Когда Сагольс стал расспрашивать их о Пюиге, они удивились.
— Путш? А ты знаешь господина Путша?
Старик покачал головой. Старуха говорила по-французски без акцента, только имена собственные произносила на каталонский манер — разумеется, из деликатности.
Когда молодая женщина взялась за полную корзину белья, Пауло вызвался ей помочь, но она уперла корзину в бедро и, угрожающе брыкнув ногой в башмаке на деревянной подошве, отогнала кур.
— Надо загнать хряка, — сказал старик.
Речь шла о борове. Великолепное животное! «У нас, — подумал Лонги, — говорят „кабанчик“».
Старуха продолжала прерванный было рассказ. Семьи Путшей сроду в Вельмании не видывали! И так как Эме и Сагольс были явно удивлены, она добавила:
— Вам остается разве что на кладбище сходить, — и засмеялась.
Чудные эти люди, что приезжают на машинах, как никто отродясь не видывал, да еще спрашивают вас о людях, о которых вы слыхом не слыхали! Ну да, само собой, Путши есть в Бастиде, в Сен-Марсале, в Оме. Есть в наших краях люди с такой фамилией, только не в Вельмании.
Дом был каменный, ничего характерного в нем не было, но мебель в нем была старинная. Старуха принесла бутылку и стаканы. Старик смотрел на китель майора и на его нашивки.
— Так вот куда их теперь пришивают! Ни дать ни взять американцы!
Эме сделал знак Пауло. Тот вышел, через несколько минут вернулся и поставил на стол коробки с сардинами, положил две большие плитки шоколаду и пачку табаку. Старики смотрели на все это с восхищением. Стало быть, мир по всей форме, а?
Они хлебнули сладковатого напитка с сильным привкусом апельсина.
— Бутылку мы откупорили, когда наша племянница приехала в Перпиньян.
Она произнесла: «Перпиня».
— Да нет, Клеманса! Это было, когда наш сынок получил увольнительную.
— Да разве этакий пьянчуга не выдул бы ее сразу? Это было, когда приехала племянница! Наша племянница из Испании с тремя детками. Они из Фигерас. Она беженка. И жила в Перпиня. И так и не выучилась говорить по-французски.
— Она и не хотела, дурья башка.
Старики начали переругиваться. Да и чем другим могли они заниматься, ожидая, когда вернутся соседи? И все-таки они были раздосадованы, что не могут отблагодарить гостей рассказом об этом «Путше».
— Но вы хоть знаете, как звали здешнего учителя? — для очистки совести спросил Сагольс.
— Господина Верже? Молодой такой? Маленький, щупленький? Редко мы его видели. Но звали его не Путш, правда, Клеманса?
Итак, это был господин Верже. Сухощавый, слабосильный, но ребятишки любили его. Он водил их в горы. Он появился здесь в сороковом, после поражения. Он говорил «поражение», а не «разгром». А здесь разгрома-то и не было. Маршала господин Верже не любил. Слово «маршал» старик произносил с осторожностью. Солдатские усы, седоватые волосы, зачесанные назад, — сразу было видно, что это старый вояка.
Сагольс напрасно пытался вытянуть из них еще что-нибудь. Клеманса сказала только, что, когда они вернулись — вернулись первыми, они этим явно гордились, — остальные жители Вельмании вместе со священником пошли разыскивать колокол и куда-то его утащили.
— Он еще найдется, — мягко, как ребенку, сказал ей муж.
Опустив руки, la bien plantada молча рассматривала всех троих гостей, рассматривала так, словно хотела купить одного из них.
— Ах! — вздохнула Клеманса, хотя никто ни о чем ее не спрашивал. — Вот уж был денек! Вот уж денек — такой, что и сказать нельзя. Это было, это было, это было…
Это было…
Ночь спускалась здесь быстрее, потому что эта низко лежащая долина — Валь маниа, большая долина, — сужалась.
— Притормози-ка, — сказал Сагольс.
Чуть посыпанные снегом низины были освещены каким-то сиянием, идущим ниоткуда. Березы возносили в лесу горькую зелень своих по-женски нежных стволов. Ниша в углублении железистой скалы была украшена увядшими букетами. На грубо намалеванной дощечке[138] была надпись, составленная с тем красноречием, которое присуще простонародью:
«Слава доблестным бойцам Франтирерам и Партизанам отряда Анри Барбюса, которые благодаря своему мужеству и самопожертвованию спасли от гибели население Вельмании во время суровых боев с гитлеровскими варварами 2 и 3 августа 1944 года».
Далее следовали имена казненных: «Были расстреляны капитан ФТП Жюльен Пошо, Бо Рене-Жан, Роме Жак, Барренья Эрмитиеро, Жимено Жозе».
