Прошло меньше полутора лет с тех пор, как Ариеля Тикону спасли из шахты «Сан-Хосе», – и вот он снова собирался работать в забое. «В первый день было странное чувство, – рассказал он мне. – Не то чтобы страшно, просто некомфортно было там находиться, – кроме всего прочего, другие работники относились к нему как к знаменитости. Во второй день я испугался – услышал, как работают буры, и это напомнило, как до нас пытались добраться спасатели. А на третий день начал привыкать». После всех этих консультаций у психологов и психиатров, на которых Ариель рассказывал о своей душевной травме, он снова спустился в темноту, и оказалось, что страх не так уж и силен (он не паниковал и не терял контроль над собой) – и возможно, шахта как раз то место, где ему и следует быть. Еще помогало, что это более безопасная шахта и то, что она «не слишком большая и не слишком маленькая». «На четвертый день мне начало нравиться», – продолжил он. Работа под землей хорошо оплачивается, и вскоре он накопил достаточно денег, чтобы купить дом, который до этого снимал, и начать там ремонт.
Ариель Тикона прошел полный круг: теперь он снова рисковал жизнью, чтобы обеспечить семью. Все, что осталось в память о шестидесяти девяти днях в шахте «Сан-Хосе», – это испанская коляска новейшей модели, флажки и прочие сувениры, а еще воспоминания о поездке во Флориду, в Израиль и на футбольный стадион Мадрида.
Для Карлоса Пинильи, бывшего управляющего шахтой «Сан-Хосе», результатом событий стало презрение со стороны граждан. «Я не ищу работу в Копьяпо», – сказал он мне, когда мы беседовали у него дома. Более того, он ни с кем даже не обсуждал происшедшее. Тот день, когда стало известно, что шахтеры выжили, стал для него «самым счастливым днем в жизни. Даже больше, чем день свадьбы, больше, чем день рождения первого ребенка». Он читал письмо шахтеров, адресованное парламенту, и знал, что именно его они считали ответственным за случившееся. Когда он встретился с шахтерами, они обменялись довольно жесткими репликами: Пинилья сказал, что по-прежнему не понимает, почему произошел обвал 5 августа. Но после аварии Пинилья хоть и продолжил карьеру в горнодобывающей отрасли, но все же сильно изменился. Он как бы стал зеркальным отражением того человека, каким был раньше. «Я стал лучше относиться к людям, – сказал он (в конце часового интервью он выглядел сильно подавленным). – Больше не хочу быть злым боссом. Теперь я не приказываю подчиненным, а прошу их и даже говорю “пожалуйста”».
После спасения шахтеров Пинилья работал на других шахтах, в том числе в Овалле, в 250 километрах от Копьяпо. По иронии судьбы, двое бывших рабочих смены А из «Сан-Хосе» – Клаудио Акунья и Хосе Охеда – тоже нашли там работу. Как и Ариель Тикона, они работали под землей. Когда Луис Урсуа сообщил об этом, я сказал, что мне это кажется злой шуткой судьбы: однажды шахта уже обрушилась тебе на голову, и вдруг ты снова работаешь в шахте, с тем самым боссом, который в прошлый раз запер тебя под землей на 69 дней.
– Такова шахтерская жизнь, – просто ответил Урсуа.
Марио Сепульведа катался на лошади близ своего дома в Сантьяго, когда его внезапно пригласили на встречу с мужчинами и женщинами, готовыми превратить его рассказ в книгу или фильм. Мы ждали его в конференц-зале на верхнем этаже гостиницы в Сантьяго, но он опаздывал, а когда все-таки появился, то пришел в джинсах, шерстяном чилийском пончо, резиновых сапогах, забрызганных грязью, и со своим знаменитым «ежиком» на голове. Благодаря суровому выражению лица и необычности наряда для верховой езды, он удостоился недоуменных взглядов консьержа и коридорных. После своего чудесного спасения Марио вел бурную жизнь. Минул год после того, как его освободили из рудника «Сан-Хосе», но предложения от средств массовой информации продолжали поступать. Его пригласили ведущим на телевизионное реалити-шоу на чилийском ТВ, то самое, где участникам предлагается разделить свое время поровну между Каменным и Цифровым веками. Он организовал благотворительный фонд по строительству домов для людей, пострадавших от разрушительного землетрясения и цунами, случившихся незадолго до трагических событий на шахте «Сан-Хосе». Его дочь Скарлетт поступила в университет Невады, куда его пригласили выступить перед студентами и преподавателями, как, впрочем, и в другие места.
Во время моих первых интервью Марио плакал и рассказывал всякие ужасы о том, как он с товарищами-шахтерами пытались выжить на протяжении первых семнадцати дней. Но в последующих интервью мы затронули куда более щекотливую тему восьми недель, последовавших за публикацией письма, в котором он провозгласил себя «единоличным лидером». Не обошли мы вниманием и то, что случилось на поверхности после освобождения, когда интервью, которое он дал репортеру «Би-би-си», оказалось настолько обширным, что позволило тому написать целую книгу. Многие его товарищи-шахтеры сочли тогда, что Марио предал их, а он не остался в долгу и разозлился на них, и в первую очередь на Рауля Бустоса.
