– Но только заранее предупреждаю, что мы выпьем одну бутылку, – сказал Сергей П., открывая эту бутылку и одновременно хвастаясь нам, что их арбатский дворик изображен в нашумевшей повести Василия Аксенова «Звездный билет» («Юность», М., 1961, № 6, 7).
– Нет, мы выпьем все шесть бутылок, – сказали мы с Б.Е.Трошем.
Опрокинув по стакану, все мы заговорили о чем-то хорошем. Я в те времена был одет так: хлопчатобумажные штаны «техасы» – 5 руб., туристские ботинки «Чехословакия» – 9 руб., перелицованный «стильный» пиджак крашеного офицерского сукна с белыми пуговицами – неизвестной стоимости. Товарищи были богаче меня, не то что сейчас, когда я собрался купить подержанный автомобиль «Запорожец».
– Где Галька? – спросил Б.Е.Трош.
– Галька на работе, – ответил Сергей П. И налил по второму стакану, но по второму граненому стакану из этой бутылки всем уже не хватило, и Сергей П. выскочил из-за стола.
– Ай, грай, гармонь, грай! – завопил он, доставая новую бутылку.
Снова разлили, снова выпили, снова заговорили о чем-то хорошем. В частности, осудили нашего комсорга С.Иванова за то, что он слишком много пьет и совсем недавно, посланный в магазин, заблудился и ударился лицом об асфальт...
...Сияя, пришла с работы Галька. Сергей П. побледнел и спрятал шестую бутылку под стол, где уже томилось пятеро ее пустых подружек.
– Ладно уж, вижу, что пьете, – снисходительно сказала Галька. – Налейте и мне, – сказала она.
Сергей П. (его настоящая фамилия Паукер) налил ей под столом. Галька выпила, отдышалась, закусила «николашкой» и, секунду помедлив, вдруг завопила, целясь вырвать мужу глаз женскими длинными наманикюренными когтями:
– Так ты, подлец, ром распил?! Мы ж его должны были послать на Чукотку! У нас ведь денег нет!
– Молчи, сука, – криво улыбаясь, сказал Сергей П. Б.Е.Трош и я сердечно распрощались с хозяевами и ушли, чтобы спать в своем общежитии, которое и до сих пор располагается на Студенческой улице близ станции метро «Студенческая». По дороге Б.Е.Трош подрался с профессиональным московским вором. Дрались в метро, и я наслаждался их поединком, зорко приглядывая – не мелькнет ли вдруг, приближаясь, милиционер. Когда вышли на улицу, вор огорчился и, размазывая по лицу кровь, кликнул такси, сообщив нам именно тогда, что он по профессии вор и это повредит его работе. И что ему также попадет от жены. Что он женат и у него двое очаровательных детишек...
Сергей П. не пришел на следующий день в институт, а когда он все-таки пришел в институт, то на его роже были следы дранья ее в виде подсохших красных полос, и комсорг С.Иванов ехидно поздравил товарища с этим фактом, предположив, что Сергея П. наказал его еврейский Бог за то, что он над ним (комсоргом) смеялся. Сергей П. даже не ответил ему, что еврейский Бог не имеет никакого отношения к комсомолу. Сергей П. был тих. Сергей П. как-то рассказал мне, что в доме № 7 по Суворовскому бульвару, где Гоголь сжег вторую часть «Мертвых душ», в 50-е годы нашего столетия располагалась коммунальная квартира, и в знаменитой комнате с камином, пламя которого жадно пожрало гениальные страницы, жил товарищ детства Сергея П., такой же, как и сам наш Сережа, из «простой семьи». А в то время еще существовало раздельно половое обучение, и мужская школа, где по закону должны были учиться наши милые сорванцы, была переполнена, а так как район был фешенебельный и там проживали со своими родителями дети ответработников, то, следовательно, школу уж дальше переполнять было никак нельзя, и наших «гаврошей» определили в школу для умственно-отсталых, где были вакантные места и где малютки и проучились до 1953 года, быв отличниками и не став арбатской фарцой, на что вполне имели право как пострадавшие от культа личности.
