О'Рейли Морган, утренний слуга, поклонился вежливо и вымолвил: очень приятно и доброе утро. Малькольм начал подниматься, чтобы пожать ему руку, но Кермит покачал ему головой, показывая, что в этом нет необходимости, и что он просит оставаться на месте.
— Не хочет ли О'Рейли Морган выпить с нами имбирного пива? — спросил Малькольм, когда слуга покинул комнату.
Кермит очень быстро проглотил глоток пива и немного закашлялся. Затем, свирепо нахмурившись, он коротко сказал:
— Может быть, в другой раз. Сейчас я должен вам рассказать очень плохие новости о Лорин. И я не хочу, чтобы он слышал, — и Кермит сделал знак в сторону кухни и О'Рейли.
Кермит шумно задвигался в своем кресле, поскольку внимание Малькольма начало рассеиваться.
— Я вам говорю: я хочу, чтобы вы предоставили мне безраздельное внимание, — настаивал Кермит. — Мне нужно донести до вас очень важную вещь, и я не желаю кричать.
— Что же? — Малькольм подался вперед. Он почувствовал, что его жизнь начинается.
— Я должен рассказать вам, как от меня ушла Лорин, — выкрикнул Кермит и побледнел; побледнел так, словно признался, что убил ее. — В прошлый раз вы видели ее, так сказать, прямо перед актом. Мне казалось тогда, что она любит меня сильней, чем всегда. Она предавала меня с самого начала, понимаете, и в итоге предала окончательно — ушла.
— Значит, она обнаружила, кто вы такой? — спросил Малькольм, жадно пытаясь разобраться.
— Кто я такой? — голос Кермита задрожал.
— Я хотел сказать… я… — Малькольм запнулся.
— Скажите в точности то, что собирались сказать, — закричал Кермит. Он вскочил и Малькольм заметил, к еще большему смятению, что стоя Кермит едва ли выше ростом, чем сидя. Удивленный взгляд Малькольма привел к тому, что раздражение Кермита усилилось.
— Скажите в точности, о чем вы думали. Я приказываю! — сказал Кермит.
— Я только хотел сказать, — заметался Малькольм, — что она, в конце концов, обнаружила… ну, и мистер ведь Кокс говорит, что вы…
— Лилипут! Лилипут! — прорычал Кермит. — Вот что говорит обо мне за спиной этот старый педераст!
— Старый кто? — воскликнул Малькольм, но его вопрос утонул в грохоте. Кермит сбросил на пол поднос с бутылками из-под имбирного пива.
О'Рейли быстро вошел в комнату, но так же быстро отступил.
Кермит все-таки сел и начал тихо плакать, хотя и с толикой самообладания.
Малькольм подошел к месту, где сидел карлик, но тот возопил:
— Не трогайте меня! Я не желаю жалости от моих преследователей!
— Какие сложные слова вы говорите сегодня, — посетовал Малькольм, сам чуть не плача.
Вдруг Кермит схватил Малькольма за руку и сказал просительно:
— Почему она ушла, Малькольм? Она — это все, что у меня было.
Малькольм хотел чем-нибудь его утешить, но испугался, что опять неверно выразится в такой драматический момент.
О’Рейли опять вошел в комнату, на этот раз в кимоно. Он нес небольшой поднос с лекарствами. О'Рейли подал Кермиту маленькую пилюлю, которую карлик механически принял и проглотил, отказавшись от предложенной воды. О'Рейли немедленно вышел.
— Я не любил Лорин уже несколько месяцев, — продолжил Кермит увереннее. — Ее изюминка пропала; иногда Лорин была мне отвратительна. Но я привык к ней и к тому, как она обихаживает меня. Я не стану притворяться. Я стал зависим от ее помощи, Малькольм. Ее уход имеет значение и в экономическом смысле.
Малькольм трезво кивнул. Затем, желая как-то подбодрить Кермита, мальчик сказал:
— Кермит, у вас голос не лилипутский. У вас голос очень молодого человека.
Кермит медленно открыл и закрыл рот, но, кажется, не услышал комплимента. Он продолжил:
— Когда Лорин уходила от меня вчера ночью, то я будто стал совершеннолетним. Я осознал, что наконец начинаю жизнь. Начинаю одиноким, как и все.
— Довольно жутко, — поддакнул Малькольм.
Кермит изучающе осмотрел мальчика, медленно, как будто видел его впервые.
— Мы оба одиноки, — задумался Кермит. — Как удачно, в конце концов, что на свете есть профессор Кокс и что он свел нас. Мы оба в невозможной ситуации.
— Я-то определенно, — подтвердил Малькольм.
— Почему это вы больше, чем я? — мальчик вывел Кермита из себя.
