Холли заглянула на отвальную совсем коротко и формально.
Я заранее написала ей, спросила, когда она собирается идти. Прошли часы – и я получила от нее одно-единственное лаконичное сообщение: Очень занята сборами. Перенесла вылет на завтра. Поэтому зайду на часок одна. Увидимся.
Смысл был ясен. Вместе мы не идем.
Я подумала о том, как мы эти несколько месяцев исследовали забегаловки и рестораны Лос-Анджелеса, подумала даже о вечере, когда Хьюго принимал гостей у себя дома, – как мы приехали туда вместе, глазея на особняки Беверли-Хиллз.
А теперь, на отвальной, нас будто заклинило, между нами стояла невидимая стена.
Казалось, что все за минувшие семь недель сблизились, – а вот мы с Холли теперь были просто вежливыми коллегами. Возможно, дружбы уже не было. Возможно, она свое отслужила.
– Ну что, увидимся как-нибудь в Нью-Йорке, – сказала Холли, попрощавшись со всеми остальными. Похоже, она просто проявляла вежливость.
Мы посмотрели друг на друга. Вечер был еще ранний, и где-то сзади кто-то завел на музыкальном автомате совершенно неуместную песню – “Ванилла айс” или что-то в этом роде. Одна половина собравшихся застонала, другая издала ностальгически-одобрительные возгласы. Я увидела, что Сильвия глядит на нас с другого конца бара, и мне стало не по себе.
– Да, я возвращаюсь через несколько недель, – бодро сказала я. – Доделаю тут только кое-что. Постпроизводство-то в основном в Нью-Йорке происходить будет.
Холли улыбнулась – сдержанно.
– Что ж, удачи.
– Тебе удачи. Во всем, – сказала я. – Не сомневаюсь, что теперь тебя ждет множество интересных ролей.
От этих пустых слов меня передернуло. Как будто я поучилась у Хьюго покровительственному тону.
Холли не ответила, и я, пытаясь исправиться, продолжила говорить.
– О, слушай, на этих неделях выходит первый фильм Зандера. Приходи на нью-йоркскую премьеру!
Она дипломатично кивнула.
– Пришли, пожалуйста, приглашение моему агенту Полу, он мне его передаст.
Ее агенту. Вот оно, значит, как: агенту. Тогда я инстинктивно почувствовала, что все кончено, но в последнем, отчаянном притязании на дружбу решилась на искреннее высказывание. На правду.
Я подалась вперед и вгляделась Холли в глаза.
– Слушай, я знаю, что съемки иногда были безумными и ужасными. Но лично я… была счастлива с тобой работать. – Я сделала неуверенную паузу. – Я просто хотела попросить прощения за…
Но она протянула руку и положила ее на мою, словно предотвращая остаток фразы.
– Тебе не за что просить прощения, Сара.
Она слегка пожала мою руку и отпустила ее.
– Ты прекрасно все сделала, – добавила она. – Не знаю, как ты все это терпишь. Как ты их терпишь. Но я рада, что ты здесь была. Ты… сильно облегчила мне жизнь.
И все: Холли исчезла – вышла из бара, колыхая рыжими волосами, которые стали ее приметой. Я была последним человеком, с которым она говорила на отвальной перед возвращением в Нью-Йорк.
Я испытала облегчение – может быть, того, чего я боялась, не произошло. Может быть, просить прощения было и не за что.
Но что-то мне в это не верилось.
Ты сильно облегчила мне жизнь.
Не облегчила, хотела я ей сказать. Я все на хер загубила.
Глава 44
Я не знаю, что еще рассказать Тому. Съемки кончились, а все, что было потом… Ладной и складной концовки не получилось – мягко говоря.
– Расскажите о том, как заканчивали фильм, о постпроизводстве – об этом всем.
Обычно о постпроизводстве никто никогда не спрашивает, потому что для обычного человека это скука смертная. Несколько специалистов вкалывают в своих студиях и монтажных, потом показывают разные варианты фильма – без цветокоррекции, черновой монтаж, без визуальных эффектов, и так далее – другим людям, после чего возвращаются к себе и снова что-то меняют. Кинозвезд не видать, ни вечеринок, ни рекламы со съемочной площадки на постпроизводстве не бывает.
