Мангуст не только исполнил трудное задание, но оказался совершенно незаменим в качестве моего заместителя, почти полностью избавив меня от контакта с резидентами. Я оставила за собой лишь тех стариков, с кем лично вела занятия по дыхательной гимнастике и первичной гемоциркуляции.
Этой стороной проекта Мангуст совершенно не интересовался — считал моей блажью, а я его не переубеждала. Незачем было посвящать шустрого молодого человека во все аспекты методики. Он вел у меня химическое направление, активно работал с эссенцией, разрабатывал модификации раствора, делал комплексный нейрохимический анализ воздействия препарата на нервные клетки и кровеносные сосуды мозга.
Крохотными дозами, по мере необходимости, выдавала я ассистенту эссенцию, используя запас, что хранился в моем рабочем сейфе. Полулитровый цилиндр с «Хрустальной радугой», полученной мною почти двадцать лет назад, оставался наполовину полон — вот какой силой обладает яншенево-иншеневая настойка.
О том, откуда берутся дозы, я помощнику, естественно, не говорила. Я считала его цепким, дотошным исполнителем, и не более того. И, должна признать, что свою часть работы он исполнял великолепно, без него я бы не справилась. Установить точную формулу «Хрустальной Радуги» ему, правда, так и не удалось. Но такое в науке случается. Взять тот же аромат розы, который я недавно поминала. Химический состав особого вещества, которое содержится в элеоптене розового масла помимо гераниола и создает тот самый волшебный медовый оттенок, до сих пор остается тайной.
Зато Мангуст со всей убедительностью доказал, что мощный стимуляторный эффект моего нейромедиатора достигается за счет резкого повышения уровня дофамина в мозгу, то есть имеет сходство с действием некоторых наркотиков, продуцирующих дофаминовое переполнение, однако, в отличие от них, не разрушает, а наоборот укрепляет межклеточные связи.
Я прекрасно видела, что мой ассистент крайне честолюбив и узкомасштабен — то есть способен безукоризненно выполнить конкретное поручение, но стратегических задач перед ним лучше не ставить.
Однако честолюбие я недостатком не считала, а ограниченность Мангуста меня отлично устраивала. Я была довольна, что он задает так мало вопросов, выходящих за пределы его непосредственной сферы. Мне казалось, что я превосходно контролирую и своего заместителя, и ситуацию в целом.
Мангусты — зверьки, хоть и полезные, но склонные иногда выходить из-под контроля. Я читала, что в девятнадцатом веке плантаторы завезли на Гваделупу индийских мангустов, чтоб те уничтожили ядовитых змей и крыс, которые пожирали посадки сахарного тростника. Мангусты справились с задачей, но невероятно расплодились и вскоре истребили чуть не всю мелкую живность, нанеся природе острова непоправимый ущерб. Избавиться от пришельцев оказалось невозможно.
Не учла я и того, что неистовая жажда успеха в сочетании с узколобостью образует гремучую смесь. Что вызвало детонацию этого взрывчатого вещества, я узнала только впоследствии, когда ничего изменить было нельзя.
Была очередная годовщина, 5 января 1995 года. В течение полувека в этот день я исполняла нечто вроде ритуала поминовения. Рассматривала старые фотографии, вспоминала прошлое — настолько, насколько позволяет убогая логическая память, то есть очень бледно и неполно. У меня была давняя привычка: когда задумаюсь о чем-то, выводить на бумаги какие-нибудь буквы, цифры или геометрические узоры. В тот раз я всё писала на листке: 0501 0501 0501 0501. Эта мелочь, случайность стала причиной моей гибели.
Сейчас, когда я могу заглянуть в любой момент своего прошлого, мне легче всего восстановить последующие события в виде нескольких картинок. В свое время я очень долго выстраивала эту цепочку, совмещая логику с постепенно развивающейся эйдетикой.
Эпизод первый.
С тех пор, как я исписала цифрами листок и потом оставила его на столе, прошло два дня.
Мангуст рассказывает о результатах очередной проверки состояния моего здоровья. Он, помимо прочего, еще и мой домашний врач — сам когда-то на этом настоял, потому что я слишком ценна для науки, беречь меня его священный долг и прочее. В начале года он заставлял меня пройти полный курс обследований и сдать все возможные анализы. Я подчинялась. Меня даже трогала такая заботливость.
В этот раз помимо прочего мне сделали ангиографию. Наша городская клиника приобрела эту новинку медицинской техники, и Мангуст потребовал, чтобы я проверила состояние сосудов.
