– А, понял, старина Сэмми, – фыркнул Диего. – Ну, он по меньшей мере расплатится. Надеюсь. Иначе мне, несчастному мексиканцу, несдобровать.
Мне было сказано утром оставить украшения у консьержа – и дело на этом кончилось.
– Оставить, и все? – спросила я, потрясенная. – Расписаться-то нужно будет где-нибудь?
– Да незачем. Ты же тут остановилась, да? – спросил Диего.
– Ну да, – соврала я. – Тут несколько наших. Продюсер у нас – Хьюго Норт, на его имя будет забронирован номер. Да и Клайва ты знаешь, а он знает, как со мной связаться.
Удовлетворенный этим, Диего отправил меня на “Глобусы”:
– Не забудь напиться в хламину и сказать Мерил, что я скучаю по ней и буду любить до скончания века.
Так и не оправившись от удивления, я пошла по коридору. Что, в этом городе действительно так легко взять и унести украшений на тысячи долларов? Тут все что ни возьми показное – и все взято в долг.
Представления о том, что такое подлинная собственность, в Лос-Анджелесе весьма расплывчаты.
Итак: платье, туфли, украшения – я была снаряжена и готова идти на “Глобусы”.
Мы ввосьмером – Зандер, Сильвия, Хьюго, Пит, я, Гэри (одна из звезд “Твердой холодной синевы”), девушка Зандера Грета и наша пресс-агент Синди – встретились у Хьюго в “Мармоне”. Это был уже не 72-й номер, и напряжение между мной и моими начальниками временно ослабло на фоне радостной возбужденности того дня. Никто из нас раньше не бывал на такой звездной церемонии награждения. На радостях мы осушили несколько бутылок “Моэта” и, забравшись в наш взятый напрокат черный лимузин, поползли по бульвару Санта-Моника, который тем солнечным воскресным днем был наглухо забит машинами.
На красном ковре меня как парализовало – и остальных тоже. Мы понятия не имели, что делать. Оказывается, красный ковер – это на самом деле только для звезд. Если ты не актер и не режиссер, не рок-звезда и не знаменитость, то тебе не место на этой бордовой магистрали, под пристальным взглядом общественности. О чем “Энтертейнмент тунайт” будет спрашивать лысеющего режиссера монтажа средних лет? Американской аудитории интересны только те звезды, которых она видела на экране, в таблоидах, на афишах.
Поэтому Синди, неизменно деловая и профессиональная, нас разделила. Она сама, Зандер, его девушка-супермодель Грета и Гэри должны были идти по одной стороне красного ковра, любезничая с камерами и журналистами. Каким-то образом Хьюго тоже пошел по той стороне, и Сильвия тоже.
А вот меня с Питом, режиссером монтажа, загнали за бархатные канаты, на сторону для пустых мест – нисколечко не известных киноработников, которыми СМИ не интересовались. Мы побрели себе, время от времени поглядывая на другую сторону, где Зандер с Гретой купались в свечении камер. Для Голливуда Грета едва ли что-то значила, но взгляды она в своем золотом платье притягивала, ничего не скажешь. А Зандер понимал, что как режиссер-дебютант он немедленно привлечет к себе больше внимания, если его спутницей будет – ну, если не настоящая перворядница, то хотя бы кто-то на нее похожий.
Мы нога за ногу шли по красному ковру; Пит добродушно бурчал.
– Я считаю, нам повезло – убереглись от всего этого, – заметил он. – Хотя дочка моя обзавидовалась бы, конечно.
Я не ответила.
Камеры вокруг нас, снимающие для телевидения по всему миру, создавали такое впечатление, что ты совсем на виду. И в то же время – что тебя совсем не видно: кто-то сбоку припека рядом с этими выдающимися людьми.
Я хотела было что-то сказать, но охранник – широкоплечий, в смокинге – подался в нашу сторону.
– Проходите, – сурово сказал он. – Не задерживайтесь на красном ковре.
На секунду мне показалось, что на той стороне я могу мельком увидеть Холли. Что ее агент как-то добыл ей билетик на “Глобусы”, и я увижу, как она легко поворачивается в сиянии вспышек, с честью выдерживая первое свое шествие наградного сезона. Вот-вот мы встретимся взглядами…
Но я там ее не увидела, хотя высматривала ее весь вечер.
