Племянник и раньше бывал в Нью-Йорке. Но все же он не был уверен в том, что американцы привязаны к Земле силой тяготения и, вполне возможно, что они свободно парят над улицами, как птицы.
Негры освещали улицы широкими улыбками. Кривоногие моряки в барах бросали монеты в музыкальные автоматы. Рут Лоув плакала: «Я никогда не засмеюсь». Латиносы в темных очках торчали перед парикмахерскими. Музыка радио текла сама по себе, так, как падает дождь. Голубой флажок стоял на подоконнике, если в этой квартире был солдат. Золотой — если он погиб. Военный шоколад вкусом походил на мыло.
Тесла купил газету и увидел, в какое печальное состояние пришли некогда гордые виллы Ньюпорта. Архитектурные вазы упали с фасада знаменитой виллы Брейкерс, которую когда-то посещал Стэнфорд Уайт. Нынешняя владелица, вдова графа Ласло Сечени, жаловалась на ужасное состояние дел. Сад одичал. В подвале той же газетной полосы король всех русских, болгарских и сербских цыган, Стив Кослов из Бауэри, сообщил: «Я презираю войну».
Город был как Моисеева неопалимая купина. И все в мире было связано именно так, как полагали безумные люди, считавшие, что все в мире связано. Визг неона сообщал о требованиях рекламных пророчеств. По площадям плыли загипнотизированные толпы. Пешеходы стали частью великой души — пневмы. Все индивидуальности были нанятыми карнавальными масками. Небольшое искажение превратило лица в маски. Любовь придавала маскам ценность. Некий мужчина сказал жене голосом Роберта:
— Ты прекрасна, когда зеваешь.
Люди вибрировали в унисон с вибрациями мира.
— Ты дьявол! — донеслось из толпы.
Другой голос немедленно отозвался, как бы отбивая теннисный мячик:
— Ты слушал клеветников!
Под всеми звуками мира текли медленные, ра-а-стя-а-ну-ты-ые слова.
Тесла третий раз в жизни услышал обрывки забытой песни времен Переселения. Перед пуэрто-риканской овощной лавкой толстый мужчина досказывал старую притчу об Истине:
— И знаете, что сказала парню старая Истина? Когда вернешься к людям, они станут расспрашивать тебя обо мне. Скажи им, что я молодая и красивая.
Тесла припомнил, как мистер Дельмонико однажды попросил его сыграть с ним партию в бильярд.
— В Праге я выжил благодаря бильярду, — с улыбкой сообщил он Косановичу. — Тем не менее я подошел к столу так, будто впервые видел зеленое сукно. Я посмотрел на кий так, будто не знал, то ли понюхать его, то ли укусить. Потом я натер его мелом и согнулся. Прядь волос упала мне на глаза. Разбив пирамиду, я сразу понял, чем закончится партия. Безошибочно гоняя шары, я закончил партию в пять минут. Все были в восторге. Дельмонико спросил меня: «Как вы этого добились?» Я объяснил, что математический расчет помогает ученым в решении любых проблем, возникающих в повседневной жизни.
Дыхание Теслы замерло, и несколько секунд он стоял с открытым ртом.
Дядя и его племянник шли сквозь нервозные трубные звуки, ужасные сирены, испуганный свист паровозов.
Тысячекратное солнце сияет со всех сторон, перекрещиваются всевозможные краски, звезды и лучи прожекторов, грохот надземных и подземных трамваев заглушает гул необъятной толпы, и я, словно во сне, шагаю рядом с этим великим человеком. Я понимаю его тонкую, чувствительную улыбку сожаления. Я слушаю его мягкий голос. Он излучает кротость и странную энергию.
С кротостью и странной энергией Тесла пробормотал:
— Чувствую преемственность.
Какую преемственность?
А где же боксеры, которые колошматят друг друга голыми кулаками в течение пятидесяти раундов? Где публика, рукоплещущая граммофонам? Где забытые городки с бульварами и кошками в каждом окошке? Где независимая и чувственная дочь Гобсона? Где двести перьев вождя Стоящего Медведя, трепещущие на колесе обозрения Ферриса?
Где полуцилиндры, набитые паклей? Где Голубка Лиззи и Кроткая Мэгги? Где бульварные легенды, романтичные, как «Одиссея»? Где опрокинутые бутылки, отражающиеся в оловянном зеркале бара «Блошиный мешок дядюшки Трикерса» и «Зала самоубийц Мак-Гурка»? Где звездоглазый «Гудзон Дастерс»? Где менестрели и чревовещатели, курильщики опиума, восковые фигуры, ученые-френологи, автоматоны, леди Мефистофель?
