— Кроме того, она еще и худа, как сушеная треска. Но она королева! У вас могут быть неприятности.
— Плевать. Не могут же они меня, новоиспеченного лауреата Нобелевской премии, законопатить в местный Тауэр. Продолжайте, что там у вас еще наболело о Стокгольме? Вы приводили такую захватывающую, берущую за душу статистику… Так бы и слушал вас до скончания века. Ну же, продолжайте, что вы сидите, словно аршин проглотили?
— Основан, значит, Стокгольм в 1252 году…
— Это я слышал… Потрудитесь снять с меня сюртук и брюки… и туфли… Спасибо, голубчик…
— Зоопарк…
— Зоопарк? Что — зоопарк?
— Ну, стокгольмский зоопарк. Там дикие звери… Зоопарк — это место, где содержат в неволе зверей, — сказал полковник и пояснил: — диких зверей…
— Понятное дело, что не домашних. Дальше!
— Королевский оперный театр, Этнографический музей, Романо-готические церкви Сторчюрка и Риддархольмчюрка…
— Как-как?.. — захохотал старина Гарри.
— Риддархольмчюрка, — без запинки отрапортовал Грызь.
— Как вы всё это запомнили! Ну, у вас, батенька, и память!
— Служба у нас такая.
— Ну, валяйте дальше!
— Королевский дворец, барокко 17–18 век, ратуша…
— Очень интересно, — сказал Зубрицкий и пошевелил пальцами ног, — продолжайте.
— Гарри Анатольевич! Если мы опоздаем, с меня голову снимут!
— Кто снимет?
— Да ваш друг, Герман Иванович Колосовский.
— Не снимет.
— А я говорю, снимет.
— Нет, дорогой мой. Не снимет.
— Это еще почему?
— Да потому что его самого на днях сняли. Я с ним, пьяным дьяволом, вчера… или позавчера? по телефону разговаривал. Президент отправил его в отставку… Вместе с Солженицыным.
— Господи!
— Вам что, Солженицына жалко?
— Мне не Солженицына, мне себя жалко. Теперь меня точно попрут из органов…
— Весьма вероятно. Да вы не расстраивайтесь, я вас к себе возьму.
— Лаборантом в лабораторию?
— Зачем в лабораторию? В мой частный дом. Вы же знаете, у меня теперь дом на Тверской. Бывшая квартира Маяковского. Мне эконом нужен. Пойдете?
— А куда я денусь… Оплата сдельная?
— Сдельная, сдельная…
Полковник задумался. Спросил после паузы:
— А что такое — эконом?
— Это тот, кто гоняет за водкой, когда хозяину приспичит выпить, и, нарезав колбасу толстенькими кругляшами, обжарив до корочки, подает на стол.
Грызь распрямил плечи и произнес уверенно:
— Ну, с этим-то я уж как-нибудь справлюсь.
— Надеюсь.
— Что-что, а колбасу я уж как-нибудь нарежу…
— Вот и я так думаю.
Зубрицкий с трудом, помогая себе руками, поднялся на кровати и мутным взором уставился в окно.
— Господи… Когда же это кончится? А еще Европа называется… Второй день льет. Будто мы не в Стокгольме, а в Индии во время сезона дождей.
— Третий…
— Что — третий?
— Третий день, говорю, идёт дождь. И мы не в Индии, а в Стокгольме. И нам надо сегодня всё-таки улететь. Билеты пропадут…
— Пусть пропадают! Пусть всё пропадает! У меня денег куры не клюют! Можно еще сто тысяч других билетов накупить…
Старина Гарри, охая и причитая, встает и подходит к окну. Дождь за окном, как по мановению волшебной палочки, прекращается.
— То-то же, — довольно произносит Зубрицкий, — стоило восстать с постели русскому ученому, как стихия утихомирилась.
— Утихомирилась, утихомирилась… — соглашается полковник и накидывает на сухие плечи нобелевского лауреата белый махровый халат.
Зубрицкий не отходит от окна. Он видит, как из разрыва между тучами выныривает луч солнца. Старина Гарри щурится и переводит взгляд на пространство перед гостиницей.
— А что это за лужа? Пруд, озеро? Вижу белых крупных птиц, по виду лебедей… Эх, сюда бы двустволку!..
