После этого сна я снова взялся за свои воспоминания, и я планировал в последней части изобразить себя выдающимся героем, человеком, не остановившимся перед убийством Тоёхико Савада и приговоренным к смертной казни как преступник, совершивший целую серию убийств. Так я должен был закончить — воспоминания душеприказчика всех опоздавших. И на последних страницах я бы гордо шествовал к виселице, сияя достоинством. Как настоящий герой, пользующийся всеобщим поклонением, а не трус, капитулировавший перед Тоёхико Савада, промолчавший, когда его преступление свалили на несчастного лже-Джери Луиса. Но мои записки так и остались незаконченными. Мне не дал закончить преданный людям врач, случайно узнавший о моих кровожадных планах и выписавший меня из клиники на две недели раньше срока.
Сейчас середина октября. Я в Токио, мы с женой готовимся к путешествию в Европу. Я уеду еще до выборов губернатора, нужно затоптать ростки скандала. Жена родит ребенка лже-Джери Луиса во Франции. Если скандал не вспыхнет, Тоёхико Савада победит на выборах и я стану зятем одного из самых могущественных людей Токио. Тоёхико Савада уже выдвинут кандидатом от консервативной партии и вступил в предвыборную борьбу, которая состоит в том, чтобы обливать грязью своих противников. Официально мы сообщим о нашей женитьбе телеграммой из Парижа в самый разгар предвыборной борьбы.
Предстоящая женитьба и рождение ребенка сразу же освободили жену от комплекса насилия, от воспоминаний о пережитой трагедии, и грустная грешница превратилась в счастливую будущую мать. Я взял за правило каждый день вести с женой спокойные разговоры о беременности и будущих родах. Это может показаться странным, но теперь она искренне уверена, что отец ребенка я. На щеке у жены остался огромный шрам, она не видит правым глазом, но начинает, кажется, верить, что это у нее от автомобильной катастрофы, в которую мы с ней попали. И лаская изуродованную беременную женщину, я испытываю глубокую тоску, как пожилой, много переживший человек.
Единственным драматическим событием, нарушившим мирный ход тех дней, было известие о том, что Кан Мён Чхи в конце концов нашел свою жену и они решили вместе уехать в Северную Корею. (Ну что же, пусть хоть один Кан восстановит свою честь.) Последнюю, самую страшную опасность я пережил в конце октября, когда укол, который пришлось сделать, проходя выездные формальности, напомнил мне о дурной привычке. Мне вдруг почудилось, что я приближаюсь к площади в Синдзюку, где стоит общественная уборная. Эти воспоминания были для меня совсем не радостными. Я снова вспомнил страдания тех дней, когда боролся с наркоманией, страдал от бессилия, вспомнил, как я падал в мрачную бездонную яму, утыканную бесчисленными шипами. Но все же однажды мне захотелось встретиться с унылым торговцем с ночной площади.
Под предлогом, что я хочу поискать в магазинах иностранной книги литературу по детскому питанию, я отправился искать его. И не нашел. Я купил книгу в яркой обложке: голый светловолосый младенец поглощает из огромной тарелки еду. Я искал торговца и не нашел. Он бежал от меня, а если бы нашелся торговец, решившийся продать наркотик упитанному, розовощекому, хорошо одетому господину, да еще с книгой о детском питании под мышкой, он оказался бы крушителем авторитетов, революционером.
Призрак ареста, суда, смертного приговора испарился, но вместе с ним исчезла и мечта стать душеприказчиком опоздавших.
Я чувствую, что уже не молод. У меня появилось брюшко, спина потеряла гибкость, утром и по вечерам на меня нападает беспричинная тоска, мучит чувство одиночества. Я превращаюсь в человека средних лет. Да, я действительно уже не молод. Как и предсказывал политик, я, видимо, уже не скажу обществу «нет» и буду тихо и спокойно ждать. Ждать, пока во мне созреет «молодость, превратившаяся в прошлое». Но это будет уже не мое время, а время кого-то другого во мне.
Сейчас я заканчиваю свои воспоминания. Я не герой, пробуждающий пыл людских сердец, и не душеприказчик опоздавшего поколения. Я такой же, как ты.
Перед вами роман известного японского писателя Кэндзабуро Оэ «Опоздавшая молодежь». Раскройте его, чтобы послушать исповедь молодого японца, судьба которого — зеркало жизни целого поколения послевоенной Японии.
