Ознакомительная версия.
– Это меняет дело, – обрадовался Береславский.
– Так, может, откажешься, жмот? – уколол Ольховский. – Месяц работы…
– Иди-ка ты… – послал его по обычному в таких случаях маршруту Ефим. – Тоже мне, бессребреник нашелся.
– Значит, договорились, – усмехнулся тоже довольный Ольховский.
А тем временем тусовка продолжалась. И не нужно быть слишком внимательным, чтобы понять, что даже внешне она сильно отличается, скажем, от ежегодной конференции врачей-стоматологов или, более того, банкиров. Новичка удивило бы обилие косичек и серег в ушах, ставших прямо-таки фирменным стилем многих рекламных креаторов. И ни в жизнь не догадается непосвященный, что во-он тот хохочущий парень в футболке на голое тело и смешной шапочке по брови вовсе не панк, а хозяин крупного рекламного агентства. А тот товарищ в маленьком кафе в углу зала, довольно удачно изображающий из себя сильно пьяного и даже в доказательство того стучащий обстриженной головой по кафешному столику, – и вовсе талантливый дизайнер, известный не только в рекламе и не только в России.
Мимо важно прошествовал президент фестиваля, на ходу солидно беседуя с красивой молодой дамой.
– Сейчас трубку достанет, – ехидно прошелестел стоявший рядом с Ефимом знакомый рекламист из Сибири.
Президент послушно достал дорогую трубку, покрутил ее в руках.
– Пора курить, – сказал рекламист из Сибири.
Как будто услышав его шепот, президент достал роскошную зажигалку и медленно раскурил трубку, обогатив атмосферу зала сладковатым запахом хорошего табака.
– Все на публику, – заявил сибирский правдоискатель. – Всю жизнь – в кадре.
– А зачем у тебя сережка в ноздре? – спросил Ефим. – Сморкаться не мешает?
– Ну… – смутился бесстрашный сибиряк. – Это мой имидж.
– А это – его, – объяснил смущенному парню Береславский.
Он и в самом деле любил этот мир вместе с большинством его обитателей. Может быть, за типичную для этой публики оригинальность? («Кстати, звучит, – про себя отметил Ефим, – типичная оригинальность».) А может, за любовь не только к деньгам. Один в свободное от рекламы время занимается проблемой доставки айсбергов в засушливые районы мира. Другой, жесткий и умеющий рисковать, бескорыстно собирает деньги на детский кинофестиваль. А вон та роскошная дама – действительно хороший поэт, ее даже поэтессой как-то неприлично называть. Причем весь этот нескучный бедлам умудряется оставаться бизнесом, зачастую – серьезным, взрослым.
Ефим долго думал о природе этого феномена и пришел к простому выводу. Все дело в том, что этот бизнес насквозь пропитан творчеством – без него он просто невозможен. Отсюда – чуть побольше эмоций, чем в любом другом деле, чуть побольше ехидства и вздорности. Столько же – благородства и низости. Но – гораздо веселей. И уж точно – никогда не скучно. Потому что – творчество. Недаром в этом бизнесе в отличие от многих других его участники друг в друга практически не стреляют.
– Ефим, привет! – раздалось за спиной.
Береславский обернулся. Павел Никишин, хозяин самого дорогого «Мерседеса» (слегка оттюнингованного фирмой «Брабус» и оттого ставшего на четверть быстроходнее и вдвое дороже), припаркованного перед самым входом, дружелюбно смотрел на Ефима.
– Привет. – Ефим пожал ему руку. Они не были в дружеских отношениях, но всегда неплохо общались.
– Знакомься – крупные уральские промышленники.
– Средние, Павел, средние. Уж мы-то крупных знаем, – поправил первый, большой, одетый в джинсы и свитер (правда, в очень дорогие джинсы и свитер – будучи сам равнодушным к тряпкам, Ефим уже давно научился разбираться в таких вещах), и представился: – Глинский Николай Мефодьевич.
– Кузьмин Виктор Геннадьевич, – протянул руку второй, седоватый, суше и пониже первого, в строгом деловом костюме. Его смуглое лицо, образно говоря, добротой не лучилось.
– Ефим Береславский, директор небольшого рекламного агентства.
– Ладно скромничать, – засмеялся Никишин. – Кое-что умеешь. И имеешь.
– А вы, случайно, не родственник Мефодия Ивановича Глинского? – спросил Ефим у высокого уральца.
– Вы знаете моего отца? – искренне удивился тот.