— Это не озеро и не пруд. Это залив. А мы находимся на острове…
— На острове, какой ужас! И как мы отсюда выберемся?
— Все дни как-то выбирались, выберемся и сегодня. Это не сложно. Это же почти центр, район Нормальм. Закажем такси… Поедем вон по той улице, — полковник показывает рукой: — Видите? Вон по той, широкой, она называется Стрёмгатан, потом свернем на Малмскиллнадегатан, а в середине ее — налево по переулку. А можно и так: по Кунгстрадгардгатан, потом налево по Хамнгатан…
Зубрицкий подозрительно смотрит на своего помощника.
— Откуда вы всё это знаете?
— Готовился. Не каждый же день получаешь важное государственное задание, да еще непосредственно от самого главы правительства.
— А почему мы должны заказывать такси? Разве Нобелевский комитет не выделит автомашину одному из своих лауреатов?
— Боюсь, не выделит. После того снисходительного похлопывания в Ратуше и попытки заигрывания с королевой…
— А наше посольство?..
— Что — посольство?
— Они тоже не пришлют за мной машину?
— А вы что, и это забыли?!
— Господи, что еще? Неужели я там… тоже… учудил?
— Еще как! На приеме в вашу честь… Вы ведь укусили…
— Неужели посла?!
— До этого не дошло.
— Слава Богу! А кого тогда?
— Посольского кота! Вы его просто искусали!
— Надеюсь, до смерти? Терпеть не могу кошек! И все-таки, мне кажется, вы меня разыгрываете, господин полковник. То я у вас напиваюсь как свинья, то принимаюсь кусаться как собака.
Грызь деликатно отводит глаза в сторону.
— Не мне судить, кто вы, — потом, помолчав: — Хотите откровенно, Гарри Анатольевич?
— Ну?..
— Раньше, когда вы не были нобелевским лауреатом, вы были…
— Ну?..
— Вы были… лучше. Короче, посольская машина нам не светит…
— Черт с вами! Вызывайте такси! И закажите завтрак в номер…
— Какой уж теперь завтрак: полпервого… Скорее обед.
— Не придирайтесь! Закажите чего-нибудь горяченького, какой-нибудь съедобный скандинавский продукт, только не селёдку! И пару двойных виски. Виски всенепременно! Вы английский-то знаете?
— Уж как-нибудь… — обиделся Грызь.
— ?!
— Пришлось выучить… Хорошо бы вам, Гарри Анатольевич, побриться и душ принять. Вам сразу полегчает. Контрастный душ кровь разгоняет…
— Гнилую кровь не разгонишь… — старина Гарри посмотрел на свои синие ноги. — И чего ее разгонять-то? Только сосуды засрёшь… Когда стартует наш реактивный катафалк?
— Через три часа. Вот перекусите, и надо бы сразу ехать, Гарри Анатольевич…
— Вот и отлично, итак, закажите чего-нибудь в номер, мне и себе, — бодро произнес старина Гарри и сбросил халат на пол. — А мне, и в самом деле, было бы недурно побриться перед дальней дорогой и совершить омовение членов.
Полковник вздохнул, нагнулся, аккуратно свернул халат и положил его на край кровати.
— Давно хотел вас спросить, — услышал он голос из ванной, — каким образом вы попали на эту должность? Признаюсь откровенно, когда мне вас в Шереметьево перед отлетом представили как сопровождающего, когда я увидел эти ваши кайзеровские усищи, словом… нехорошо мне стало…
Полковник подошел к ванной комнате и, опершись о дверной косяк, некоторое время молча смотрел, как его подшефный бреется.
— Занятная история, — начал Грызь, — чистая случайность. Стою это я на посту…
— Никак вас опять в постовые законопатили?
— Было дело. Меня ведь когда из больницы-то выписали…
— Какие страсти, вы лежали в больнице?
Полковник усмехнулся:
— Что вы тогда мне в кофе-то подмешали, Гарри Анатольевич?
Полковник видит в зеркале, как Зубрицкий делает круглые глаза.
— Как вы могли подумать такое, Петр Петрович! Ничего не подмешивал, клянусь богами Олимпа!
— Не стоило бы клясться такой страшной клятвой.
— Нет, правда! Только три чайные ложки кофе и много-много сахару. Я старался сделать как лучше…
