— А ты знаешь, где мы? — Спросила девушка. Куда ты меня привел? Это бывшее кладбище. Здесь моя бабушка похоронена! Не знал? — Его губы разжались, а руки упали, бессильно, как весла. — Ничего страшного, она простит.
— Как ты можешь! — Возмущение его было столь сильно, что от испуга она сжалась до размера дождевого червя. Крысюк разрезал его перочинным ножичком, который всегда носил в кармане из мужской подсознательной тяги к оружию. И ощутил резкую боль в груди. Он хотел осмотреть больное место, но не узнал себя — ни рук, ни ног. И догадался, что одна из частей червя — он сам. Чувство стыда, смущения и гадливости охватило его со всех сторон. Все тело его щекотно зашипело, сжалось и запеклось грязным пеплом.
Крысюк проснулся в луже липкого страшного пота. В голове еще звучал таинственных шепот. «Знаешь какой лозунг момента? — Через шведский стол, шведской семьей к шведскому социализму, вдоль шведской стенки вперед, под Полтаву!» Испуг его был столь силен, что минуты три он не мог восстановить душевное равновесие и отчаялся добиться счастливого исхода. Конечно, избежать гибели, пусть это даже во сне — неплохо. Вместе с тем, столь красиво начинавшееся и так внезапно прерванное сближение любящих душ казалось ему комплексной усмешкой — фирменным издевательством тех высших сил, которые насылают людям сны. Ни за понюх табаку лишили чего-то значительного, незабываемого, яркого, экзотического подарка судьбы. За людей не считают — как это знакомо!
Возможно, произошло это по причине соседей. Ну да, дверь его комнаты приоткрылась, стали слышны голоса в прихожей, именно там они любят более всего трепаться. Что же они там обсуждают? Крысюк прислушался, и весьма кстати. Кто-то новый присоединился к разговору, видимо, придя из другой квартиры, из-за того и приоткрылась током воздуха дверь Крысюка.
Ольга повторила новой слушательнице свой рассказ о соседке с пятого этажа. Ей квартиру поручили постеречь отпускники, на тридцать первом квартале. На первом этаже. Ну, она и забурилась туда с другом-приятелем. Устроили они там сафари, прямо на кухне, тряхнули стариной, вспомнили труднодоступные для секса места.
Проводила мужика, сходила в ванную, вернулась кофе сварить. И заметила, что кто-то в окно смотрит. Да это муж ее. Хоть стой, хоть падай! Как выследил, мерзавец!
А муж — маляр в домоуправлении. Задание имел покрасить окно. Ну и красил. Долго, во всех подробностях. Чуть не онемел. А мужик он был бестолковый, ему велено было совсем другое окно красить, да черт занес. Потому Манька и сумела выкрутиться, змея, да еще обвинила мужа в семи смертных грехах. Уж в этом у нее был особый талант.
Вот именно! — Подумал Крысюк. — Как вы мне все надоели! А тут еще этот гребаный отгул! — И тяжело вздохнул, как если бы взял на грудь неподъемную штангу, и какая-то главная жила в организме разорвалась кисло-сладкой болью.
Со стола упала пустая бутылка и разбилась. Сколько раз зарекался не пить экзотические напитки! Водка — милое дело, а этот ром пусть кубинцы пьют, кактусом заедают!
Захотелось тете Шуре рыбки отведать. Только, ради Бога, не минтая. Вообще-то всегда его покупала, но не для себя, а для Шварценеггера, кота своего. Будучи котовладелицей, знала все перипетии рыбного рынка. Как-то зимой минтай пропал, так хоть летку-еньку пой, матку-репку танцуй. Сама, между прочим, виновата: когда маленьким Черныш был, минтай меньше полтинника стоил, вот и приучила с молодых когтей на свою голову. Весенняя чудо-селедка идет, так этот черный принц ни за что не будет. Горбушу с горем пополам скармливала, свежую, а стоит чуть жирком припахнуть, носик свой черненький издалека воротит.
Хорошо, что минтай нового улова появился. Много его, на улицах торгуют. Говорят, рыбакам зарплату мороженым минтаем выдали, вот они и толкают его наперегонки на каждом углу, цену друг другу сбивают. Шварц ест, облизывается от удовольствия, потом спит, как сурок, на окошке.
Кстати, про горбушу. Однажды устроил форменную забастовку, отказался ее есть. Хозяйка настояла. Пожевал и вытошнил. Рассердилась тетя Шура, кота в сердцах Чомбой назвала. Был такой диктатор в черной Африке. Плохо кончил. Давно, мало уж кто помнит. Не актуально. Потом одумалась, помирилась со зверем. Ну, что поделаешь, если он такой чувствительный и принципиальный, как доктор из санэпидстанции! Люди подсказали, что кошки бракуют свежую рыбу, зараженную глистами. А если проморозить хорошенько, червячков всех убить, может своего желудочного червячка заморить. Вот, какая это умница! Хорошо бы ему другие продукты проверять! Тетя Шура нет-нет, да и даст сыру кусочек — ест, сосиску в яркой упаковке — нюхает и землю роет, будто прячет свой грех, с куриного окорочка шкурку снимет — не ест, зато ночью в помойное ведро лапой залезет, косточку достанет и схрумкает или по квартире гоняет, играет в нашествие мышей.
