– Вот как? – спрашивает Петворт.
– О да, – отвечает попутчик. – Одна из тех областей, в которых тут уважают наши британские ноу-хау.
– Неужели?
– Интересная работа. Я люблю путешествовать. Одна беда, тут совершенно не умеют вести дела. Например, невозможно найти человека, который и впрямь уполномочен что-то купить. Отлично проводите время, сидите в кафе, пьете кофе и бренди, а потом выясняете, что говорили совсем не с тем. Они несколько неуловимы, если вы понимаете, о чем я.
– Да, понимаю, – говорит Петворт.
– Ой, смотрите, – попутчик стучит по иллюминатору, – вот из-за чего вся эта суматоха.
Петворт тянет шею: к самолету в окружении вооруженных людей идут двое, один несет чемодан. Они исчезают под крылом, снова подъезжает трап, слышны шаги по ступеням и в дальнем конце салона. Петворт поворачивается: по проходу идет мужчина в безупречном костюме, с зонтом, и женщина в зеленой соломенной шляпе с цветами.
– Ой, какая прелесть! – восклицает дама. – Это же душка Энгус! Ты позволишь мне сесть рядом?
– Ну, леди и джентльмены, получено разрешение на вылет, – звучит голос капитана Смита. – Мы летим в Хитроу с посадкой во Франкфурте. Остановка короткая, просим тех, кто не выходит, оставаться на местах. Не могу сообщить время прилета, в Хитроу по-прежнему небольшие проблемы, нас могут направить в другой аэропорт. Я буду информировать вас по мере поступления информации.
Моторы ревут, самолет едет сперва медленно, потом все быстрее и быстрее.
– Слава богу, – говорит человек, который продает скальпели, на месте 21Е.
– Возьми меня за руку и держи очень крепко, – говорит Баджи Стедимен с места 21С. – Я никогда не понимала, почему самолеты внезапно взмывают в воздух, хотя, по идее, должны катиться дальше.
Однако самолет и впрямь отрывается от земли и летит все выше и выше над полиэтиленовыми парниками и золоченой маковкой.
– Для вас задержали рейс, – говорит Петворт. – Это дипломатическая привилегия?
– Да, наверное, – отвечает Баджи, по-прежнему крепко стискивая его руку. – Нас выдворили из страны. На мой взгляд, очень культурно.
Убираются шасси, внизу, в дымке, типовые многоэтажки, странная паутина улиц, движущиеся розовые трамваи, центральная площадь Пляшки Пъртыіі, замок Влама на скале. Надписи на переборке гаснут. Петворт свободной рукой достает сигарету и чиркает зажигалкой, думая о портфеле в багажном отделении, об истории Дурака, о странном мире, над которым они летят.
– Выдворили? – переспрашивает он. – Надеюсь, это никак не связано с…
– Разумеется, – говорит Баджи, – все первым делом думают, что это из-за меня. Из-за моего необузданного нрава. Нет, я тут абсолютно ни при чем. Я чиста, как свежевыпавший снег.
Внизу несутся облака, тем не менее можно различить оранжевые выбросы ТЭЦ, приземистый, словно обезглавленный, собор, вышедшую из берегов реку.
– А в чем же дело? – спрашивает Петворт.
– Да все Феликс, – отвечает Баджи, по-прежнему стискивая его руку. – Сделал что-то с каким-то крестьянином.
– Зад… зад… задавил его, – говорит Феликс Стедимен, в белой рубашке с пятнышками крови на воротнике, подаваясь через проход.
– Он выскочил на дорогу, когда Феликс вел машину, абсолютно совершенно правильно, – добавляет Баджи. – Потом лег и сказал, что умер.
– Да, мы были в той ча-ча-части страны, куда нам нельзя было ездить. Это несколько осложнило ситуацию, – говорит Стедимен.
– Посол отреагировал необычайно быстро, – продолжает Баджи. – Для его-то лет.
– Наверное, оно и к лучшему, – замечает Стедимен. – Ожидается, что сегодня вечером режим Вулкани объявит военное положение. Ой, фролики, мы тут умираем от жа-жа-жаж-ды. Нельзя ли принести джина с тоником?
– Да, сэр, как только мы покинем их воздушное пространство, – с улыбкой говорит стюардесса.
– Мир… мир… мировая девочка, – замечает Стедимен.