Это поколение называли «опоздавшим», потому что оно не успело на войну. Но думается, что правильнее всего назвать этих японцев обманутым поколением.
Вся система предвоенной и тем более воюющей Японии была направлена на то, чтобы обмануть народ, и прежде всего молодежь. Пусть по-иному, но ее обманывают и сегодня. Однако именно то поколение, о котором пишет Кэндзабуро Оэ, оставаясь жертвой обмана, глубоко ощутило весь трагизм его в военную катастрофу 1945 года, потому что она настигла молодые души как раз тогда, когда они были особенно ранимы.
Крах милитаристской Японии повлек за собой нарастание революционной волны, активизацию рабочего класса, бунт молодых.
Когда через год после окончания войны на Дальнем Востоке я впервые попал в Японию, страна бурлила. Сотни тысяч рабочих бастовали, требуя человеческих условий труда, ликвидации безработицы, подлинной демократизации, наказания военных преступников. Но улицам и площадям Токио, Осака, Кобэ и других городов шествовали колонны демонстрантов под красными знаменами и лозунгами: «Долой кабинет Иосида!» — и неведомо было, дрожала ли мостовая от очередного землетрясения или от могучей поступи демонстрантов. Миллионы японцев затаив дыхание слушали лидера компартии Кюити Токуда. Он просидел в тюрьме восемнадцать лет. Через каждые пять лет его вызывали чтобы спросить: «Отрекаешься от коммунизма?» и каждый раз он бросал своим тюремщикам: «Никогда!» Ничто не могло сломить железного человека, и его устами говорила теперь совесть трудового народа.
Ощетинившись дулами автоматов, берегли подступы к американскому посольству и штабу генерала Макартура солдаты морской нехоты США. За проволочным забором американского военного лагеря, разместившегося рядом с японским парламентом, притаились бронетранспортеры и «джипы» оккупантов — на всякий случай.
Буря нарастала с каждым днем, грозя социальными потрясениями, и беспомощные японские власти взывали к американским оккупантам о помощи. Макартур не замедлил перейти в контратаку, когда возникла угроза всеобщей забастовки 1 февраля 1947 года. Японская реакция окончательно нашла общий язык с оккупантами в том, что касалось наступления на демократические силы. Началась та затяжная битва, которая, проходя подъемы и спады, продолжается на Японских островах и по сей день. Последнее слово в ней еще далеко не сказано.
Обманутое поколение японской молодежи сразу же оказалось в гуще этой битвы. Какая-то часть молодых смогла найти себя в подлинно демократическом движении, глубоко связанном с народом, с рабочим классом. Сегодня из них выросли закаленные борцы на всех фронтах — в политике, искусстве, литературе. Но большинство молодежи тех лет — и это теперь непреложный факт — потонуло в водовороте событий, затянутое грузом обмана, собственной слабостью, разлагающим влиянием среды, пораженной коррупцией, безверием, ложью.
Герой романа, который вы раскрыли, принадлежит именно к этому обманутому большинству. Автор, должно быть, не случайно не называет нам имени героя. В самых последних строках «исповеди» мы читаем: «Сейчас я заканчиваю свои воспоминания. Я не герой, пробуждающий пыл людских сердец, и не душеприказчик опоздавшего поколения. Я такой же, как ты». Этим многое сказано.
«Воспоминания» делятся на две части. В первой герой рассказывает о родной деревне летом 1945 года, во второй — о своей жизни в Токио в пятидесятые годы. Это правдивая, во многом беспощадная исповедь. Молодой писатель[20] заставляет исповедующегося раскрыться до конца, вывернуться наизнанку, и в этом беспощадность автора к своему герою. События развертываются на широком фоне быта и нравов Японии, и читатель, несомненно, сделает для себя немало любопытных открытий.
Интерес к Японии всегда был велик. Об этой стране у нас написано немало книг. Писали именитые писатели, журналисты, общественные деятели, случайные туристы — экзотическая страна Восходящего Солнца многих вдохновляла браться за перо.
Но хороших книг о Японии не так много. Писать о ней трудно, труднее, чем о любой другой стране. Почему? Да, наверное, потому, что на Японских островах, как нигде, столкнулись и причудливо переплелись древность и современность, Восток и Запад, самобытное и пришлое, хорошее и плохое.
Япония — это хаотически запутанный узел географии, истории, экономики, политики, идеологии. Конечно, японская действительность подвержена своим и общим закономерностям, но, чтобы видеть и понимать их, нужно по-настоящему знать страну и ее народ.