— Чувствую преемственность, — повторил Тесла, глядя израненными и загадочными глазами сквозь миллионы ликов, являющихся из личинок света.
Косанович никак не мог понять, в чем именно дядя видит преемственность.
*
«Уважаемый мистер, — писал ему мистер Вайлиге, менеджер склада „Манхэттен сторидж“. — Это уже третье напоминание. Если вы не оплатите свой долг складу, мы начнем распродажу сданных на хранение вещей».
Лет десять тому назад его переписка и прототипы машин вывезли из отеля «Пенсильвания» в складские помещения «Манхэттен сторидж». Там было все. Он проигнорировал последнее предупреждение, и Вайлиге в местных газетах объявил о распродаже.
Под веками Теслы скапливался лунно-инфернальный туман.
Объявление случайно увидел биограф О'Нил и менее чем за триста долларов спас все наследие от исчезновения.
— Пусть, — обратился Тесла к человечеству, которое присутствовало в его одиночестве как призрачный хор. — Если вам нет дела, почему я должен волноваться?
Искра в душе, которая ни разу ни времени,
ни места не коснулась, все созданное в мире
отвергает.
Мейстер ЭкхартКосановича немного злило, что Тесла знает все болезни лучше врачей.
— Так ведь речь идет обо мне, — объяснял дядя.
Удивленный племянник записывал дядины политические речи.
Они разговаривали обо всем.
Часто вместе ходили в кинотеатр.
В фильме «Люди-кошки» художница Ирена Дубровна вдохновенно зарисовывает в зоологическом саду черную пантеру. Ее мучит боязнь неестественного и непознанного. Ее жених Оливер в квартире Ирены заинтересовался фигурой всадника, пронзающего копьем кошку.
Когда Никола вечером ложился в постель, являлся врач Данила и клал руку на его лоб.
— Когда ты придешь ко мне, брат? — озаренно спрашивал он.
Тесла шептал ему в любовной слепоте:
— Я знаю, ты демон.
В ответ на это комната превращалась в тонущий лифт.
— Это король Йован Сербский, — объясняла в фильме Ирена. — Он в Средние века убивал колдуний, которые часто принимали облик кошек. Король Йован был добрым королем. Он изгнал из Сербии мамелюков и освободил народ.
Свет начал подниматься от кончиков пальцев на ногах. Свет охватил его ноги, поднялся выше коленей, но внезапно стал зеленым, как искры от плохих спичек. Прилив внутреннего света затопил его бедра. Неожиданно запахло серой. Под веками Теслы сверкнула молния цвета старого золота, превратившись в некий лунно-инфернальный туман.
— На самом деле это не кошка, — продолжила Ирена. — Это воплощение злых обычаев, которые воцарились в моем селе. Видишь ли, мамелюки давно ворвались в Сербию и поработили мой народ. А ведь поначалу люди были добрыми и славши Бога по христианскому обычаю.
Тесла расспрашивал о родственниках в родных краях. Он вспоминал, как его отец и католический священник Костренчич держались за руки в порте церкви в Госпиче.
— Мы в Лике прекрасно уживались с хорватскими католиками, — повторял он. — И не было никакой ненависти в народе, пока на него свысока не обрушилась политика.
Но мало-помалу народ испортился. Когда король Йован, изгнав мамелюков, приехал в наше село, то открылись страшные дела. Люди поклонялись Сатане и служили ему мессу. Король Йован изрубил некоторых из них, а иные, самые хитрые и самые опасные, сбежали в горы… Их проклятие все еще висит над селом, в котором я родилась…
Новости, принесенные Косановичем «из страшных родных краев», были ужасными.
— Там сейчас ад, — сказал Косанович.
Сотни тысяч сербов уничтожены в Хорватии. Многие его родственники из числа священников вырезаны. Усташи сожгли его родной дом.
— Это не хорватский народ. — Косанович держал Теслу за руку. — Это фашисты — предатели.
— Да, — прошептал Тесла.
— Конечно, — напрягшись, подтвердил Косанович.
— Вы знаете, где находится библейский ад, в котором вечно горят про́клятые души? — неожиданно спросил Тесла.
— Где? — удивился Косанович.
— На солнце. Отдаленность делает его источником жизни.
*
Косанович решил преподнести ему сюрприз.
В апартаменты № 3327 отеля «Ньюйоркер» он привел настоящего гомеровского барда. Лицо барда избороздили морщины. У него были кустистые брови и большой кадык. Он представился словами:
