— Почему ты на меня сердишься, Дуглас? — спрашиваю я — Я ведь мог вылить тебе все это в другое место, пониже.
— Бесполезно, — бормочет он. — Ты можешь мне поверить, я испробовал все, в том числе и холодную воду. Который час?
— Я приглашаю тебя позавтракать, — говорю я.
— Хорошо. — хрипит он. — Я бы съел бифштекс с луком и яблочный пирог.
Хочу вам признаться, зачем я пришел к Дугласу. Может быть, вы уже догадались.
— Послушай-ка, — говорю я небрежно, — нам вдвоем пожалуй что будет скучно. Что, если ты звякнешь Санди Лав?
Он смотрит на меня.
— За кого ты меня принимаешь? — говорит он. — За торговца человеческой плотью? Я не позволю этому невиннейшему созданию служить твоим развратным инстинктам.
Тем не менее он берет аппарат и набирает номер; четверть часа спустя мы все трое встречаемся в просторном кафе.
Дуглас ест свой бифштекс, а я обращаюсь к яичнице — чувство у меня такое, будто я не принимал пищи уже года полтора.
Санди Лав просто восхитительна, она тут же меня атакует.
— Почему это вы так быстро убежали вчера вечером?
— Во-первых, не вчера вечером, а сегодня утром. У меня была срочная встреча.
Она недоверчиво смотрит на мою голову. Я совсем забыл, что шишка все еще там.
— На вашем месте, — говорит она, — я бы так не торопилась. Это опасно.
— Это же скандалист, — уверяет Дуглас. — Рок всегда был скандалистом и навсегда им останется. Поверьте мне, любовь моя…
С полным ртом жареного лука он нежно склоняется к Санди Лав, но та отталкивает его.
— Не думайте, что меня может соблазнить этот ужасный луковый запах, — говорит она. — Я предпочитаю шанель.
Дугласа не так-то просто смутить. Он поглощает бифштекс с заразительным удовольствием, и я едва успеваю обогнать его с яичницей.
Я смотрю на Санди Лав, она смотрит на меня; в атмосфере, бесспорно, происходят какие-то изменения, так как столкновение наших взглядов вызывает заметное повышение температуры. Я роняю на пол бумажную салфетку и, наклонившись за ней, убеждаюсь, что под столом можно увидеть много любопытных вещей, в особенности когда их вам хотят показать, и что на Санди Лав нет ничего такого, что помешало бы ей широко расставить ноги или поиграть в классики.
— Я не скандалист, — говорю я. — Мне пришлось покинуть вас, но против своей воли. Приношу вам искренние извинения. Как вы можете заметить, — тут я указываю на свою голову, — я шел не для того, чтобы поразвлечься на стороне.
Санди Лав улыбается, и я вижу, что она совсем на меня не сердится, и это побуждает меня заказать двойную порцию бифштекса со шпинатом. Пока официант записывает заказ, я оглядываюсь по сторонам, и в то время как я поворачиваю голову направо, кто-то хлопает меня по левому плечу. Я поворачиваюсь так резко, будто меня ужалила гремучая змея. Но это всего лишь другой официант.
— Вас спрашивает какая-то дама, — говорит он.
— Где она? — спрашиваю я, не шелохнувшись.
— Вон там.
Он указывает мне на стоящую в дверях высокую худощавую девицу.
— Что ей от меня нужно?
— У нее к вам личное дело, если не ошибаюсь, — отвечает официант и уходит.
— Готово дело: еще одна несчастная, не так ли? Бедное мое дитя, — продолжает Дуглас, повернувшись к Санди Лав, — судя по всему, вам придется еще раз удовольствоваться моей компанией.
Я поднимаюсь. Снимаю свою руку с бедра Санди Лав, но она пытается удержать меня: вероятно, массаж, которому она подверглась, ей настоятельно рекомендовали врачи.
— Не бойтесь, — говорю я. — Я вернусь.
Я предстаю перед незнакомкой, и она начинает довольно быстро говорить. Она не очень симпатична, у нее крупный рот и большие неприятные глаза.
— Фотографии у вас? — спрашивает она.
— Какие фотографии?
— Вы прекрасно знаете. Я хочу сказать вам следующее: или вы отдаете нам фотографии, или же мы сами найдем способ их получить. Вы знаете, к чему это привело Петросяна.
— Вас, во всяком случае, это привело не так далеко: вы все еще не нашли их.
Это не рассмешило ее. Она смотрит мне прямо в лицо. Вид у нее слегка разочарованный.
— Мне жаль вас, — произносит она, — вы были очень красивым молодым человеком.
Поверьте, когда речь заходит обо мне, из всех времен я больше всего ненавижу прошедшее.
— Мне бы хотелось остаться тем, кто я есть, еще на какое-то время, — отвечаю я уверенно.
Лицо ее озаряется совершенно ледяной улыбкой, точно я — ребенок, сморозивший глупость Я хватаю ее за руку. Вид у меня самый что ни на есть невинный, но когда захочу, я могу причинить боль.
— Вы ведь не откажетесь посидеть с нами. У меня очаровательные друзья, которым я хотел бы вас представить.
Она сопротивляется, пытается высвободиться, но все напрасно: мой кулак в два раза больше, чем ее. Я подтаскиваю ее к столику, и она нехотя садится между мной и Дугласом.
— Я хочу представить вам Дугласа Тфрака и Санди Лав, — говорю я, вопросительно глядя на нее.
— Цинтия Спотлайт, — говорит она.
Я с трудом глотаю слюну, чуть не задохнувшись при этом. Только ее не хватало… Полный набор.
— Как поживаете? — машинально спрашивает Дуглас.
