Глава XXXIV
Как Отряд развлекался в долине Памплоны
Пока военачальники держали совет в Памплоне, воины Белого отряда расположились в соседней долине, где стояли отряды Ланюи и Черного Ортинго, и принялись развлекаться фехтованием, борьбой и стрельбой из лука по мишеням, расставленным на склонах холма. Чтобы ничто не стесняло движений, молодые лучники сняли кольчуги, засучили рукава курток и, выстроившись в ряд, по очереди стреляли в цель; их смуглые руки и груди были обнажены, а льняные и каштановые волосы развевались на ветру; старшие — Джонстон, Эйлвард, Черный Саймон и еще человек пять-шесть — похаживали вокруг них, свысока и со знанием дела поглядывая на молодых, и то грубовато похваливали, то отпускали насмешливые замечания. Поодаль стояла кучка гасконских и брабантских арбалетчиков из отряда Ланюи и Ортинго и, опершись о свое незамысловатое оружие, внимательно следили за стрельбой англичан.
— Молодец, Хьюетт, отлично, — одобрил Джонстон молодого лучника, который застыл на месте, полураскрыв губы и опираясь на стержень, и смотрел вслед пущенной им стреле. — Как раз угодила в самое яблоко, впрочем, я и не сомневался в этом, лишь только запела тетива.
— Пускай стрелу мягко, но быстро и уверенно, — заметил Эйлвард. — Клянусь эфесом, mon gar, легко стрелять в такую вот неподвижную мишень, но когда прямо на тебя несется воин, заслонившись щитом и подняв меч, и сверкает глазами из-под забрала, ты вряд ли скажешь, что попадать в цель — дело нехитрое.
— В такую цель мне уже не раз случалось попадать, — ответил юноша.
— И будешь попадать опять, не сомневаюсь, дружок. Но послушай, Джонстон, кто этот парень, который держит лук, словно не лук, а пугало?
— Сайлас Питерсон из Хоршема. Да не щурь ты один глаз, когда пускаешь стрелу и не притопывай после с высунутым языком — от этого она не полетит быстрее. Стой прямо, действуй увереннее, как положено мужчине. Левую руку с луком держи неподвижно, а тетиву натягивай проворнее.
— Сам-то я копейщик, — заметил Черный Саймон. — Мне, по чести говоря, привычнее биться на копьях и мечах, чем стрелять. Однако я провел много дней среди лучников, разбираюсь в вашем деле и признаю, что в Отряде немало метких стрелков, мастеров своего дела, способных помериться силами с кем угодно и где угодно. И все же я не встречаю теперь таких искусников, каких знавал в былые дни.
— Вы рассуждаете здраво, — заметил седовласый Джонстон, повернув к говорившему лицо в рубцах и шрамах. — Извольте взглянуть туда, — добавил он, указывая на бомбарду, лежавшую посреди поля, — вот эта штука с ее дурацким грохотом и мерзкой сажей, которые вылетают из ее пасти, и нанесла ущерб хорошей стрельбе. Просто диву даешься, что такой рыцарь, как наш Принц, таскает за собой в обозе эту дрянь. Эй, Робин, рыжий лодырь, сколько раз я тебе говорил — не стреляй ты в упор при боковом ветре!
— Клянусь своими десятью пальцами, — вмешался в беседу Эйлвард, — каких искусных стрелков мне посчастливилось видеть при взятии Кале! Помнится, во время какой-то атаки один генуэзец высунул руку из-за щита и пригрозил нам, а мы стояли в сотне шагов от него. Сейчас же двадцать стрелков пустили в него стрелы, а потом, когда мы нашли генуэзца мертвым, оказалось, что у него в предплечье сидело восемнадцать стрел.
— Мне пришло на память, — заметил Джонстон, — что, когда большое судно «Кристофер», которое отобрали у нас французы, бросило якорь в двух сотнях шагов от берега, два лучника, малютка Робин Уитстафф и Илайес Бэддлсмир, выпустили каждые по четыре стрелы и начисто перерезали пеньковый якорный канат, и судно наскочило на береговые скалы.
— Да, что ни говорите, хорошие стрелки — редкость, — подтвердил Черный Саймон. — Однако я видел своими глазами, как ты, Джонстон, и ты, Сэмкин Эйлвард, и еще двое-трое из наших стариков стреляли не хуже тех, самых лучших. Разве не ты, Джонстон, состязаясь на стрельбище в Финсбери с отборными лондонскими лучниками, получил приз — жирного быка?
Неподалеку от беседовавших, опершись на арбалет, стоял смуглый черноглазый брабантец, прислушиваясь к разговору, происходившему на языке этого смешанного лагеря, понятном обеим нациям. Это был коренастый крепыш в шлеме и кольчуге; куртка, отороченная бархатом у ворота и на свисающих рукавах, свидетельствовала о том, что он человек с весом, младший командир или головной в шеренге.
— Никак не возьму в толк, — вмешался он, — почему вы, англичане, так любите эту палку в шесть футов. Если вас это развлекает, сгибайте ее, в добрый час, но зачем мне натягивать и спускать тетиву, если моя mouline[94] отлично справляется с делом сама, не требуя от меня никаких усилий!
— Я не раз наблюдал хорошую стрельбу из вашего оружия с прикладом и стременем, — заговорил Эйлвард, — но, клянусь эфесом, дружище, при всем уважении к вам и к арбалету, я все же скажу: не мужское это оружие, и любая женщина сумеет выстрелить из него не хуже мужчины.