Мы с Питом добрались до конца красного ковра и до входа в “Беверли Хилтон”. Я нашарила в своей расшитой блестками сумочке цифровой фотоаппарат. Я помнила, что мне нужно сделать четкую, с хорошим светом фотографию себя на фоне логотипа “Золотого глобуса”, стоящей на красном ковре. Цена, которую мне нужно было заплатить за одолженное на вечер дизайнерское платье. Плата, которую мне нужно было отдать за вход.
Поначалу мы все так обалдели от количества звезд, что не знали, как вести себя на “Глобусах”.
Актеры, которыми мы восхищались, видя на экране их увеличенные в двадцать раз лица, сидели за столиками рядом с нами, прохаживались туда-сюда и весело перешучивались, всячески демонстрируя, какие они закадычные друзья, как свободно они чувствуют себя в этой обстановке. По пути в зал я едва не наступила на платье Хелен Миррен и прошла в двух футах от Джорджа Клуни, потом от Тима Бертона. Наш столик толкнул Стивен Спилберг, распростерший руки, чтобы обнять Тома Круза. Ну и как, интересно, я могла хоть что-то делать в двух шагах от таких знаменитостей?
Одному Хьюго, кажется, происходящее немедленно понравилось. Он встал, ухмыльнулся и потянул Зандера со стула.
– Пойдем с Сэмми поздороваемся. Он нас с кем надо познакомит.
Я заинтригованно смотрела, как Хьюго и Зандер идут к столику Сэмми. Сильвия последовала за ними, но на своих каблуках она отставала; она не могла допустить, чтобы это весьма публичное приветствие Сэмми в окружении всего Голливуда состоялось без нее. Когда они втроем подошли к Сэмми, я увидела улыбки, объятия, радостные похлопывания по спине – а за всем этим я видела игру на публику, негласное стремление выгадать внимание Сэмми.
Меня это как-то неотчетливо позабавило. Я повернулась к нашему столику.
– Это Сэмми. В такие вечера, как сегодня, с ним все хотят поговорить.
Это сказал Эрик Брауэр, вице-президент по закупкам у Сэмми, которого тоже усадили за наш столик. Лет нам было примерно поровну, и я достаточно регулярно общалась с ним по поводу выхода на экраны “Твердой холодной синевы”.
– Могу себе представить, – сказала я.
Разговаривать с Сэмми Левковицем мне было не по чину; разговаривать же с одним из его вице-президентов мне, как ассистенту продюсера, пожалуй, подобало.
– Ты уже бывал на “Глобусах”? – спросила я.
Эрик кивнул.
– Один раз. В последний момент позвали, когда кто-то вышестоящий не смог пойти.
Значит, я была не одна такая – с этим ощущением неполноценности, пребывания где-то в самом низу, необходимости карабкаться наверх. Предполагается ли, что мы должны сидеть тихо – или от нас ждут, что мы будем неизменно амбициозны, неизменно безжалостны? Я подумала о том, какими путями идут другие люди.
– Давно ты работаешь у Сэмми?
– Уже три года. Покочевал немного. До этого четыре года работал в агентстве TMC и два – в “Калибре”.
– А, ясно. – Когда работаешь в ведущем агентстве, можешь обозреть весь угрюмый пейзаж нашей киноиндустрии. Я копнула поглубже. – Предпочитаешь работе в агентстве работу у прокатчика?
– Целиком и полностью. – Эрик придвинулся ко мне вместе со стулом. – Работаешь с законченными фильмами, которые уже можно выдавать зрителю. Не нужно умения показывать лицом гипотетические проекты, из которых ничего не получится.
Я подумала обо всех сценариях, запихнутых на полки в нашем офисе, – лихорадочный бред авторов, месяцы потративших на создание того, что так и останется на бумаге, не перейдет на пленку.
– К тому же, – добавил Эрик, – в агентстве мой начальник озверел бы, если бы я приударил за какой-нибудь нашей клиенткой. Когда у Сэмми работаешь, подбираться к дамам гораздо легче.
Он подмигнул мне, произнося последнюю фразу. Мой интерес к разговору вдруг угас.
Ох, снова-здорово, значит. Даже на “Золотом глобусе”.
Разочарование смешалось во мне с отвращением. Я забыла: это же киноиндустрия, тут каждый мужчина может к тебе подкатить. Нужно сжать зубы и терпеть.
