– Как долго мы не виделись. Вы показались мне призраком. У меня, наверно, было странное выражение лица… А Садаё… Вы из больницы?
Ока, казалось, колебался, подыскивая нужные слова.
– Нет, я прямо из дому. Не знаю, как сегодня, но вообще, надо думать, дело идет на поправку. Как только проснется, плачет и зовет: «Сестрица, сестрица!» Жаль в такие минуты смотреть на нее.
Сердце Йоко разрывалось при мысли о Садаё. Ока, видно, заметил это, понял, что сболтнул лишнее, и, растерянно улыбнувшись, добавил:
– Но иногда она держится молодцом. Как только жар спадает, она начинает просить Айко почитать ей что-нибудь интересное и очень охотно слушает.
Йоко догадалась, что Ока хочет сгладить впечатление от своих слов. И хотя он делает это из добрых побуждений, чтобы успокоить ее, верить ему нельзя. То, что сообщала ей Цуя, раз в день ходившая в университетскую клинику, тоже не могло ее успокоить. «Неужели никто не скажет мне правды?» – с раздражением думала Йоко. Она ждала этого от Ока. А он тоже норовит приукрасить все, даже больше, чем Цуя. Если даже Садаё умрет, Йоко скажут то же, что сейчас сказал Ока. Никто не хочет быть откровенным с нею. Кровь бросилась Йоко в голову, – гнев оказался сильнее беспокойства о судьбе Садаё.
– Бедная Садаё… Наверно, очень исхудала, да? – пустила пробный шар Йоко.
– Нет, мне она не кажется похудевшей. Может быть, это потому, что я каждый день вижу ее, – ответил Ока, вытирая платком шею, расстегнув воротник и сделав такое движение, словно ему было трудно дышать.
– Наверно, не ест ничего?
– Ест только суп и жидкую рисовую кашу.
– Этого достаточно?
– Да, кажется…
«Нет, он бесстыдно врет», – сердито подумала Йоко. У выздоравливающих после брюшного тифа не бывает аппетита… Можно ли так лгать? Все лгут. И Ока – тоже. Говорит, что вчера ночью не оставался в больнице. Разве это не ложь? Теперь понятно, почему рука Ока, которую она держит в своей руке, так холодна. Ока привык к горячим от страстного возбуждения рукам Айко. Вчера эта рука… Йоко пристально смотрела на красивую руку Ока, белую и нежную, как у женщины. И эта рука вчера ночью… – Йоко подняла глаза на Ока. – И губы у него чересчур красные… Эти губы вчера ночью…
От злобы и ревности у Йоко потемнело в глазах. Она готова была вцепиться зубами в первую попавшуюся под руку вещь, и ей стоило немалых усилий сдержать себя. Из глаз полились горячие, обжигающие щеки слезы.
– Вы искусно лжете. – Плечи Йоко вздрагивали. При каждом толчке сердца голова дергалась, а волосы прыгали, как живые. Йоко достала платок из рукава кимоно и вытерла руку, в которой до этого держала руку Ока. Все, что Йоко видела, все, к чему прикасалась, вызывало в ней омерзение! Не дожидаясь ответа Ока, она выпалила:
– Садаё уже умерла. Вы думаете, я не знаю? При вашем с Айко уходе кто угодно мог благополучно скончаться. Вот уж повезло Садаё! О-о, Садаё!.. Ты и в самом деле счастливая… Ока-сан, расскажите лучше, как умирала Садаё. Умерла, так и не сделав последнего глотка перед смертью?[53] Умерла, пока вы с Айко гуляли в саду? Или же… или же уснула навеки на глазах злобно улыбающейся Айко? Какие были похороны? Где заказывали гроб? Для меня нужно заказать чуть побольше. Какая же я дура! Так хотела скорее выздороветь и не отходить от Садаё… А теперь ее нет. Ложь… Тогда почему же вы с Айко так редко меня навещали? А сегодня пришли мучить… насмехаться…
– Что за чушь! – не выдержал Ока, но Йоко не дала ему говорить.
– Чушь! – воскликнула она с истерическим смехом. – Верно… Ах, как болит голова. Я до дна испила чашу тяготевшего надо мной проклятья. Ну, а вам, разумеется, незачем волноваться. Я не собираюсь вам мешать. Я уже напрыгалась… Теперь ваша очередь. Ха, попробуйте, если сумеете… Если сможете прыгать, ха-ха-ха… – Йоко громко хохотала, как помешанная. Ока, которому было стыдно за нее, стоял весь красный, уставившись в пол.
– Послушайте! – твердо произнес он наконец.
– Послушаем. – Йоко строго посмотрела на Ока, но в углах ее губ змеилась едкая усмешка. В этой усмешке было достаточно яда, чтобы обескуражить Ока.
– Вы можете, конечно, не верить мне, я не в силах заставить вас. Но к Айко-сан я отношусь просто с глубокой симпатией.