Ради корюшки готов на потолок залезть, а, поскольку запах ее огуречный, он и огурец весь изнюхает, на лету огуречную попку ловит, как вратарь. Июнь на дворе, все камбалу тащат. Отправилась тетя Шура на один базарчик, на другой, нет камбалы, приходите завтра. Селедки навалом, но сердцу не прикажешь. Двинула в фирменный магазин. Идет, мечтает, когда придет в город настоящее тепло. Немного лета не помешает. Деревья уже листочки выбрасывают. Надо бы кота вывести, чтобы когти поточил, на птичек помявкал.
Замечталась, ой! — попала. Острая боль пронзила ступню. Вот несчастье. А дома с этим безденежьем не то, что бинта, йода нет. Сколько раз зарекалась внимательнее под ноги смотреть, а не получается. На одном и том же, считай, месте. Будто шило торчит из тротуара. Из железобетонных плит, знаменитых шестигранничков, говорят, их великий человек придумал, когда еще не был академиком. Но Шило был! Да он не виноват, конечно, что фамилия его сработала, это бетонщики навели слабый бетон, вот и повылазила арматура. Чтоб у них глаза повылазили! Запросто подошву проткнуть и ступню до кости. И ведь отшлифованы эти шильца до блеска, видно, не она первая, не она последняя оступилась, не затупилась.
А не свернуть ли в парк? Путь до «Океана» на охромелой ноге короче окажется и дорога там асфальтовая. Подумала и тот же миг перешла, хромая, дорогу, на аллейку и убедилась в правильности своего шага. Народ под зеленеющими деревьями как бы добрее. Музыка играет хоть и противная, как железом по стеклу, но хоть какая-то живизна. Собак, правда, много, и все дружно гадят прямо под ноги. Будто находишься в большом собачьем туалете. Увлекшись разглядыванием экскрементов, тетя Шура увидела нечто похожее на каштаны. Ничего себе! Удивилась, да не очень: в последнее время в Магадане появились столь огромные страшилища, вылитые собаковидные кони. Мутанты.
А ведь лошадь убивает даже капля никотина, подсказал внутренний голос. Должно быть, потому, что ее обогнала какая-то необычная парочка, дымящая отвратительным табачным дымом, уж не собачьи ли экскременты зарядили он в свои сигареты? Может быть, это наркотики так отвратительно воняют? Да что же это с головой-то у него — обжег, что ли? Негр — догадалась тетя Шура. Прохожий оглянулся, — уж не вслух ли она произнесла свою догадку? Нет! Это китаец! А девчоночка наша, кажется, где-то уже ее видела, уж не в соседнем ли подъезде? Хинди — руси бхай, бхай, некстати вспомнилось ей. Сталин и Мао слушают нас, слушают нас!
Интересно, а как никотин на котиков действует? Если по созвучию слов ни-котин, то пагубно. Правда, котовы усы иногда вполне отчетливо пахнут табаком, если сосед дядя Вася берет Черныша на руки и целует по пьяни взасос. После чего кот свирепеет и пытается язычком удалить следы агрессивного вторжения в частную жизнь. А иногда с головы до хвоста пахнет одеколоном «Шипр», трет лапами нос и утробно рычит, методично ударяя хвостом по комоду.
Не успев довообразить картину, тетя Шура получает столь сильный толчок в спину, что бедняжка не просто падает, но и отлетает на газон, по счастью, не очень просохший от зимнего снега и потому мягкий. Раздается обидное ржание. Толкнул и еще смеется! Кто же так напал на бедную женщину? Готовая увидеть наглую хулиганскую морду, она оглянулась и с недоумением разглядела вытянутую рыжую, прямо-таки лошадиную, физиономию. Господи, да это и есть лошадь, дрогнувшим голосом пробормотала женщина, еще более недоумевая, будто материализовалась ее собственная мысль о копытном создании. Вот значит, ты ей сочувствуешь, а она тебя обижает. Тем более обидно, что лошади, как она недавно узнала из телевизионной передачи, обладают целебными свойствами.
Ну да, умеют у нас создать светлый образ. У лошадей, мол, температура тела выше человеческой, и надо катать на них больных детей. Очень больных, кому не помогают практически никакие лекарства, а только любовь и ласка. Покатаются, прогреются и оживают, могут начать ходить, и к ним возвращается речь. В это трудно поверить сходу. Потому что в личной жизни тети Шуры главной лаской был и остается черный кот, если ляжет на грудь и обнимет лапками за шею, тепло его шерстяного животика вскоре набирает такой градус, так растекается по жилам, что хочется плакать. Ничего, ничего, немного еще продержаться, а там наши подойдут, шепчет она любимую фразу, доставшуюся от деда, он у нее партизанил в Брянских лесах. А может быть, это она сама служит котику большой согревающей лошадью, врачующей от всех его кошачьих болезней?