— Что вам заказать, Цинтия? — выговариваю я с трудом.
— Послушайте, Рок, я действительно очень, очень тороплюсь, — говорит она. — Меня ждут.
Если я буду настаивать, она, очевидно, устроит скандал, а я не могу упустить такой шанс и позволить ей улизнуть.
— Ладно… не буду вас задерживать, — говорю я по возможности самым непринужденным тоном. — Я даже подвезу вас. Пошли.
Я ставлю на карту все. Я поднимаюсь, она за мной, я снова хватаю ее за руку и тащу к своей машине, вскипая при этом от одной только мысли о моем бифштексе со шпинатом. Но еще больше меня бесит то, о чем только что сказала эта идиотка, пытающаяся выдать себя за Цинтию Спотлайт.
Какая-то машина стоит прямо перед моей, а сидящий в ней громила смотрит на меня, пожалуй, слишком уж пристально; при этом он курит как ни в чем не бывало. Другая машина стоит позади моей, и другой малый, чернявый, с красной рожей, сидит за рулем и смотрит на меня еще пристальней, чем первый. Почему это они так на меня уставились? Я чувствую, что начинаю нервничать. Заталкиваю так называемую Цинтию в машину, захлопываю за ней дверцу и стремительно усаживаюсь на свое место. Если они поедут за мной, тем хуже для них: я знаю, что делать. При этом я все больше и больше выхожу из себя, потому что вдобавок к моему бифштексу со шпинатом и тому, что она сказала, я думаю о Санди Лав, которую мне пришлось покинуть из-за этой дряни.
— Вас до такой степени забавляет возможность получить заряд свинца в баш.
Я обрываю ее на полуслове, с невероятным шумом трогая с места, стараясь при этом понять, следуют за мной или нет. На бешеной скорости я мчусь к ближайшему полицейскому участку и останавливаюсь точно перед входом.
— Если у ваших друзей не пропало желание меня достать, пусть подъезжают. А мы тем временем немного поболтаем. Откуда вы и как вас зовут на самом деле?
— Не ваше дело, — бросает она. — Отдайте фотографии, и вам ничего не сделают. В противном случае вы составите компанию Петросяну на холодных плитках морга Лос-Анджелеса. Это все, что я могу вам сказать, и больше вы ничего от меня не услышите. Я упряма и плохо воспитана, к тому же у меня искусственные груди.
Я смотрю на нее сбоку и вынужден признать, что эта девица так просто на уступки не пойдет. Вид у нее довольно аппетитный: большой рот и огромные карие глаза.
— Что я вам сделал, сестричка? — спрашиваю я. — Вам будет очень приятно, если со мной случится несчастье? Неужели вы такая злюка?
Она смеется, и смех у нее вульгарный. Тем хуже, но груди все же настоящие.
— Не пудрите мне мозги, — хохочет она.
— А что, если я приглашу вас в кино? — интересуюсь я.
— Об этом не может быть и речи. — шепчет она.
— Я очень сердит на вас, — говорю я, — но, кажется, уже почти простил. Вы довольны своей работой?
— Мне за это платят.
— Верно, но недостаточно. И потом, вы имеете право на отпуск. Не хотите провести его со мной? В качестве, так сказать, отгула.
— Ох! — говорит она. — Какой же вы приставучий!
Первый раз в жизни я пускаю в ход все свои чары и растрачиваю их понапрасну. Дорого бы я заплатил, чтобы иметь физиономию Мики Руни Если учесть мое обычное везение, можно подумать, что эта девица предпочитает уродов. Я снова завожу мотор, так как для того, что я собираюсь сделать, можно отъехать от полиции.
Через четверть часа я, не глядя на нее, спрашиваю:
— Куда вы дели Цинтию?
Она молчит. Я приготавливаюсь. Подходящее место найдено — зелень, мало народу. Я сворачиваю в переулок и торможу. Мгновенно я зажимаю девушке рот, а другой рукой хватаю ее за шею. Она начинает брыкаться, и я чуть не кричу от боли, когда ее острые каблучки втыкаются в мои щиколотки. Все же я держусь стойко, и мало-помалу она успокаивается, оттого что начинает задыхаться. В этот момент я ослабляю объятия и слегка стукаю ее по голове. Она выпускает сумочку из рук и затихает. Сумочку я поднимаю. Придется обыскать, ничего не попишешь. Это не очень-то радостное занятие, но что делать. На девице ничегошеньки нет. Ничего в буквальном смысле. От этого у меня по затылку разливается тепло, что, в свою очередь, побуждает меня произвести некоторые изыскания: имею же я в конце концов право знать, как устроено женское тело; случай самый что ни на есть удобный, так как эта представительница прекрасного пола подает не больше признаков жизни, чем свинцовая болванка. Моя левая рука скользит вдоль ее ноги, бедра — я инстинктивно отыскиваю участок, где кожа теплее и нежнее. Для очистки совести произвожу слишком тщательное исследование, и девица сладко вздыхает. Когда меня бьют по башке, это не доставляет мне удовольствия, но женщины все же редкостные существа. Тут я останавливаюсь, в свою очередь сладко вздохнув, и убираю руку чуть выше. В бюстгальтере потайного кармана нет. Он и без того неплохо наполнен, причем все это ни в какое сравнение не идет с каучуком, который они накладывают, чтобы походить на Колетт Годар. Ай! Я слишком силен, чтобы манипулировать с таким хрупким предметом, и ломаю застежку этого самого бюстгальтера — на этот раз она уж точно будет мной недовольна. Я прекращаю свои поползновения и быстро выскакиваю из машины — если остаться там еще на пять минут, я за себя не отвечаю.