Но когда Сергей П. (я биографию товарища детства Сергея П. не знаю, но подозреваю, что он и есть та самая пьянь, которая однажды явилась вместе с ним на «встречу старых друзей» в пирожковую «Валдай», заснув прямо за столом), когда Сергей П. перешел в нормальную школу, он стал очень плохо учиться и очень много шалить. В период полового созревания он был хулиганом, однако выправился и даже поступил в геолого-разведочный институт, откуда его тут же выгнали за двойки и прогулы, несмотря на то, что он отлично справлялся с науками, когда хоть немного посещал занятия, ибо был изначально талантлив. Выгнали, и он год работал на Таймыре, привез отменные характеристики, его снова приняли, и он попал в нашу группу, где уже учились мы с Б.Е.Трошем, но мы-то с Б.Е.Трошем закончили институт, а наш друг – совершенно нет! И все потому, что сломал ногу на собственных именинах...
...именинах, где он сплясал краковяк на паркетном полу в коммуналке по адресу Суворовский бульвар, 6, кв. 5 и внезапно упал, матерясь и ругаясь, что болит нога, ибо у него, послевоенного мальчика, недополучившего кальция, были хрупкие кости, хоть он и шагал по стране с рюкзаком.
Пьяные товарищи, полагая, что болезнь ноги это есть ее вывих, и ничего не зная о кальции, хохоча, дернули Сергея П. за ногу с целью вправления вывиха, отчего студент ненадолго потерял сознание, и его перенесли на раскладушку, положив на медвежью шкуру, привезенную из далеких походов.
Придя в себя, он потребовал в постель рому, водки, вина, коньяку и, когда ему принесли все указанное, снова развеселился.
И гости развеселились. Снова принялись за краковяк, цыганочку с выходом, рок-н-ролл, буги-вуги, твист, поэтому когда приехавшая «скорая помощь» обнаружила танцы, то она с самого начала настроилась против больного и сердито спросила, где он.
Гости, хохоча, указали на лежащего Сергея П. Сергей П. предложил «скорой помощи» выпить. «Скорая помощь» грубо и злобно отказалась, предложив Сергею П., если он хочет лечиться, самому спуститься вниз в ее, «скорой помощи», машину.
Гости сплели руки крест-накрест и хотели нести Сергея П., так как лифт не работал, но он вырвался и с криком «Фашисты!» пустился вниз по лестнице сам, скача на оставшейся ноге.
И ему в больнице ногу, конечно же, взяли в гипс, определив с помощью рентгена перелом, но в справке написали: «доставлен в состоянии крайнего алкогольного опьянения», что совершенно не соответствовало реальности, так как он был в обычном, а не крайнем состоянии алкогольного опьянения, и это доказывается тем, что по возвращении из больницы на такси он пил до утра, после обеда опохмелялся, лежа в супружеской постели и загадочно разглядывая свежий гипс.
Тогда лихая жена его, косая красавица Галька, предложила мужу глупый план. Чтоб они, взяв лыжи, поехали на такси в Измайловский парк, и там чтоб он упал на снежной тропинке, предварительно сняв гипс, а она снова вызовет «скорую», и «скорая» снова наложит гипс, а также снова выдаст справку, где уже не будет фразы об алкогольном состоянии студента.
Так они и сделали. Не знаю, удался ли их план целиком или хотя бы частично, но института Сергей П. не закончил до сих пор, хотя с того времени уже прошло около 15 лет. У Сергея П. было, есть и будет много несчастий в жизни. С Галькой он развелся, женившись по сватовству для денег и связей на какой-то страшной пучеглазой стерве, которая прижила от него двоих детей и оттяпала у него квартиру, которую он получил, когда вследствие капитального ремонта дома № 6 по Суворовскому бульвару его выселили в Ясенево, предоставив однокомнатную квартиру со всеми удобствами и громадной лоджией, с которой открывался чудный вид и на окрестные леса, и на бывшее имение Трубецких, и на церковь Анны в Узком.
