Вот и очередной призыв к молитве. Аллаху Акбар. Здесь, под землей, все как-то странно резонирует — такое ощущение, будто я провалился в глубь огромной морской раковины и теперь отовсюду слышу шум прибоя, а голоса обычного мира проплывают надо мной по волнам, словно груз, сброшенный с палубы во время кораблекрушения. Сквозь узкое окошко просачивалось немного света — сверкающего, праздничного, разбитого решеткой на отдельные фрагменты; эти лучики света, мерцая, танцевали на стенах, как стая светлячков. Ветер совсем улегся. Дождь тоже перестал. Кажется, Черный Отан наконец-то полетел дальше. Вот и пусть себе летит своей дорогой. Очень мне хотелось на это надеяться.
Аллаху Акбар. Аш-хаду ал-ла.[59] Как громко звучат эти слова в моей раковине, как настойчиво, точно воспоминания. Это вызывает в моей памяти ту огромную белую дюну в Аркашоне, где мы часто бывали, когда я был маленьким; я помню свой пробег по ослепительному песку вниз, к морю, и бесконечно долгий подъем назад, на вершину; помню, как солнце отражалось от песка, точно от кованого бронзового щита, и как быстро краснела моя шея и часть спины, пока я лез наверх.
И я вдруг впервые подумал, что, быть может, здесь я и умру — в одиночестве, всеми забытый, никому не нужный. Разве кто-то станет по мне скучать, если я вдруг исчезну? У меня нет ни семьи, ни друзей. Даже мать моя, церковь, предпочла отца Анри. Никто меня особенно и искать-то не станет. Никто даже слезы по Рейно не уронит, кроме разве что самого Рейно…
Пятница, 27 августа
Мы шли по бульвару в сторону старого причала. Майя и Розетт бежали впереди; Розетт пела свою песенку без слов, а Майя ей подпевала. Фокси и Бам, похоже, были прямо-таки созданы друг для друга. Чуть прищурившись, я вполне могла разглядеть Бама, легкий оранжевый промельк света, летевший следом за девочками, а вот новый приятель Майи все еще оставался для меня невидимым. Конечно, мне не всегда удается увидеть «дружков» моих дочерей. Прошло много месяцев — даже, возможно, лет, — прежде чем я сумела хорошенько разглядеть Пантуфля.
В конце бульвара обе девочки вдруг нырнули в какой-то узкий проход, ведший к дощатому настилу на берегу, и исчезли.
— Не заходите далеко! — крикнула я им вслед. — И держитесь подальше от воды!
Анук посмотрела на меня:
— Как ты думаешь, у Алисы все будет нормально?
— Надеюсь, — сказала я. — Я не могу в это вмешиваться. Чем дольше она оставалась бы с нами, тем меньше у нее было бы шансов вернуться домой.
— Но она же постриглась и все такое. Ей нравится и футбол, и «Фейсбук», и поп-музыка, и она нам даже помогала перекрашивать магазин. Неужели она сможет опять носить это покрывало и никогда не выходить из дома одна?
— Это ее выбор, Анук, — сказала я.
— А как же Люк? Ты же знаешь, он по ней прямо с ума сходит.
— Да, я знаю.
Но Анук явно не собиралась сдаваться.
— Мы же сюда не просто так приехали! Ты должна была тут кое-что исправить.
Это прозвучало так похоже на те слова, которые с упреком бросил мне Люк, что я даже вздрогнула.
— Я не всегда могу вмешиваться и что-то исправлять, — сказала я.
— Тогда какой во всем этом смысл? — гневно воскликнула Анук; у нее даже слезы на глаза навернулись. — Какой смысл в том, что мы для них делаем, если в конце концов спасти мы их все-таки не сможем?
Птенчик, выпавший из гнезда…
— Я никогда не говорила, что собираюсь кого-то спасать.
— Неправда! — возмутилась Анук. — Мы же раньше спасали! И сейчас тоже можем. Мы заставляли людей переменить свою жизнь. Жозефина, Гийом, Арманда, Рейно…
А ты посмотри на них сейчас, Анук, думала я. Восемь лет прошло, а что изменилось в их жизни? Кого мы спасли? Да никого. И каков результат? Несколько раздавшихся талий, мимолетное тепло воспоминаний? Загляни в кафе «Маро» — Жозефина по-прежнему там. И Поль-Мари тоже — в своем инвалидном кресле. И у Гийома опять пес постарел. И Арманда давно в могиле. А Франсис Рейно… Да что там, все это лишь имена, написанные на песке и сметенные безжалостным ветром…
Анук гневно смотрела на меня; взгляд ее обвинял.
— Ты сдалась, мама! Ты не веришь, что мы способны что-то изменить!
— Я этого не говорила, Анук.