– Не лично, конечно, – тоже удивился и обрадовался Береславский. – Я просто читал его книги. – Ефим некоторое время назад непонятно почему увлекся взаимоотношениями религий на территории России, а отец Глинского-младшего в этих вопросах был весьма авторитетным экспертом, хотя и не слишком либеральным. Его книги, изданные сыном малыми тиражами уже после смерти автора, проповедовали необходимость отпора натиску ислама. Они изобиловали многочисленными примерами исламской территориальной и демографической экспансии и призывали объединяться всех россиян для противодействия этому явлению.
Сам Береславский, как человек абсолютно либеральных взглядов, был жестко против деления людей на расы, нации и прочие сегменты, сегрегированные по воле людей, а не по божьему замыслу. Но конфликты-то происходили реальные, и люди в них умирали тоже реально, поэтому Ефиму было интересно поразмышлять на эту тему.
В самом деле творилось что-то непонятное: скажем, в Болгарию христианство пришло раньше ислама. Затем под влиянием турецкой оккупации часть болгар приняла ислам и через сотни лет стала жертвой притеснений со стороны своих кровных (но не духовных!) соотечественников. Впрочем, чтобы резать друг друга по идейным убеждениям, вовсе не обязательно быть христианами и мусульманами. Прекрасно убивали друг друга и христиане – католики и протестанты, – и мусульмане – шииты и сунниты (а ныне еще и ваххабиты). Дошло до того, что друг друга по идеологическим соображениям начали убивать иудеи: религиозный еврей, недовольный политикой правительства, убил израильского лидера Ицхака Рабина.
Прочитав два десятка книг, Ефим так ничего нового и не принял, оставшись при своем первоначальном печальном убеждении: все люди – братья. И когда один из братьев прижмет второго, то второй его с удовольствием замочит, если, конечно, первый не успеет сделать это раньше.
– Вас заинтересовали книги отца? – удивился Глинский.
– Да. Очень. Он отличный публицист. Правда, не могу сказать, что разделяю его взгляды, – даже с некоторым огорчением сказал Береславский.
– Я тоже, – неожиданно для Ефима проговорил уралец.
– А зачем же книги издавали?
– Сделал то, чего не смог отец, – довольно сухо ответил Глинский (Никишин сразу насторожился: крупного клиента расстраивать нельзя). – Каждый должен иметь право высказаться.
– Боюсь, эти высказывания могут иметь вполне физическую реализацию, – упрямо продолжил Ефим.
– Может, вы и правы. Знаете, как умер отец? – неожиданно спросил он.
– Где – знаю. В предисловии написано. Как – нет.
– Ирония судьбы. Он умер в тюрьме. На руках у двоих товарищей по несчастью. Они сидели вместе с ним полтора года. Трогательно за ним ухаживали.
– А что в этом иронического?
– Они отбывали наказание по той же статье – антисоветская деятельность. Только отец призывал к отпору исламу, а они – к образованию независимого исламского государства на территории СССР. Сейчас оба живы и являются фактическими теоретиками исламской экспансии.
– Это мне как раз понятно. Когда человек общается с человеком – это человеческие отношения. А когда представитель неважно чего общается с представителем чего-то другого, отличного от первого, – это война в Чечне, на Балканах, геноцид и прочие прелести. Я даже решение нашел.
– Да ну?
– Правда, печальное: поскольку мирно и по-человечески могут жить только представители мира неорганизованных одиночек, нужно разрушить все объединяющие людей системы. Хотя непонятно, в состоянии ли такой мир существовать.
– Слушайте, друзья, – вступил Никишин. – Вы говорите о чем-то своем, а мы явно не в теме. Давайте лучше о рекламе. Мы же к тебе, Ефим, не зря подошли.
– Чем могу помочь столь крутому рекламному агентству?
– С рекламой и пиаром мы справимся сами. У нас для тебя другая задача, если возьмешься.
В беседу вступил Глинский:
– Все очень просто. Мы управляем металлургическим предприятием с почти двухсотлетней историей. Завод не очень большой, по современным меркам, но и совсем не маленький. Скоро, кстати, юбилей.
Мы хотели бы иметь ряд материалов – вовсе не рекламных, но таких, чтобы молодежи больше хотелось идти к нам работать, инвесторам – вкладывать в нас деньги, государственным чиновникам если не помогать, то по крайней мере не слишком давить. Короче, нужны материалы с душой. Будут ли это сценарии фильмов, книга, брошюры – или все, взятое вместе, – принципиального значения не имеет. Начинать нужно уже через пару месяцев, после новогодних праздников.
– Короче, пойди туда, не знаю куда, и принеси то, не знаю что, – подвел итог Ефим.
– Примерно так, – согласился Глинский. – Хотя, по-моему, идею вы уже уловили.
Ознакомительная версия.