Внизу все затянули облака. Что-то в воздухе загадочно преображает мир, может быть, это связано с барабанными перепонками; трудно спорить с тезисом Маркса, что перемены в условиях порождают перемены в мышлении. Сознание плывет, слова и концепции меняют свой вес, реальность не вечна, а представляет собой коллективное восприятие. Однако история по-прежнему универсальна.
– Военное положение? – переспрашивает Петворт.
– Да, конец либерализации, – говорит Стедимен. – Вулкани – старый вояка. Думаю, некоторым вашим знакомым придется паршиво. Вы вовремя улетаете. Я пытался дозвониться вам в ro-ro-гостиницу, но телефоны обрезали. Не было сложностей?
– Никаких, – отвечает Петворт.
– Вот и отлично, – говорит Стедимен. – Дорогая, я правильно понимаю, что мы все будем джин с тоником? Да, три, пожалуйста, с лимоном и льдом, и, если можно, орешков.
– Жду не дождусь, как мы начнем скандалить, – произносит Баджи. – Можно орать друг на друга, сколько душе угодно.
– Ты понимаешь, что это скорее всего ко-ко-конец моей карьеры? – спрашивает Стедимен.
– Не кисни, Феликс, – отвечает Баджи. – Все лучше, чем двадцать лет с твоими водителями грузовиков. И всегда остается Бангладеш. Надеюсь, Энгус нас там навестит в своей следующей поездке. Вы ведь много ездите? Хотелось бы сохранить нашу дружбу.
– А вот и джин, – говорит Феликс Стедимен. – Вы попали в Провд?
– Нет, – отвечает Петворт. – Вышло небольшое затруднение, и поездку отменили.
– Да, жаль, – говорит Стедимен. – Интересно было бы. Это там стреляли в лю-лю-людей. Вы нигде ничего такого не видели?
– Нет, – отвечает Петворт. – Полагаю, я не персонаж в историческом мировом смысле.
Короткая остановка в очень дождливом Франкфурте, где выходят несколько пассажиров, остальные сидят пристегнутые к креслам и не могут даже посетить секс-шоп доктора Мюллера и купить приятный подарок для любимой. Мелькает запруженное машинами шоссе, и вскоре самолет уже кружит над охваченным стачкой Хитроу. Баджи стискивает Петворту руку.
– Они всегда думают, будто у них больше керосина, чем на самом деле, – говорит она.
Однако загораются надписи на переборке, за иллюминатором мелькает красный автобус, самолет катит по бетонной полосе. Они проходят полупустыми коридорами в помещение, где вращается багажная «карусель». Петворт берет тележку и направляется к окошку с надписью «Слака», которое выплевывает багаж. Торговец скальпелями, с места 21Е, машет рукой и уходит.
– Идете? – спрашивает Баджи, снова беря Петворта за руку.
– Нет, мой портфель еще не появился, наверное, его оставили под конец.
– Ну, Феликс сразу в министерство, отчитываться, – говорит Баджи. – Что ж, мы прощаемся, надеюсь, не навсегда.
Снова поцелуй, и парадно одетые Стедимены уходят. Петворт ждет еще некоторое время, потом подходит к стойке. Служащий в белой рубашке звонит по телефону, потом говорит:
– Сожалею, но ваш портфель по ошибке выгрузили во Франкфурте.
– И когда я смогу его получить?
– Боюсь, что не сможете. Когда выяснилось, что пассажира в аэропорту нет, служба безопасности его взорвала.
– Ясно, – говорит Петворт. – Могли бы быть повнимательнее.
– В наше время лучше перестраховаться, – замечает служащий. – Разумеется, вы вправе подать жалобу. Там было что-нибудь ценное?
– Да нет, – отвечает Дурак. И идет прочь, по указателям и стрелкам, к зеленому коридору для тех, кому нечего декларировать, в здание аэропорта Хитроу, где из-за ограждения машет ему темноволосая жена.
первобытного мышления (фр.).
любезный читатель (фр.).
любезная госпожа (фр.).
милое дитя (фр.).
Здесь: язык без речи (фр.).
вещь в себе (нем.).
Наука (ит., нем.).
Перо (нем., фр.).
Чтобы писать? (нем., искаж.)
ручка (фр.).
«Милости просим в отель «Слака-Космоплот». Бесплатные обслуги: доносы багажей до и после номеров, чистка одежд, иголки, нитки, информация о температуре воздуха» (фр.).
Модный туфель, 1890 год (нем., искаж.).
тушеное мясо с овощами (фр.).
светозвукоспектакль (фр.).
