стукнулся головой, когда лодка опрокинулась, к тому же я плохо плавал.
Я долго сидел и смотрел на последние строчки. Такую легенду я придумал. Придумал еще тогда и рассказал бы, если б кто-нибудь узнал, что я был с Хенриком Рыжим, когда он утонул.
Но об этом никто не узнал. Я боялся его гораздо больше, чем ненавидел. Боялся его холодных голубых глаз под рыжим чубом, — он растоптал мою самую прекрасную мечту. Но он об этом и не догадывался.
Мне хочется, чтобы тебе никогда не пришлось пережить того, что пережил я в ту ночь, когда по болоту обходил озеро, где он утонул.
Первый раз я смотрю правде в глаза. Поверь, я действительно не знаю, как получилось, что лодка вдруг опрокинулась. Неправда, будто я плохо плавал, но он сразу пошел ко дну, а я за ним не нырнул. Уже у берега, когда я стоял по колено в иле, меня охватил панический страх, и я поплыл обратно. Мне никак не удавалось нырнуть поглубже, и вода была очень мутная. В конце концов я так окоченел, что чуть не утонул сам всего в нескольких метрах от берега. Но я ухватился за ветки упавшего в воду дерева и выбрался на берег.
Не знаю, мог ли я спасти его, думаю, что от холодной воды у него случились судороги и он погиб сразу. Теперь я уже и сам не знаю, только ли страх и растерянность погнали меня к берегу или, может, еще что-нибудь.
И на эти строчки я тоже смотрел очень долго. Как давно это было! Иногда требуется очень много времени, чтобы что-то продумать. Я не знаю, отчего опрокинулась лодка. Можно ли назвать это предумышленным убийством? Идешь ловить рыбу, по дороге встречаешь кого-то, кому желаешь смерти, и он вдруг погибает, случайно это или нет? Не встреться ты ему на пути, он, может, был бы жив.
Последнее время в Норвегии я боялся столкнуться с Гюннером в каком-нибудь пустынном месте. Меня бы постигла участь Хенрика Рыжего. У меня начинали дрожать колени при этой мысли, когда мне предстояло одному погулять с Гюллан. Ведь это было бы справедливо. Я знаю, Сусанна, тебе бы такое пришлось по душе, ты бы полжизни отдала за то, чтобы твой пристальный взгляд мог обрушивать потолки.
И все равно я погиб из-за Хенрика Рыжего, ведь он воскрес. Разве Гюннер не Хенрик? Иногда мне кажется, что оба они — один человек. Хенрик Рыжий вернулся, он многому научился в Царстве Мертвых и жестоко отомстил и Агнес и мне.
Смотрю, сочится кровь багряно
С венка возлюбленной на прядь.
Все, что несу ей, — только рана,
Венок мой — чтоб ее терзать[51].
Не знаю, насколько Бьёрн Люнд сам верил своей истории, когда пытался выудить у меня пятьдесят тысяч, которые впоследствии, очевидно, переросли бы в более крупную сумму. Во всяком случае, он сделал только одну попытку, а вскоре произошло кое-что, и я смог схватить его за горло. После этого у меня с твоей семьей были порваны все отношения.
Однажды, спустя несколько дней после визита Бьёрна Люнда, у меня зазвонил телефон, портье предупредил, что ко мне поднимается какая-то дама.
Это была Йенни. До твоего появления на свет оставалось не так уж много времени. Она побледнела и осунулась. Твоя бабушка несколько раз приезжала в Осло по судебным делам. Повод, который привел Йенни ко мне, был не из приятных.
Она села на диван. Пальцы ее нервно щипали ковер, они были будто самостоятельные существа, независимые от нее.
Неожиданно она горько расплакалась. Сидя рядом, я гладил ее по голове. Несколько минут она всхлипывала. Я встал, запер дверь и снова сел.