— Ну, спорить не стану, — ответил брабантец, — но что я знаю, то знаю: за все четырнадцать лет моей службы в армии не было случая, чтобы меня с моим арбалетом перещеголял в стрельбе какой-нибудь англичанин со своим луком. Клянусь тремя царями, я скажу даже больше: мой арбалет способен выполнять столь диковинные вещи, каких вы никогда не добьетесь с вашим луком.
— Хорошо сказано, mon gar, задорный петух и поет по-боевому, — заметил Эйлвард. — Сам-то я давно уже не упражнялся, а вот Джонстон потягается с вами — постоит за честь Белого отряда.
— А я побьюсь с вами об заклад на галон жюрансонского вина, что верх возьмет боевой лук, — заявил Черный Саймон, — хотя, пожалуй, кварта туинхэмского эля пришлась бы мне лично еще больше по вкусу.
— Принимаю вызов и готов с вами биться об заклад, — ответил брабантец; он снял куртку и обвел окружающих пристальным взглядом черных прищуренных глаз. — Но я не вижу подходящей мишени, нельзя же расходовать стрелы на эти щиты — в них попадет без промаха любой пьяный мужлан на деревенской ярмарке.
— Это опасный соперник, — шепнул Эйлварду, схватив его за рукав, один из английских ратников, — самый сильный стрелок из всех отрядов арбалетчиков. Это его стрела поразила насмерть коннетабля Бурбонского в сражении под Бринье. Боюсь, что ваш ставленник не выйдет с честью из состязания.
— Я целых двадцать лет вижу, как Джонстон стреляет, и ручаюсь за него головой. А ты что скажешь, старый боевой конь? Согласен потягаться с этим молокососом?
— Полно, Эйлвард, — ответил старый лучник, — мое время прошло, мы, старики, потрудились на славу, теперь пусть продолжат наше дело молодые. И не стыдно тебе, Сэмкин, выставлять напоказ человека, который когда-то и правда умел пускать стрелы, но теперь обессилел? Дай-ка мне потрогать этот лук, Уилкинс. Я уж вижу, что это шотландский лук, по тому, как расположены зарубки: верхняя — снаружи, а нижняя — внутри. Клянусь черным распятием! Добротный лук из тиса с глубокими зарубками, у него крепкая тетива, он навощен, его и в руки взять приятно. С этаким-то луком я, пожалуй, и сейчас еще мог бы попасть в крупную, заметную мишень. Подай мне колчан, Эйлвард, я люблю, чтобы стрела была из ясеня или из кизила.
— Так же как и я, клянусь эфесом, — молвил Эйлвард, — вот эти три с гусиными перьями подойдут.
— Да, дружок, подойдут. Я раньше выбирал перья с седловинкой для смертоносной стрелы, и с горбинкой, когда хотел только легко ранить. Возьму эти две. Эх, Сэмкин, глаза с годами застит туманом и рука теряет силу!
— Ну что вы там копаетесь? — спросил брабантец; едва скрывая нетерпение, он следил за обстоятельными, неторопливыми движениями соперника.
— Я охотно посостязался бы с вами, — заметил Джон-стон. — На мой взгляд, боевой лук куда более стоящее оружие, нежели арбалет, хотя доказать это, может статься, уже не в моих силах.
— И мне так думается, — заявил, ухмыляясь, арбалетчик.
Он вынул из-за пояса свою вертушку и принялся натягивать крепкую веревку, пока та не попала в щелкнувший затвор, затем извлек из колчана короткую широкую стрелу и с величайшей осторожностью вставил ее в ложе. Весть о состязании мгновенно облетела долину, и сбежавшиеся со всех концов английские лучники, сотни арбалетчиков и воины из отрядов Ортинго и Ланюи — к последним принадлежал брабантец — столпились вокруг противников.
— Вон та мишень на холме, пожалуй, подойдет нам, — сказал брабантец, — вы ее видите?
— Да, там какое-то серое пятно, — ответил Джонстон, глядя вдаль из-под ладони, — но расстояние очень велико.
— Тем лучше, тем лучше! Эй ты, Арно, стань поодаль, не то получишь стрелу в зоб. Ну, друзья, даю вам возможность полюбоваться, как я стреляю.
Он приложил арбалет к плечу и готов был нажать спусковой крючок, как вдруг с вершины холма снялся крупный серый аист и полетел над долиной, медленно взмахивая крыльями. Своим резким, пронзительным криком он привлек к себе всеобщее внимание, и смотревшие на него заметили, когда он подлетел ближе, что над ним кружит еще какая-то темная птица. Это был сокол, который, то паря над головой аиста, то нависая над ним с распластанными крыльями, готовился схватить в свои когти неповоротливую жертву. Обе птицы, занятые друг другом, все приближались к отряду стрелков, и, когда они оказались от них на расстоянии сотни шагов, брабантец высоко поднял арбалет, и раздался низкий звук его мощной тетивы. Стрела вонзилась аисту в подкрылье. Раненая птица перевернулась в воздухе и забилась в предсмертной судороге, падая наземь. Арбалетчики разразились криками одобрения. Но в ту минуту, когда стрела арбалетчика поразила аиста, Джонстон, который с натянутым луком в руках молча наблюдал за этим зрелищем, послал стрелу, пронзившую сокола. Затем, вырвав из-за пояса другую стрелу, он нацелил ее так точно, что, пролетев совсем низко над долиной, она пронзила аиста, когда тот еще не успел коснуться земли. Восторг лучников при виде этой двойной удачи перешел всякие границы. А Эйлвард даже заплясал от радости и с такой силой сжал в объятиях старого лучника, что их кольчуги затрещали.