Вернувшись в Нью-Йорк, я по-прежнему действовала как зомби, одной рукой занимаясь постпроизводством “Яростной”, а другой – надвигавшимся выходом в прокат “Твердой холодной синевы”. Улетала я из Нью-Йорка в разгар лета, а когда вернулась, была уже вторая половина октября, понижения температуры сделались кусачими, а поворот к зиме неизбежным.
Я наконец познакомилась со своей племянницей Элис – ей было шесть недель. В том, чтобы держать на руках крохотную новорожденную девочку, было что-то такое… чистое и безупречное. Глядя на ее спящее лицо, я как будто временно забывала о Хьюго, о фильмах, обо всем, что произошло в Лос-Анджелесе, – и думала только о том хорошем, что было положено Элис в предстоявшей ей жизни.
Но к моей радости примешивалась горечь. Зять недавно согласился на работу в Вашингтоне, и в следующем году они должны были переехать. Случаев подержать Элис, пока они еще в городе, впереди у меня было немного. И казалось неизбежным, что разрыв между моей жизнью и жизнью Карен продолжит увеличиваться.
Ну а вообще я легко встроилась обратно в свое нью-йоркское существование, нашла с университетской подругой новое жилье и наслаждалась поездками на работу на метро, когда я могла читать книгу или смотреть на людей, а не поглядывать нервно в боковое зеркало, выжидая возможности перестроиться.
Несколько месяцев промучившись с выходками Хьюго и постоянным натиском производственной логистики, я с облегчением вернулась в наш прежний офис, к ироническим замечаниям Зигги и привычному виду на Митпэкинг.
Но наше общение с Сильвией было натянутым, принужденным. В Лос-Анджелесе я как и. о. продюсера каждый день принимала важные решения, но Сильвия, похоже, не желала этого признавать. Она все равно огрызнулась, когда я ответила на общее письмо нашего агента по продажам; она как-никак была главным продюсером, я должна была дать ей ответить первой.
Сэмми Левковиц меж тем готовил “Твердую холодную синеву” на роль независимой темной лошадки в наградной гонке.
Когда нью-йоркская премьера приблизилась, я послала Холли приглашение через ее агента, но она вежливо отказалась. Я, в общем, больше ее не видела, хоть мы и сказали другу, что не будем теряться. У меня в телефоне оставался ее номер, и на протяжении нескольких месяцев после отвальной я время от времени подумывала написать ей смс. Как жизнь? Монтаж продвигается отлично. Есть ли у тебя на очереди какие-нибудь новые роли? Те же неопределенные слова, которые можно было бы адресовать любому другому человеку из киноиндустрии, чтобы приглядывать за ним, присовокупить к полезным связям на будущее, – хотя возможность подружиться была всегда, просто и ты, и этот человек были слишком заняты.
“Твердую холодную синеву” отрецензировали в целом положительно – как и в Каннах. Известно, кто решительно одобрил, большинство рецензионных телепередач уделили время. В вашем достопочтенном издании, “Нью-Йорк таймс”, нас оценили аж в четыре звезды – написали, что фильм “напряженный, выразительный и пугающий, а лежащая в его основе человечность преодолевает жанровое обличье”. Весь наш офис прыгал от радости.
А потом нас номинировали на “Золотой глобус”.
Собственно говоря, дважды: на “Лучший монтаж” и на “Лучший оригинальный сценарий”.
В день, когда объявили номинации, наш офисный телефон звонил не переставая. Наши почтовые ящики затопило поздравительными письмами, и нам с Зигги пришлось сочинять на каждое жизнерадостный благодарный ответ. В офис без конца прибывали букеты цветов, бутылки шампанского и другие необязательные подарки от людей из индустрии, которых мы не видели месяцами. Вложив за полгода так много сил в Холли и “Яростную”, я со скрипом переключалась на наш предыдущий фильм. Но продюсеры и должны заниматься несколькими проектами разом: куда направляется внимание зрителя, туда и мы. А внимание зрителя тогда было в основном приковано к “Твердой холодной синеве”.