— У вас хоть что-то есть, — объяснил ему Малькольм. — Таланты. Посмотрите на свои картины, на свои стулья. И ваш брак: он ведь значит, что вы знаете женщин. У меня нет ничего. Я ничего не умею делать. Все, что есть у меня, это память об отце. Мой отец…
— Да насрать мне на твоего отца! — завизжал на него Кермит.
Малькольм машинально поднялся, белый от ужаса, дрожащий.
В комнате установилась мертвая тишина.
Кермит медленно встал и подошел к Малькольму. Его голова достигала лишь талии мальчика, и это унизительным образом мешало карлику смотреть Малькольму в глаза. Слова Кермита направлялись мальчику в пупок. Кермит только и мог что тянуть высокого юнца за штанину брюк.
— Малькольм, — прокричал он, — ты должен навсегда забыть, что я сказал.
Малькольм отодвинулся от него и сел на стул с прямой спинкой в нескольких футах от точки, где остался стоять одинокий карлик.
— Ты должен выслушать меня и простить меня, — голос лилипута, полый и далекий, доносился словно звук, подслушанный на заброшенной станции подземки.
Малькольм постучал по деревянной ручке стула указательным пальцем.
— Ты должен выслушать мои извинения, дорогой Малькольм, — взмолился Кермит. Он перестал плакать.
— Как я смогу слушать вас теперь? — наконец вымолвил Малькольм. — И как я могу простить вас? Сказать такое о моем отце. Во всем, что случилось со мной, это последняя капля. Я должен сложить вещи и уехать из города сегодня же. Не знаю, почему я задержался здесь так надолго. Да еще и на скамье.
— Выслушай хотя бы мои извинения, — попросил Кермит и подбежал к углу, где сидел застывший Малькольм, и яростно потянул мальчика за пиджак. — Ты не имеешь права оставлять меня, — запротестовал Кермит. — Мы под одной звездой!
— Это что, астрология мистера Кокса? — горько поинтересовался Малькольм.
— Малькольм, постарайся поставить себя на мое место. Я только что потерял весь свой мир; я даже признался себе, кто я такой. Я так от тебя завишу. Мне не от кого больше зависеть!
— Неудивительно слышать это от человека, который оскорбляет мертвых, — ответил Малькольм.
— Я прошу прощения. Я прошу прощения от всего сердца. Разве я не могу судить по сыну, что твой отец был королевских кровей. Разве я не вижу породу и воспитание в каждой линии твоего лица.
Малькольм легко кивнул.
— Так не мучай меня больше, прости меня.
— Я не знаю, смогу ли я простить вас, Кермит. Я не знаю, что сделал бы мой отец в таких обстоятельствах. Если б вы сказали «провались он» или «ну его к черту», и это было б чересчур! — И Малькольм опять затрясся от ужаса.
— Я ничего не имел в виду, кроме раздражения; и раздражен я не тобой, и определенно не твоим отцом.
— Хорошо, Кермит, на этот раз я прощаю вас, — сказал Малькольм.
Кермит пожал плечо мальчику в знак признательности.
— Лорин! Лорин! — Кермит начал бормотать, прохаживаясь по мастерской. Время от времени он бил себя по лбу. — Сказал ли я тебе, с кем она сбежала? — вдруг спросил Кермит.
— Она с кем-то сбежала? — удивился Малькольм.
— Как еще ей было уйти! — прогремел Кермит, и старый гнев отчасти вернулся к нему. — Она сбежала с японским борцом…
Малькольм склонил голову; он слишком устал, чтобы вобрать в себя еще несколько событий этого сложного мира. Но через минуту он нашел в себе силы поинтересоваться:
— Он… этот японский борец… он тоже — карлик?
Кермит смотрел на Малькольма бесконечную меру времени, прежде чем ответить:
— У него обычный для мужчины размер, — сказал Кермит с великой сухостью и сдержанностью.
— Но ведь Лорин вернется к вам, в конце концов, — предложил слабое утешение Малькольм.
— Только не Лорин, — сказал Кермит. — Нет, я был ее предмужем, ее первопроходцем. Сейчас она ушла к настоящему мужу. Так и сказала. Она ушла (зачем молчать об этом при детях), — Кермит словно говорил сам с собой. — Она ушла к настоящей снасти!
И Кермит погрузился в глубочайшее отчаяние.
Третий адрес от профессора Кокса был написан с росчерком, который выскочил на поле бледно-зеленой страницы, будто предостерегающе поднятый палец. На бумаге значилось просто:
МАДАМ ЖЕРАР ЗАМОК
— Но здесь же не сказано, где это, — закричал Малькольм в номере отеля.
На улице он подозвал кэб и посоветовался с водителем насчет адреса. Водитель, к облегчению Малькольма, немедленно опознал адрес и сказал мальчику, что Это лучший адрес, возможно, единственный стоящий адрес в этом городе и уж точно единственный для тех, кто живет на широкую ногу, так сказал водитель Малькольму с тяжелой ноткой в голосе.