– На руднике у меня буквально руки чесались вправить ему мозги, но мне не дали этого сделать, – говорил он. – Но я еще не потерял надежду, что когда-нибудь мне это удастся. Здесь, на поверхности, когда настанет срок. Клянусь… Я ненавижу этого засранца. – И Марио разразился монологом, какой, должно быть, не раз затевал сам с собой в Убежище. Он не просто рассказывал свою историю, а изображал ее в лицах, вскакивая с места, чтобы продемонстрировать, что он почувствовал, ощутив на затылке дыхание дьявола, или же падая на пол, чтобы показать, как одурачил Эдисона Пенью своей мнимой агонией и предсмертной речью. Помимо всего прочего, Марио то и дело повышал голос: в крике, мольбах, обвинениях или шутках. Он заставлял нас смеяться и беспокоиться о своем здравомыслии. Говоря же о Рауле Бустосе и прочих «врагах», он прибегал к тем же самым вульгарным выражениям, вновь и вновь поминая части женской анатомии, и это несмотря на то, что за столом вместе с нами сидели его жена, младший сын и женщина-ассистент продюсерской компании. Многие жены обеспокоились бы при виде столь яростного гнева своего супруга, но Эльвира смотрела на него с бесстрастным изумлением, поскольку, скорее всего, прекрасно сознавала, что Марио, злясь на кого-либо, в следующий миг уже готов расцеловать его в обе щеки. И в тех редких случаях, когда все шахтеры собираются на общую встречу, все его «враги» вновь становятся лучшими друзьями. Тогда Марио готов часами сидеть со своими побратимами по «Сан-Хосе», обниматься и рассказывать истории с таким видом, словно они никогда не обменивались взаимными упреками или обвинениями. В этом смысле те шестьдесят девять дней, которые Марио провел в заточении под землей, ничуть не изменили его, а лишь продемонстрировали товарищам и всему миру свойственную ему порывистость, переменчивость и импульсивность. Он успел побывать в Калифорнии, Германии, Венгрии, Мексике и других странах, не только получив свою долю хвалебных и лестных отзывов как Супер-Марио, но и явив миру частицу собственного, маниакального оптимизма чилийского шахтера. Дома у него жила уже целая свора собак (дворняжек и щенков), числом восемнадцать штук, он приобрел новенький холодильник (неизменно забитый до отказа), а жена его родила очаровательного карапуза, который пришел в этот мир в полном здравии после полного срока беременности, весом в целых три килограмма шестьсот граммов. После того как чилийский суд установил, что владельцы рудника не подпадают под уголовную ответственность, он заявил местному репортеру:
– Мне хочется вновь забиться в ту дыру под землей и больше уже никогда не выходить оттуда.
Он узнал, что его герой Мел «Храброе Сердце» Гибсон не будет играть его в официальном фильме, зато хорошо известный испанский актер и сердцеед согласился исполнить весьма противоречивую, но броскую роль Человека с Сердцем Собаки.
А вот Карлоса Мамани, боливийского иммигранта, статус звезды, равно как и звездная болезнь, в Копьяпо благополучно миновали. Он отклонил вполне достойное предложение о государственной службе в своей родной стране. Вместо этого, подобно тысячам эмигрантов, он решил попытать счастья и сделать карьеру в Чили, своем новом доме. Карлос нашел работу в строительной компании, где стал оператором фронтального погрузчика, похожего на тот, на котором он целых полдня проработал на шахте «Сан-Хосе». Но однажды, высыпая своим погрузчиком строительный мусор на сито, он поднял такое облако пыли, при виде которого моментально перенесся мыслями в 5 августа на рудник «Сан-Хосе».
– Я вновь увидел, как рушатся кровля и стены, и заново пережил те первые, самые страшные мгновения.
Открыв дверцу своего погрузчика, он разразился душераздирающим воплем. Но звук собственного голоса привел его в чувство и вернул к реальности. А ведь после аварии на руднике прошло уже больше года, и то, что воспоминания были еще столь свежи в его памяти, изрядно удивило и напугало Карлоса, заставив заново пережить все страхи и одиночество своей подземной эпопеи. «Самое трудное для меня заключалось в том, что я никого не знал», – признался он мне. А вот сегодня все вокруг знают, кто такой Карлос, но некоторые из его коллег совсем не рады видеть рядом боливийца с характерной индейской внешностью и акцентом коренного уроженца Альтиплано, ведь он занял одну из лучших должностей в компании. «Нечего тебе здесь делать. Проваливай обратно в свою страну», – часто говорили они ему. Кроме того, недоброжелатели полагали, что он очень богат – «богатый боливиец, вы только представьте себе», – и без конца подначивали, говоря, что он должен пригласить всю бригаду к себе на шашлыки. Карлосу уже доводилось сталкиваться с проявлениями расизма, но еще никогда к расизму не примешивалась зависть. Подобные замечания приводили его в ярость, но в ответ он лишь продолжал работать все лучше и лучше. Когда мы с ним встретились, он каждый день ездил на строительство высокоскоростного шоссе на полпути между Копьяпо и соседним городком к югу, Валленаром. К своему полному удовлетворению, он получал деньги за работу, которую начал выполнять в день катастрофы на руднике «Сан-Хосе», вот только теперь в его распоряжении оказался фронтальный погрузчик «Volvo 150», чуточку более крупной и «престижной», по его словам, модели. Когда его работа на строительстве шоссе будет закончена, он с ветерком промчится по ней, испытывая чувство гордости оттого, что помог соединить между собой два города в Чили, стране, в которой он стал боливийским героем и в которой решил остаться и пустить корни вместе с семьей.