– Ну, это мне незачем слушать. За кого вы меня принимаете? Именно потому, что вы питаете глубокую симпатию к Айко, вы и пришли сегодня узнать, когда же наконец я умру. Подумайте сами, как я должна быть благодарна вам. Сегодня операция, вы сможете насладиться зрелищем, когда из операционной вынесут мой труп, а потом порадуете свою Айко этим известием, но перед тем, как идти на смерть, я хочу хорошенько поблагодарить вас. Благодарю вас за доброе отношение ко мне на «Эдзима-мару». Вашими заботами я была избавлена от скуки. Я все время думала о вас как о брате, но теперь мне неловко перед Айко, и я порываю с вами всякие отношения. Впрочем, это и так понятно. Время подходит, оставьте меня.
– Я ничего не знал. Как же вы в таком состоянии согласились на операцию?
– Эта дурочка Цуя каждый день бывает в клинике, где лежит Садаё, но, видно, ничего вам не говорила. А может, и говорила, да вы не расслышали. – Йоко улыбнулась и привычным жестом левой руки откинула с бледного лба волосы. Мизинец ее стал костлявым, но жест был по-прежнему очарователен.
– Отложите операцию, прошу вас… Врачи есть врачи.
– Но ведь и я – есть я, мне все равно, я уже решила.
Йоко внимательно посмотрела на Ока. Слезы высохли, на лбу, мертвенно-бледном у корней волос, выступили капельки пота. Он казался холодным, как лед.
– Ну, тогда разрешите мне хотя бы присутствовать.
– Вы до такой степени меня ненавидите?.. Хотите подслушать, что я буду говорить в бреду под наркозом, чтобы потом посмеяться? Ладно, приходите. Осмотрите с головы до ног мое исхудавшее тело, проклятое тело старухи… Правда, вас это вряд ли удивит…
Йоко произнесла это с кокетливой гримасой на исхудавшем лице и искоса взглянула на Ока. Он невольно отвернулся.
В палате появился молодой врач в сопровождении Цуи. Пора было идти на операцию. Она молча кивнула врачу и встала, оправив кимоно. Словно не замечая последовавшего за нею Ока, она спустилась по темной лестнице, прошла небольшой, тоже темный коридор и очутилась перед операционной. Цуя открыла дверь.
В коридор брызнули яркие, живые лучи солнца. Йоко наконец обернулась к Ока.
– Благодарю вас, вы достаточно далеко проводили меня. Но я еще не настолько пала, чтобы показывать вам свою наготу… – произнесла она шепотом и спокойно вошла в операционную. Ока не осмелился последовать за ней.
Раздеваясь, Йоко сказала помогавшей ей Цуе:
– Если Ока-сан захочет войти, не пускай его… Затем… Затем… – тут глаза Йоко почему-то наполнились слезами, – если я буду бредить, очень прошу тебя – зажми… зажми мне рот. Слышишь? Не забудь, прошу тебя!
В гинекологической клинике врачи каждый день видят десятки обнаженных женщин. И все же Йоко казалось, что ассистенты смотрят на нее с особым любопытством. Ей было тяжелее смерти выставлять напоказ свое исхудавшее тело. Слова, которые она сказала Ока, повинуясь внезапному капризу, не выходили у нее из головы, и она терзалась мыслью, что Садаё и в самом деле умерла. Зачем же тогда подвергаться мучительной операции? Зачем мешать неизбежному?
Белоснежный операционный стол, вокруг которого стояли врачи и сестры в таких же белоснежных халатах, поджидал Йоко, как кладбище, и ее вдруг пронзил страх. Даже боли в пояснице, от которых, она надеялась, ее избавит нож хирурга, вдруг исчезли, все тело сковала какая-то тяжесть. По лбу, по рукам заструился пот. Йоко оглянулась на Цую, как на единственную защитницу. Цуя ответила ей ободряющим взглядом. Не в силах преодолеть дрожь во всем теле, Йоко легла на операционный стол.
Ей наложили белую повязку на рот и нос. У Йоко сразу перехватило дыхание. Но зрение странно обострилось, она видела даже мелкие прожилки на деревянном потолке, который, казалось ей, бешено вращается у нее над головой. Сердце временами останавливалось, и она испытывала удушье.
На повязку стали падать капли резко пахнущего лекарства. Врач держал руки Йоко там, где бился пульс, и она с отвращением вдыхала этот запах.
– Ра-аз! – произнес врач.
– Ра-аз! – повторила Йоко срывающимся голосом.
– Два-а!
В это мгновение Йоко всем сердцем ощутила цену жизни. Странное приключение, оно ведет ее к смерти… Кровь стыла в жилах при этой мысли.
– Два-а! – голос Йоко задрожал еще сильнее. Она продолжала считать, ощущая удивительную ясность мыслей, и вдруг окружающий мир отодвинулся куда-то далеко-далеко. Это было невыносимо. Резким движением Йоко высвободила правую руку и изо всех сил провела ею по рту. Но тут же ее руку крепко сжал врач. Йоко казалось, что она ведет страшную борьбу.
«Как я могу умереть, когда жив Курати… Во что бы то ни стало еще раз к его груди… Прекратите!.. Пусть я умру безумной, но не хочу быть убитой… Прекратите… Убивают!» – кричала она, но голоса своего не слышала.