— Ну, все равно. Я и сама могу это сделать. Нет, мы сделаем это вместе, я и Розетт. Мы все устроим для Алисы и Люка. Мы приведем в порядок нашу chocolaterie. И тогда тебе придется поверить… — Она не договорила, сердито сверкая полными слез глазами.
— В чем дело, Анук? — спросила я. — Почему это вдруг стало настолько важно?
Анук упрямо тряхнула головой, стойкая, как оловянный солдатик, но не ответила.
— Пожалуйста, Анук, скажи мне.
Она отвернулась и долго молчала. Чувствовалось, как она изо всех сил старается взять себя в руки и не выдать свою великую тайну. Моя маленькая незнакомка всегда на удивление стойко оберегает личное пространство; припрятывает и тщательно хранит свои тайны, сокровища и мечты — этакая шкатулка с секретом, которую далеко не сразу сумеешь раскрыть. Я ждала, и Анук в конце концов не выдержала:
— Это все Жан-Лу! — сказала она. — Он совсем не отвечает на мои послания. Обещал, что будет писать, как только его переведут из послеоперационной, но операцию ему три дня назад сделали, а он мне ни одного мейла не прислал, ни одного поста в «Фейсбук» не выложил. — Слезы уже ручьем текли у нее по щекам. — И никто о нем ничего не знает. Он вообще никому не пишет. А ведь обещал…
Я обняла ее и прижалась лицом к ее волосам.
— Все будет хорошо, Анук. Все непременно будет хорошо.
Так вот почему Анук в последнее время стала такой нервной и колючей: вовсе не из-за Жанно, а из-за того, что ее друг, Жан-Лу Рембо…
— Откуда ты знаешь! Ты не можешь быть уверена!
Ты права, Анук. Все это только слова. Слова — самая дешевая магия; как и свист, если проходишь мимо кладбища. Но иногда слова — это все, что у нас есть. А иногда даже самые простые слова способны отпугнуть призраков. Не всегда, конечно, но все же…
И тут на берегу явно что-то случилось. Розетт, вместе с Майей игравшая в боковом проходе, громко заухала, как сова, и я, посмотрев в ту сторону, увидела, что под мостом наблюдается некое, совершенно неожиданное, движение. Похоже, там собирался причалить чей-то плавучий дом.
Мы бросились к мосту. Да, это действительно был плавучий дом, но не тот, на котором уплыла Инес Беншарки. Это было совсем маленькое речное суденышко, выкрашенное темно-зеленой краской; из кривоватой трубы, кашляя, вылетал дымок; на палубе виднелись горшки с цветами. И с моста было видно, что к берегу уже успели причалить еще два таких же суденышка — одно желтое и одно черное.
Розетт и Майя, разумеется, бросились на них смотреть.
Анук повернулась ко мне, снова просияв от радостного ожидания.
— Ты же понимаешь, мама, что это означает?
Это означало, что в Ланскне вновь вернулись речные крысы.
Пятница, 27 августа
Речные крысы. Целое нашествие. Они причаливали к берегу рядом со старой пристанью на своих узких деревянных речных суденышках — теперь таких уже не делают; некоторые были ярко покрашены, а некоторые, совсем невзрачные, напоминали пузатые цыганские фургоны с жестяными печурками и крышами из рифленого железа. К полудню на задах Маро выстроилась добрая дюжина таких судов. Из наших окон, выходивших на реку, их хорошо было видно, а когда наступил вечер, то надо всей Танн вспыхнули огни, послышались оживленные голоса — люди готовили ужин, приветствовали друг друга, в общем, вся эта маленькая плавучая община готовилась к ночлегу.
Анук была убеждена: это некий знак. Она, правда, не знала точно, что он предвещает, но для нее возвращение речных крыс всегда означало перемену ветра.
Что ж, Анук, возможно, ты и права. Ветер-то стих. И небо чистое. На бульваре Маро готовятся в семнадцатый день рамадана прервать пост и наконец по-ужинать. Река звезд над головой, фонари на бульваре, созвездия огней на суденышках, разбросанных вдоль берегов спящей Танн.
Сегодня мы наконец остались одни. Алиса вернулась домой, и у нас все стало по-прежнему. Вот только Розетт, которая обожает речные суда, все просила снова пойти к реке, чтобы на них посмотреть. Анук тоже хотела проверить свою электронную почту, хотя там, конечно же, ничего для нее нет.
Признаюсь, я была рада, когда девочки ушли. В последнее время было слишком много людей, слишком много дел, слишком много беспокойства, и мне казалось, что полчаса в одиночестве хоть немного вернут мне ощущение реальности. Я приготовила себе чашку горячего шоколада и вышла с ней в сад; воздух был все еще прохладен после затяжных дождей, и запахи сырой земли и лаванды еще только начинали пробуждаться вновь. Внизу, подо мной, виднелись огни на улицах Маро. Надо мной сияли звезды.