На это место, летом такое очаровательное, выпускник Эколь Нормаль Раймон Верже приводил своих учеников — девочек и мальчишек, чтобы на берегу лепечущего без умолку ручья жарить карголаду. Совсем рядом, близ развалин замка, проходила дорога из Лос Масоса, — хуторская дорога, упиравшаяся в дорогу, по которой шли мулы к Канигу. Сам Канигу угадывался лишь по тени, отбрасываемой им на то место, которое Раймон Руссель удачно назвал «Долиной, куда не заглядывает весна».
Через два дня майор собрал все сведения, которые только можно было получить в ту пору о Раймоне Верже, но они сбивали его с толку. Сагольс объездил всех — бойцов Французских Внутренних Сил, и Франтиреров и Партизан, — он был убежден, что с ним будут откровеннее, чем с «чужестранцем», хотя тот и майор Алжирской армии. Он не нашел ни одного — ни француза, ни испанца — из отряда Анри Барбюса! Нет, ни одного! Он узнавал о сосланных, расстрелянных, исчезнувших, о добровольно вступивших в регулярные части или просто вернувшихся к своим семьям в Од или в Эро, тихо возвратившихся в прежнюю жизнь. Плохо дело! Как и у Лонги, у него сложилось впечатление, что никто не проявил особого интереса к outlaws[139].
И все-таки Сагольс привез важную новость, и если он не сразу ее выложил, то только потому, что не знал, как ее преподнести. Так вот: Пюиг в Перпиньяне!
Эме вскочил.
— Как вы спешите, мсье Лонги! Сядьте-ка! Все это не так просто. Совсем не просто! Да! Он жив, здоров и невредим. Живет в квартале Сен-Жак вместе с сестрой.
— У вас есть его адрес?
— Подождите, подождите! Говорю же вам все это не так-то легко. Он опять учительствует. Преподает в школе.
— Но в таком случае…
Тут-то и начинались трудности.
— Так вот, он ни с кем не видится. Ни с кем из своих друзей. Ни с кем. — Поколебавшись, он сказал. — Даже вас не захочет видеть.
— Но вы-то с ним виделись?
— Нет. Его видел другой человек. И теперь я отведу вас к нему.
У Сагольса было назначено свидание с человеком, который согласился побеседовать с ними в ресторане на площади Касаньес — в том самом «Уголке», где Эме встречался с Анжелитой. Горилла подошел к одному из столиков и пожал руку тучному каталонцу. Эме Лонги где-то видел это лицо. Но где и когда?
— Меня зовут Карбональ, я из Прада. Кожевник.
Его речь напоминала разъяренные волны, накатывающие на прибрежную гальку Баньюльса.
— Это тот самый, — сказал он Сагольсу. — Только тогда он, ясное дело, не носил мундира.
Он стиснул руку майора.
— Карбональ у нас муниципальный советник, — сказал Сагольс.
— И член партии, — добавил Карбональ. — Для нашего дела это немаловажно.
Подле них с удивительной быстротой гримасничали игроки в трюк. Их мимика была назойливой. Есть два разряда людей, которых ничто совершающееся в мире не может оторвать от их занятия: картежники и рыболовы.
Обслуживала их все та же Фелипа.
— Ох, как я рада! Мы так по вас убивались! У немцев было ваше фото, и они везде его показывали. Анжелите тоже его показали. Сперва она сделала вид, что не знает вас, но потом уже не могла притворяться. Слишком многие видели вас вместе. Начиная с моего бывшего хозяина. Потом его арестовали…
Ладно, — сказал Карбональ. — Бери рюмку, малютка. И сними фартучек…
— А как же клиенты?
— Позовут тебя, когда ты им понадобишься. Тогда я надену твой фартучек и буду их обслуживать.
— Будет вам, мсье Карбональ. Так и быть, сам уж их обслужу, — сказал новый хозяин.
Исчезнувший уроженец Ниццы оставил по себе в ресторане только одну память: название «Уголок».
— Вот кто был говоруном. Этих хозяев бистро я всегда не выносила. Мы знаем, кто вы такой, мсье Лонги. Тогда-то мы вас не знали. Мы подозревали всех репатриантов. И беглых тоже, но репатриантов в особенности.
— Ах, вот оно что!
Он был на подозрении у Сопротивления так же, как и у абвера! Дальше ехать некуда!
— Немцы всюду совали шпиков. И вот вам, пожалуйста, история с катером.
— Это была чистая глупость.
— Не совсем. Мы знали, что один из тех, кто там был, давал информацию фрицам. Если бы не Ом…
— Ом! Это с Омом я вас видел! В «Балеарских островах»!
— Точно. Ом-то и спас всех!