Оттяпала и выгнала из дому, так что он сейчас живет неизвестно где. Он дважды был под судом, но оба раза был судом оправдан. Его били до полусмерти в городе Байкальске Иркутской области и в городе Раквере Эстонской ССР. Он служил начальником геологической партии и однажды потерял служебный портфель со всеми служебными документами, чековой книжкой, гербовой печатью. «Все это следствие того, что я учился в школе для дураков», – утверждает мой институтский товарищ Сергей П., так и не получивший диплом инженера-геолога.
А я такой диплом получил, ну и что толку? Геологом не работаю, занимаюсь неизвестно чем, хотя живу, надо сказать, неплохо и жизнью своей весьма доволен. Прямо, можно сказать, честь жизни отдаю, как тот кот, которого моя знакомая, литературный критик Ш., принесла с помойки и налила ему в блюдце молока. И этот заблудившийся на помойке кот, пия молоко, все время отдавал лапой честь, как его, видать, выучили прежние хозяева... Жизнью своей весьма доволен, тем более что сейчас она с каждым днем становится все более умной и интересной, как и предсказывал в своих произведениях А.П.Чехов.
А на твой несколько хамоватый вопрос, Ферфичкин, не сошел ли я действительно с ума, прерывая свое и без того размытое повествование для углубленного описания пьяных похождений какого-то ничтожного Сергея П., который формально не имеет никакого права иметь отношение к моему повествованию и особенно к той его части, где описывается, как мы с Д.А.Приговым вершили свои траурные блуждания, я дам честный ответ: пользуясь своим служебным положением автора, я по блату ввожу Сергея Дормидонтовича Паукера в историю. Потому что и он, и я, и моя любимая жена Света, и Пригов, и ты, Ферфичкин, и многие, все остальные – все мы когда-нибудь умрем, и наши тела обратятся в прах, а бумага вечна, пусть даже и неопубликованная, пусть даже и сожженная в камине, как второй том гениального произведения, или в простой топке, как отдельные простые произведения разных авторов разных времен. А по блату еще и потому, что я сильно задолжал своему институтскому товарищу Паукеру. Он всегда был со мной ласков, а я всегда был с ним груб. («Среди лесов, средь топи блат вознесся...». А.Пушкин – так недавно прочитал я эти серьезные строки, вычеканенные в подземелье станции метрополитена «Пушкинская».) Груб, ибо терпеть не мог его хамства, развязности и брутального пьянства, отчего неоднократно называл его сволочью. А на самом деле он, по-видимому, как считали гуманисты 60-х годов, – добрый, где-то как-то ранимый человек, за напускным цинизмом скрывает глубоко ранимую душу, и мы сами во многом виноваты. Любишь, Ферфичкин, эту фразу?.. Не исключено, например, что выпитый нами ром зародил в его голове дьявольский план развода с женой Галькой, ибо изначально-то ведь он не являлся подлецом и ханыгой, я видел его детские фотографии. А также он всегда ссужал меня деньгами в долг. А также жил я у него в коммунальной квартире № 5 с видом на упомянутый арбатский дворик. Вернее, не «жил», а «пользовался» комнатой. Я был прописан в городе Д. Московской области, что на канале, а он уехал с экспедицией на Урал и оставил мне ключи. Я тогда усиленно поступал туда, откуда нас с литбратом Е. выперли в мае 1979 года, и мне иногда приходилось ночевать в Москве после различных культурных мероприятий и чтения собственных произведений по различным московским местам. А спать мне после чтения собственных произведений по различным местам было в Москве негде, вот я и ночевал тогда в квартире № 5 дома № 6 по Суворовскому бульвару...