Он сидит передо мной, внимательно просматривает данные анализов. Говорит: «Тут всё хорошо… Тут всё отлично… Всё, как в прошлом году». Я скучаю, но веду себя паинькой.
Вдруг что-то в его лице меняется — он как раз взял в руки ангиограмму сосудов головного мозга.
— Что вы там такого страшного обнаружили? — лениво спрашиваю я.
— Страшного ничего. Просто, взгляните-ка… — Палец указывает на снимок. — Вы знали, что у вас вот здесь небольшая аневризма базиллярной артерии? Очевидно врожденная.
Я смотрю, пожимаю плечами.
— Пустяки. При резком скачке давления это могло бы создать проблемы, но с моими сто двадцать на восемьдесят беспокоиться нечего.
Во взгляде Мангуста снова что-то мелькает. (Не то чтобы я в тот миг это заметила. А заметила бы — не придала бы значения.)
Эпизод второй.
Тот же день, только не утром, а вечером.
Мы засиделись в лаборатории допоздна.
— Я заварил вам чаю. Крепкого, как вы любите.
Мангуст, моя прислуга за всё, ставит передо мной чашку. Я рассеянно благодарю.
— Что это за чай? Привкус какой-то.
— Вам не нравится? Это с вербеной.
— А-а. Нет, ничего. Что вы тут такое написали? Ну и почерк!
Эпизод третий. Следующее утро.
Я в ванной. Чищу зубы. Они у меня свои собственные, идеально здоровые. Что ж удивляться? Каждый день после чистки я трачу две-три минуты на гемоциркуляцию полости рта и особенно десен. То же самое делаю и сейчас.
Странно. Десны кровоточат, причем довольно обильно. Но все мои мысли заняты предстоящей работой. Просто полощу рот и сплевываю. Думаю, что пару дней не буду гонять кровь в это место. Пусть десны отдохнут.
Эпизод четвертый. Час спустя.
Я уже позавтракала, сижу в лаборатории у компьютера, просматриваю вчерашние записи. Стук. Входит Мангуст.
— Сегодня вторник, — говорит он. — Рукавчик закатите.
Дважды в неделю, по вторникам и пятницам, он вкалывает мне витаминный раствор для повышения порога утомляемости. Я давно к этому привыкла. Витамины никому никогда не вредили, и я действительно здорово устаю.
— Только побыстрее, пожалуйста.
Морщусь от укола.
— Спасибо. Можете идти.
— Хорошо, мадам.
(Что это за нотка в его голосе? Волнение, торжество? Неважно. Мангуст прыгнул. Мелкие острые зубы уже впились в мое горло.)
Смотрю с изумлением на свои пальцы. Они дрожат, чуть не прыгают. Это еще что за новости? Пульсирующая головная боль. Не хватает воздуха. Перед глазами какая-то странная рябь. И холодно, очень холодно. Прямо колотит в ознобе.
«Все симптомы острого гипертонического криза, — говорю я себе. — Но с какой стати? Нужно вернуть Мангуста. Пусть срочно…» Голова кружится всё быстрее и быстрее. Я тяну руку к телефону и не могу нащупать трубку. Стул вдруг тоже начинает подо мной вращаться, сбрасывает меня на пол. Но падаю я не на линолеум, а в какой-то черный омут. И медленно, медленно опускаюсь на дно.
Эпизод пятый, последний.
Так же медленно, постепенно выплываю обратно сквозь тяжелую и темную толщу воды. Мало-помалу она становится светлее. Вот поверхность уже близка. Мелькают блики, тени, доносятся смутные голоса.
— …То что вы говорите крайне печально, дорогой коллега. Но с вашими выводами, увы, нельзя не согласиться, — слышу я знакомый баритон.
А, это доктор Паскье, главный врач городской клиники.
— Я тоже с вами согласен. Безусловно, это кома. Никаких сомнений.
Второй голос мне тоже смутно знаком. Профессор Ланьон, невропатолог из университетского госпиталя, вот это кто. Третий участник консилиума — Мангуст.
— Картина совершенно ясна. Резкое повышение артериального давления вызвало разрыв аневризмы. Я предупреждал мадам Канжизэ, что это опасно. Мы буквально два дня назад вместе обсуждали данные ангиографии. Но, вы знаете, мадам так упряма. И вот результат. Кома. Ужасно!
«Я не в коме! Я вас слышу!» — хочу крикнуть я, но не могу пошевелить ни единым мускулом. Голосовые связки мне не подчиняются.
— Смотрите! — восклицает доктор Паскье. — Она открыла глаза.
Надо мной склоняются три головы. Огромный палец открывает и закрывает мне веко.
